Мать лежит, в груди тесак,
требуха, и так и сяк,
из разреза живота,
кровь повсюду разлита.
Рядом дочь, давно сидит,
а в глазах ее висит,
словно каменный вопрос:
«Кто, за что, беду принес?»
Через слезы, видит, где-то
силуэт. Быть может это
дева, косы расплела,
вроде серп в руке несла,
вроде чаша, вот, в другой,
вроде старая с клюкой.
Разодета, то в багровом,
то в лазурном, то в лиловом,
только ближе подошла,
рядом села, обняла.
Не княжна, но величава,
не мудрёна, не лукава,
словно матушка Она,
только чуточку бледна.
Говорит: «Не бойся, дочка.
тут осталось полшажочка
к месту, где сама хожу.
Я тебя туда свожу.
Там, поверь уж мне на слово,
не найти, ни татя злого,
ни буян, ни душегуб,
люду здешнему не люб.
Там тепло, родные только,
нету горести ни сколько,
тати в пекельном плену.
За содеянья, вину
все признали, и за то,
каждый сам нести готов
кару, всякому по чину,
знают все на то причину.
Все во власти у меня!
Будут маяться до дня
покаянья, и затем,
чистотой наполню всем
душу вечную. К тому,
чтобы тяжкую вину
каждый скинул, как хомут.
Мертвы сраму не имут!
Ты же, душенька родная,
не кори себя, рыдая,
не кляни весь Белый Свет,
ведь такого в Яви нет,
чему в Нави нет конца.
Все по воле есть Отца!
Вижу, ты озябла, дрожь
пронимает, может гож
тебе будет мой отвар?
Ты прими его, как дар.
Кто пригубит чашу эту,
по старинному завету
вмит погубу живота.
И небесные врата
распахнутся, Гойны вхожи,
там в объятья примет Боже!
От меня те – поцелуй.
Он же холоден, хоть дуй,
хоть не дуй в свою ладошку,
будет к месту на дорожку.
Я, когда-то, как и ты,
у назначенной черты
горевала. Расплела
русу косу, и взяла
в свое сердце горесть-море,
все в себя впитала горе.
С той поры, и по сей день,
по земле хожу, как тень,
чтоб отмерить чашей век
слабых, хворых и калек,
малых, старых, молодых,
и здоровых, и больных.
Каждый встретится со мной
в час назначенный судьбой!
Все. Пора. И страх не к месту.
Ждет жених свою невесту».
Если боль неодолима,
а утрата нестерпима,
если гложет горе, корчи,
обуяла хворь, нет мочи..
Все, дай срок, возьмет сама.
Вый, Мара-Мати! Гой-Ма!