ПРОЖИВШАЯ ДВАЖДЫ
Книга, посвящённая отцу.
Автор Ольга Аросева.
Ольга Александровна Аросева(1925-2013), советская и российская актриса
театра и кино. Народная артистка РСФСР.
Продолжение 14
Продолжение 13 http://www.stihi.ru/2019/07/15/4365
«Тетрадь № 2
Москва, Москва родная! Каждый уголок здесь выстрадан. А кому пояснить про великую борьбу, кто поймёт, кому теперь это нужно!
18 августа
Вчера – открытие съезда писателей. Дом союзов ломится. Беспорядок с билетами. Скромные остаются на улице, недопущенными, наглые прорываются сквозь цепи милиционеров и военных.
Там итальянец Брокиэри*, облетевший весь СССР и Сибирь, ухитрился, пользуясь покровительством Горького, пробиться в правительственную ложу и в перерыве, обнаглев окончательно, просил у Альтмана*2 провести на съезд и в ту же ложу ещё своего знакомого.
Я был на трибуне. Говорил громко Жданов, а до него произнёс речь Горький.
К сожалению, после каждой речи вульгарная духовая музыка играла какие-то бравурные и даже полуплясовые туши. Словно не съезд писателей, а завтрак городничих у генерал-губернатора.
Артузов*3 подошел ко мне: «Познакомьте меня с французом Мальро*4, а я в свою очередь представлю его коммунару парижскому, старику Икару». Долго искали (в перерыве) Мальро. Нашли наконец. Я представил его, пошли в комнату президиума. Потом Артузов искал Икара. Старик демократически благородный хорошо поздоровался с нами и рад был Мальро.
Говорил с Крупской. Она весела, хотя здоровье её ухудшилось, обострилась базедова болезнь. Не дождавшись конца, пошёл домой.
Горький говорил скучно (внешне). Тихо, и был прерван «антрактом» в 10 минут. Жарища в зале. Все потом истекали.
Сегодня в 13 ч. на параде авиации. У входа повстречал Кагановича со всем его семейством. Мило беседуя, поднялись в новый огромный павильон. Там – Ягода, Горький, Жданов, Вяча Молотов, Ал. Толстой, Афиногенов*5, Киршон*6 – все знакомые, знакомые.
Поднялись истребители. Виражи. Огромный павильон, где мы стоим, плохо построен. Сказал это Енукидзе. Каганович – тоже согласен. Смотреть приходится на южную сторону. Солнце блещет, мешает.
Оркестр играл арию Ленского «Куда, куда вы удалились». Аэропланы летали бреющим полётом и бросили двенадцать бомб, взорвав макет избушки, а оркестр играл арию месье Трике из той же оперы.
Я спросил Горького, получил ли он моё письмо. Говорю, что имею к нему кое-какие дела по вопросу о методах привлечения колеблющихся писателей Запада. Ему неловко было, что он не отвечал, тем более что я сослался на Вс. Иванова. Каганович смеялся над моими широкими шароварами. Но смеялся мило, не зло. Шверник*7 рассказывал мне о Париже.
На наших глазах 75 парашютистов выбросились с трёх аэропланов. С 3000 метров сбросился Афанасьев*8. Раскрыл парашют не сразу, а потом под парашютом долго, жутко мотался в воздухе. Упал на народ, что стоял возле аэродрома.
А. Толстой говорит, что третью часть «Петра 1» отсрочил писать, надоели всё одни и те же действующие лица. Засел писать «19-й год», а потом, освежив себя этим писанием, приступит к 3-й части «Петра 1». Я думаю, что от перерыва 3-я часть романа пострадает и будет ниже первых двух. На прощанье условились встретиться после съезда.
Дома ожидали меня письма от Лены и Оли. Обе соскучились, и так же как Наташа, хотят выехать 22, чтобы быть здесь 24.
30 августа
Вот сколько дней пропустил без записей. А было много пережито.
Гронский*9 возвратил рукопись «Правды» с назидательным письмом.
Съезд писателей. Приёмы иностранцев. Приезд детей. Их первый контакт с Герой. Первый блин комом. Захворал легко Дмитрий. Выздоровел.
Большая компания у Сокольникова*10.
Читал главы своей «Правды» у академика Баха*11 в обществе писателей.
Делал доклад о Международном положении на Московском активе. Потом у метро-строителей. Начал пьесу.
9 сентября
Время летит – не видишь. Вчера был большой банкет. Каждый день встречи с иностранцами. Третьего дня утром чуть в обморок не упал от плохого пищеварения. Вчера держал речи по-французски перед пятьюстами гостей.
18 сентября
Как-то грустно всё. Выйдет ли из-под моего пера драма?
20 сентября
Я очень много вижу людей и событий, многих действователей сегодняшнего дня знаю хорошо. Если бы я описал час за часом каждый день, то, о чём довелось мне говорить с нашими вершителями судеб жизни и искусства и с иностранными виднейшими представителями науки – могла бы получиться большая картина событий наших дней.
Я буду так записывать. Приведу в порядок мои старые дневниковые записи. Может быть, это будет единственным наследством моему семейству, после того как факт моего существования отойдёт в прошлое. Если не всё, то часть или частями мои записи могут быть изданы.
На мысль записывать мои встречи, разговоры и наблюдения навело меня чтение журнальных материалов о Фирдоуси, составившем Книгу царей – «Шахнамэ», и ещё – Стендаль и летописцы.
Слово вообще, или по преимуществу, существует для изображения прошлого, для записи того, что было. Во всяком случае, тогда ему верят больше, чем когда словом пытаются сделать наброски будущего, не бывшего.
Сегодня с Демьяном Бедным на чествовании Фирдоуси говорили о слове. Я утверждал, что открытие человеком возможности объясниться посредством слова с другим в своё время равнялось нынешнему изобретению радио. Люди научились на расстоянии понимать друг друга. В первое время и очень долго слово было магическим знаком, ему приписывали очень конкретную действенную силу. Отсюда ценность таких творений, как «Шахнамэ», гомеровская «Илиада» и т. п.
Приступаю к записи виденного сегодня. Утро. Сплошное расстройство с неуклюжей кухаркой. Заботы о детях, встал рано: они разбудили. В 10-1/2 заехал к Р.*12 Как могут культурные люди жить в такой вони, среди ободранных, ничем не смягчённых стен – ни картинок, ни даже ровной штукатурки. Не квартира, а пещера. Жутко, могильно. Когда будет хоть так чисто, как было у середняка-крестьянина в избе?! Ушёл и на улице едва отдышался.
Приехал в ВОКС. Звонки – Накорякову*13 о моих книгах («Олимпия» и «Воскресшая Москва»). Накоряков ссылается на Беспалова*14. Звонил ему. Беспалов ссылается на то, что завтра в архиве найдёт. Милое обращение с рукописями!
У нас явно не верят в магию слов.
Звонил Мусту – забронировать электрическую печку, Лугановскому*15 – освободить от пошлины бумагу. Лугановский кочевряжится: и да, и нет. Кажется, будет смотреть на свой пуп, чтобы оценили как самый мудрый ответ. Пришла француженка от Дюшена*16. Говорит по-русски, интересная. От Дюшена предложение – созвать интернациональное Общество связи. Француженка (коммунистка) жаловалась: поселили её на 6 этаж Ново-Московской гостиницы, комната – 30 франков, стол – 80 франков. Бедняжка звонит, чтобы подали завтрак, – не может дозвониться. Уходит без завтрака. Обслуживают иностранцев «на американский манер». Взял её на счёт ВОКСа.
Пришёл персидский искусствовед Нефеси. Худой, обезьяноподобное лицо, в очках. Цвет лица – будто по нему полосами размазана серая пыль малоазийских пустынь.
Всё на нём коричнево-песочного цвета. Свободно говорит по-французски. В Персии очень любят Лермонтова. Есть и Пушкин, и Гоголь, но больше всего увлекаются французскими реалистами – Золя, Мопассан, Дюма и т. п.
Нефеси предложил установить с ВОКСом и библиотекой Тегерана постоянный книгообмен. Любит театр и его закулисную жизнь. Часто бывает в Европе, всегда через СССР. Плохо знает светскость: темы разговора иссякли, а он всё ещё сидит. Потом, после молчания, спокойным скрипучим голосом опять начинает из себя выдавливать какие-то ненужные слова. Ушёл.
Послал управделами Головчинера (исполнительный и реальный) получить в ЦК ордер на мануфактуру и обувь для детей. Послал фордик за детьми в школу. Звонили из МК. Просят завтра выступить на партактиве химзавода, где партийцы не понимают, почему СССР вступил в Лигу Наций.
Вызвал стенографистку Заботину, продиктовал ей речь, которую произнесу в Большом театре. Приехал обедать. Приехали дети. Приехал сын.
К 7 часам подана машина, чтобы ехать в театр. Дома у нас гости. Да ещё пришёл неожиданно Вася Чернышёв*17.
Все в детской – мешают дочерям делать уроки.
Началось. Енукидзе – председатель. Говорит мне, что решили никого не выпускать с приветствиями. Ни от Академии наук, ни от Союза писателей, ни от ВОКСа. Зря была вся моя и моих сотрудников работа над речью. Ничего-то в этом мире нет надёжного, всё проникнуто отменой бытия – смертью.
В своей речи Енукидзе почти моими словами выразил мою мысль (по ней я и строил свою неск;занную речь), что Восточная культура играет не подсобную роль Западной культуры (для объяснения её происхождения), а имеет самостоятельное и актуальное значение. Енукидзе говорит скучно, осторожно, а под конец – читает: другие ему написали. И приветствия, другие сняли, вероятно, Культпром! Мало ли что вчера Президиум ЦИКа СССР решил, Стецкому*18 или Юдину*19 это не нравится!
За Енукидзе говорил Орбели. Доклад неплохой. Потом поверенный в делах Персии (скучно, о, Господи!). Тут и персидский, и наш интернационал. Дирижёр (военный, оркестр – военный) ловит слова оратора, чтобы поприветствовать приближение конца речи – и туш! Потом говорил Диба, потом Нефеси. Потом две-три телеграммы с приветствиями, закрытие «официальной части» и «Интернационал». Поговорили по делам с Юдиным. Прозаик, циник.
Приехал домой.
21 сентября
Ждём заезда утром Кривича, чтобы отправиться осмотреть место для дачи. Погода божественная, и небо – как во Флоренции.
Поехали за 24 километра, деревенька «Переделки». Там, пройдя её, в лесу строятся дачи писателей, в том числе и мне (вернее, будет строиться)…
Плана нет. Правительство отпустило 1 500 000 руб. «Этот кредит надо освоить… Не знаем, что делать с деньгами», – клялся Кривич. Он лётчик, несколько раз падал. Я тоже падал. Поделились впечатлениями.
ВОКС. Евнух Аплетин*20 семенил ногами и исторгал слова, словно кожурки от семечек выплёвывал. Он ненавидит меня, мою жену, всё мое. Он – учитель чистописания. Трагедия его в том, что теперь отменены мундиры и панихиды.
Лена хворает. Температура 38,7. Фурункулы. В комнатах беспорядок, это раздражает меня. Опять ВОКС. Слушал доклады.
По командировке МК еду на завод (химический). Там нужно растолковать партактиву значение нашего вступления в Лигу Наций.
В столовой завода молодые и пожилые рабочие, мужчины и женщины. Все записывали внимательно мои разъяснения.
Я сделал обзор истории Лиги.
Рабочие задавали мне вопросы, когда я шёл по двору после собрания. Например, если члены Лиги Наций передерутся между собой, не будем ли и мы втянуты в войну (конкретно между Германией и Францией). Отвёл опасения, сказал, что всегда можно выйти из Лиги.
По окончании доклада тотчас же поспешил на доклад о съезде сов. писателей у командиров кремлёвской охраны. Командиры встретили хорошо. Много молодых. Думают много, интенсивно. Читают. Смешил их порядочно.
Дома. Усталый до изнеможения, но это совсем другая, приятная усталость, не то что от приёмов. Видно, натура у меня такая – перед публикой выступать.
22 сентября
Обедал дома с детьми. Навестил меня в ВОКСе Устинов*21. Обсуждали «вермишель». У Эстонии свои артисты и художники. Как мило. Общепринятые вещи воспринимались с восторгом. Из жизни вычеркнуты 2 часа, во время разговора я это чувствовал. В 8 ч. вечера – обед в честь… Фирдоуси! Дорогой любовался луной, лесом, сумеречной прозрачностью.
Переоделся. ВОКС. Огни. Зал. Гости. Около ста. Открыл собрание речью. Следом за мной Диба плёл банальную чушь о влиянии персидской литературы на мусульманское искусство. «Синие купола храмов», «Возвышенность – ближе к небу»… и пр.
Захватывающе интересно говорил по-французски Нефеси. Он доказывал, что персы – все поэты, и с рождения до похорон каждый шаг перса сопровождается стихами и поэмами. На крестины даже у бедняка обязательно приглашается поэт. На похороны – также. Некоторые сочинители ходят из дома в дом и за деньги складывают стихи по заказу, объявления пишутся в стихах и пр.
Потом говорил зам. посла Саэд. Чересчур нас восхвалял. Затем начался концерт. Квартет был хорош. Пианист Эйдеман надурён. Батурин – как рыба. Голос есть, а впечатления никакого. Певица Вербова (Толчинский, завхоз, про неё сказал, что она восьмую бутыль нарзану пьёт!) толста, черна, смугла (кажется, грязна!) и без голоса. Кто её пригласил?
Арфистка Дулова. Чересчур сексуальна. Сексуальна, но не бодра, а упадочна. Хорошо, впрочем, играет.
Ужинали. У меня глаза слипались. Пильняк объяснялся в дружбе, звал к себе. Удивительно, почему мне Пильняк всегда казался и кажется беременной молочницей. Он и добр, и бодр, а всё как-то пахнет хлебом, коровой и подойником!»
* Витторио Бэонио Брокьери – итальянский журналист.
*2 И. Л. Альтман – советский литературовед, литературный и театральный критик.
*3 А. Х. Артузов – один из основателей органов госбезопасности и разведки.
*4 Андре Мальро – французский писатель, культуролог.
*5 Советский драматург.
*6 Советский драматург.
*7 Н. М. Шверник — советский государственный и партийный деятель. В 1930-1944 гг. – первый секретарь ВЦСПС. Входил в близкое окружение Сталина.
*8 С. Н. Афанасьев – один из первых мастеров парашютного спорта.
*9 П. П. Гронский – общественно-политический деятель, правовед, историк, прозаик.
*10 Г. Я. Сокольников – советский государственный деятель. С 1932 г. – заместитель наркома иностранных дел.
*11 А. Н. Бах – советский учёный, основоположник советской биохимии.
*12 Личность установить не удалось.
*13 Н. Н. Накоряков – один из организаторов книгоиздательского дела в СССР. В 1930–1937 гг. – заведующий Государственным издательством художественной литературы (ГИХЛ).
*14 И. М. Беспалов – литературовед, главный редактор ГИХЛ.
*15 Э. В. Лугановский – управляющй Центральным коммерческим банком СССР, член Совета при Наркомате финансов СССР.
*16 Фердинанд Дюшен – французский писатель.
*17 В. И. Чернышёв – языковед, член-корреспондент АН СССР.
*18 А. И. Стецкий – советский партийный деятель. В 1930-1938 гг. – заведующий агитпропом ЦК ВКП(б).
*19 П. Ф. Юдин — советский философ и общественный деятель. В 1932-1938 гг. – директор Института Красной профессуры.
*20 М. Я. Аплетин – зам. А. Я. Аросева в ВОКСе, председатель иностранной комиссии Союза советских писателей.
*21 А. М. Устинов – революционер, дипломат, один из основателей советской военной разведки. В 1934-1937 гг. – полпред СССР в Эстонии.
Продолжение в следующей публикации.