***

 ***Не  лепо ны бяшеть братие старыми словесы..***
В лето семь тысяч пятьсот двадцать шестое от сотворения мира, через пять лет после завершения календаря майя,
во времена правленья (как предлагал определять координаты времени писатель древним слоговым письмом) имярека
властителя, дня, может быть, десятого от появления зеленого листа, в седьмом году от непонятного начала,
когда сосед вторую зиму не платит за тепло, и третий год как сам я безработный, я начинаю собственную книгу.
Да, трудно так определиться с точкою отсчета, чтоб поняли о времени моём и через, скажем, миллионы лет.
Совсем запутали недремлющее время блюстители порядков на земле. И изменить на правильное летоисчисленье нашу жизнь
не представляется возможным. И все попытки в этом направленье терпят неудачи. Хотел однажды так борон Мюнхгаузен  день подарить  землянам. Что вышло - ничего не получилось. А нынче, скажем, дай в нагрузку пять с половиной тысяч лет истории славянскому народу, что с ними будет делать
он, замученный чужими планами, боями революций? Не впишется чреда тысячелетий в современный ритм. И даже
радостно, что, скажем, численник Коляды нам не мешает пребывать в неведенье об истинном своём расположении
в пространство-временных реалиях.
 Вот эти годы, (что писал я книгу), своё простое пребыванье на земле, чтобы не кануть   в бездну времени, хотел бы я подставить к какому-нибудь
календарю: глядишь, и зацеплюсь я за бессмертье собственного эго.
Сознание моё не тяготят объёмистые циклы жизни. И смело ставлю я в конце посланий
одобренное Пушкиным земное летоисчисленье.
                лето 7527

        АВТОБИОГРАФИЯ ЮНОСТИ.
Вы мне презренье выразите хором,
как явному носителю вреда,
когда поймете, из какого сора
я с детства рос, не ведая стыда.

Шёл в юность я шажищами большими:
пил самогон (хотя не нюхал клей).
В колхозном клубе спьяну дебоширил
и доводил до слёз учителей.

Что хорошо, ходил я в школу редко.
Был неожиданен я там, как первый снег.
Лишь Валентина Дмитревна, директор,
ценила тягу к творчеству во мне.

Я благодарен ей, пишу о ней я с чувством
                долга:
когда она мои стихи читала в первый раз
перед народом с умиленьем и восторгом,
был восхищен мной весь четвертый класс.

В мой сложный возраст мать с отцом
                была в разводе.
Но всё же улиц вольный ученик
хотел я много знать и при любой погоде
читать я книжки умные привык.

Да мне одуматься бы, за учебники усесться.
Штудировать псалтырь иль Маркса - капитал.
А я забавы ради у своей соседки
ночами яблоки из сада воровал.

Мне их отведать вовсе не хотелось:
зелёных, недозрелых, кислых, как трава.
Но что творили руки - от меня отдельно,
как глупая - не понимала голова.

И для прикола я ломал скамьи у дяди Вани,
переворачивал у тёти Клавы домик-туалет.
И этим шуткам злостным оправданья
не нахожу сегодня, через сорок лет.

А вспомню юность, сразу с сердцем плохо:
таблетки, как учителя мои, бывало, пью.
И в молодёжи нынешней не вижу проку,
и по ушедшей юности я слёзы лью!