Кой прок от власти, коль томится царь
Что в очаге огонь, камнями заперт,
Горит заботами жены, в душе
Своей смиряя бешеную ярость
Для сна, тепла, еды, как раб в неволе.
Как не вернувшийся из странствий,
На дне покоя жизни вижу в прошлом я
Своё единоборство с бурным морем,
Забросившим меня за стойкость
На брег по звёздному дождю Гиад
Непобеждённым бездной человеком!
Чьё сердце зрит теперь в тоске
Минувшие стремления, удачи, грады,
Обычаи народов, стран природу,
Царей, средь коих был я не последним;
И был я пьян с друзьями славной битвой,
И слышал стон упавшей наземь Трои!
Весь мир гляжу во мне сокрытый,
В врата которого стучит иной,
Неведомый, незримый и слепой,
Куда навеки вечные я скоро попаду.
Как глупо ждать в покорности конца,
Без пламени горя, без света догорая!
Как будто вечна жизнь. Будь сто их –
Мало, а тут всего одна, и та уходит:
Всё ближе вечности безмолвье,
Громада тьмы неотвратимая грядёт;
Зачем калить в себе три солнца даром,
Чтобы открытий дух и жажду знаний,
Как ту звезду, во мраке утопить
За краем человеческих страданий?
Мой сын, мой Телемах любимый!
Ему я оставляю трон и остров –
Он прозорлив, умён и осторожен,
Ему нетрудно будет мягкостью смирить
Строптивых, и уговором диких подчинить
Для добрых и полезных дел.
Достойней нет его служить во благо,
И чище, чтоб снискать взамен меня
Усердием в трудах, молитвами
Благоволение богов, хранящих наш очаг.
Один он справится и без меня.
Уж в гавани корабль ставит парус
Идти за край изведанных морей...
Мои друзья... в советах и делах,
Всегда мы поровну делили
Одни на всех и радости, и горе,
Грома и бури, солнце закалили
Сердца и лица наши хмурые давно,
Но годы не лишили мужества и сил;
Пусть смерть грядёт, но нет конца
Дороге славы, пока идут к ней
Храбрецы наперекор богам!
Закат коснулся скал…
День долгий гаснет, месяц всходит…
Довольно вздохов тяжких, други,
Вдали нас ждёт безвестная земля!
Толкайте на воду корабль,
Мы вспашем вёслами нехоженое море!
Курс на закат средь бездны звёзд,
Пока я жив. Пускай проглотит она нас,
Но островов Счастливых мы достигнем,
Где ждёт Ахилл своих друзей,
Чьих голосов ему для песен не хватает;
И пусть мы не вернёмся с неба,
Но на земле себе мы не изменим:
Одно на всех у нас героев сердце
Зовёт вперёд, не кланяясь судьбе,
Искать и обрести покой в борьбе!
It little profits that an idle king,
By this still hearth, among these barren crags,
Match'd with an aged wife, I mete and dole
Unequal laws unto a savage race,
That hoard, and sleep, and feed, and know not me.
I cannot rest from travel: I will drink
Life to the lees: All times I have enjoy'd
Greatly, have suffer'd greatly, both with those
That loved me, and alone, on shore, and when
Thro' scudding drifts the rainy Hyades
Vext the dim sea: I am become a name;
For always roaming with a hungry heart
Much have I seen and known; cities of men
And manners, climates, councils, governments,
Myself not least, but honour'd of them all;
And drunk delight of battle with my peers,
Far on the ringing plains of windy Troy.
I am a part of all that I have met;
Yet all experience is an arch wherethro'
Gleams that untravell'd world whose margin fades
For ever and forever when I move.
How dull it is to pause, to make an end,
To rust unburnish'd, not to shine in use!
As tho' to breathe were life! Life piled on life
Were all too little, and of one to me
Little remains: but every hour is saved
From that eternal silence, something more,
A bringer of new things; and vile it were
For some three suns to store and hoard myself,
And this gray spirit yearning in desire
To follow knowledge like a sinking star,
Beyond the utmost bound of human thought.
This is my son, mine own Telemachus,
To whom I leave the sceptre and the isle,—
Well-loved of me, discerning to fulfil
This labour, by slow prudence to make mild
A rugged people, and thro' soft degrees
Subdue them to the useful and the good.
Most blameless is he, centred in the sphere
Of common duties, decent not to fail
In offices of tenderness, and pay
Meet adoration to my household gods,
When I am gone. He works his work, I mine.
There lies the port; the vessel puffs her sail:
There gloom the dark, broad seas. My mariners,
Souls that have toil'd, and wrought, and thought with me—
That ever with a frolic welcome took
The thunder and the sunshine, and opposed
Free hearts, free foreheads—you and I are old;
Old age hath yet his honour and his toil;
Death closes all: but something ere the end,
Some work of noble note, may yet be done,
Not unbecoming men that strove with Gods.
The lights begin to twinkle from the rocks:
The long day wanes: the slow moon climbs: the deep
Moans round with many voices. Come, my friends,
'T is not too late to seek a newer world.
Push off, and sitting well in order smite
The sounding furrows; for my purpose holds
To sail beyond the sunset, and the baths
Of all the western stars, until I die.
It may be that the gulfs will wash us down:
It may be we shall touch the Happy Isles,
And see the great Achilles, whom we knew.
Tho' much is taken, much abides; and tho'
We are not now that strength which in old days
Moved earth and heaven, that which we are, we are;
One equal temper of heroic hearts,
Made weak by time and fate, but strong in will
To strive, to seek, to find, and not to yield.