Плыли над Казахстаном, над Алма-Атой, голубые, прохладные, уютные летние вечера... Машины проносились по улице Розыбакиева, под окнами маминых родителей бабушки Нины и дедушки Виталия. Я сидела на диване, подобрав ноги, и слушала дедовы рассказы - дед сидел тут же рядом со мной.
В своём 7м классе, пока бабушка Нина была в командировке, мама Таня поступила, сдав экзамены, в спецшколу с математическим профилем. Они с дедом Виталием быстро это провернули, поставив бабушку перед фактом. Остальные, кроме математики, предметы, там тоже преподавались более обширно, чем в обычной школе; каждый преподаватель считал, что его предмет главный, и задавал громадный объём домашних заданий, не считаясь с тем, что уже было задано по другим предметам. По географии, например, мама чертила земной шар в разрезе; что же до математики, то она исписывала задачами по одной-двум тонким тетрадям каждый день. У них был любимый преподаватель математики Карпыч, и перед окончанием школы он, давая характеристики своим учащимся, сказал, что "Таня возьмёт МИФИ". И Таня поехала в Москву брать МИФИ... Ну, и взяла, и окончила его с красным дипломом.
Я пошла по стопам своей мамы, и тоже поступила в 8й класс, после сдачи 5ти экзаменов с переменным успехом, в Московскую Городскую Люблинскую Гимназию, что на улице Юных Ленинцев, на филфак. Мы (я, родители, мой младший брат Макс) к тому времени уже переехали из центра Москвы на улицу Перерва в районе Марьино, и до моего нового места учёбы мне было ехать полчаса на автобусе.
Там в этой нашей новой квартире на Перерве родители, по папиной вроде бы инициативе, приобрели нам с братом небольшой домашний спорткомплекс: лестницы, канат, кольца, трапеция, верёвочные качели. Я сидела, после всех экзаменов, на этих качелях, и часа два безостановочно, на нервной истерике "примут-не примут", болтала со своей школьной подругой Римкой, тоже увязавшейся за мной поступать. Наконец я положила трубку, и буквально в ту же минуту телефон зазвонил опять.
-Ну наконец-то, - пробурчал из трубки недовольный мужской голос. - Я уже два часа вам звоню. Вы приняты.
*
Мама делала свои спецшкольные уроки до полуночи и заполночь, и, когда ехала утром в свою спецшколу, пристраивала портфель, чтобы не оттягивал рук, сверху на чью-нибудь сумку в переполненном автобусе, и спала по дороге стоя. Теперь уж у мамы не было столько времени на прогулки во дворе и прочую внешкольную жизнь.
Раньше в обычной школе мама тоже училась на отлично - но успевала и гулять во дворе, и бабушка Нина рассказывает, как она, бабушка Нина, периодически, возвращаясь с работы, заставала такую картину: от порога по коридору валяется, сначала, портфель; потом галстук; потом форма; а переодевшаяся и наскоро перекусившая чем было мама уже во дворе - в том нашем летнем алма-атинском дворе, где пыль клубами поднималась до неба, где сидели странными иероглифами коты около лесенок под крышами; где звучали призывы на весь двор "Вася, домой!" - это кричал женский голос из дому, а со двора ему вторил голос мальчишки "Маша, выходи!" Там были пыльные или промытые дождём сирени в палисадниках со счастливыми пятилепестковыми цветами; там лавочки стояли у подъездов, и в моём алма-атинском детстве мы с девочками (девочки были, в основном, старше меня) на этих лавочках часами сидели, лузгая семечки, болтали и резались в карты. Там, во дворе, стояли железные качели, приваленные снизу булыжниками, чтобы во время качания они не опрокинулись. Булыжники с завидным упорством и постоянством малолетние мальчишки-дворовые футболисты отваливали от качелей и тащили, перетаскивая сначала один край камня на несколько сантиметров вперёд, потом другой - так переволакивали они булыжники от наших качелей к себе на огороженное сеткой дворовое подобие футбольного поля. Не знаю, что они там на футбольном поле с булыжниками этими делали.
Мама Таня в подростковом возрасте - как, впрочем, и я - особенно любила горбушки и прочую корку белого хлеба. Так она придумала ободрать с хлеба корку и запечь хлеб в духовке. Хлеб, в итоге, оказался сожжён - но опыт заслуживает быть увековеченным на этих страницах.
На даче, которую мама Таня, в отличие от меня, любила не сильно, она с друзьями тем не менее где-то откопала дворнягу, нарекла её Бобка, и все с ним играли, периодически его подкармливая. Однажды Бобка пропал. Его искали всей кодлой, но так и не нашли, пока он не обнаружился наконец под нашим дачным домом. Оказалось, это не он, а она.
-Мама! - ворвалась мама Таня к бабушке Нине, - давай скорее ковёр, Бобка ощенился!
Маме Тане был выделен старый вытертый ковёр, и что было дальше с Бобкой и его щенками, мне неизвестно.
*
Там был, с другого торца дома, чем тот с какого был двор - как раз перед ёлочками и шуршащей автомобилями улицей Розыбакиева за арыком - хлебный и вообще продуктовый магазин. Хлеб в этот магазин завозили крытые грузовики с большой белой надписью, по-русски, ХЛЕБ, и, рядом, по-казахски НАН (казахский алфавит практически такой же, как русский, так что там так и было написано, одинаковыми русско-казахскими буквами: НАН). В магазинчике, который, собственно, находился на первом этаже нашего розыбакиевского дома, только вход с другой стороны, продавали в моём детстве любимые мной разноцветные глазированные шарики-конфеты в кульках серой, грубой обёрточной бумаги. Ещё я любила Монпансье, слипшиеся прозрачные, на просвет разноцветные, леденцы в восхитительных небольших жестяных круглых корОбочках. Вечерами, когда бывало уже темно, на лавочках у подъездов кучковалась полубандитская молодежь с магнитофонами и расстроенными гитарами; не вынеся этого еженощного кошачьего концерта, в итоге жильцы дома срыли лавочку перед нашим подъездом. Я приехала в Алма-Ату на очередные летние каникулы, и, не обнаружив лавочки, расстроилась: что-то было неправильное, неродное в этом отсутствии лавочки.
16-07-2019