Я вышла замуж очень рано. В двадцать. Что можно знать о себе и о мире в этом возрасте? Ровным счётом ничего. Внутри меня жили штормы и цунами, взрывались вулканы, трескались материки, сходили снежные лавины. Я была кипящим котлом, оголённым проводом, молодым волчонком. А меня посадили в клетку.
Клетка была бетонной. Зимой она промерзала насквозь, и я не могла согреться даже в двух пижамах. Крошечная батарея не спасала положения. Я простывала, кашляла, травила себя таблетками, задыхалась от гайморитов.
Летом клетка раскалялась под палящим солнцем и превращалась в баню. Воздух был густым и горячим, как смола. Мы спали с настежь открытыми окнами, бегали в душ, старались не касаться друг друга липкой кожей.
На юг мы сьездили только один раз, после свадьбы. А потом стали считать каждую копейку. Я ходила в смешных сандалиях и шортиках, как 15-летний подросток, убеждая себя, что это круто. Я много в чём себя убеждала. В том, что люблю, что нужно быть правильной женой, что все вокруг живут так же. В бетонных клетках.
Шесть лет мы играли в эту странную игру. Я рвалась в волшебный лес, к цветущим папоротникам и единорогам, чтобы говорить с эльфами, учиться у колдунов и ведьм, плясать на шабашах. А ему нравился гараж, пиво и рыбалка. Я убеждала себя, что мне тоже нравится. Но иногда всё-таки сбегала.
У нас были войны, бомбежки, артобстрелы и ледовые побоища. Один раз даже был кулак. За дело. Больше такого не случалось, но случались летающие телефоны, разбитые зеркала, сорванные с петель двери. Он прощал мне влюблённости, я прощала ему алкоголь. Потом он прощал мне алкоголь, а я уже ничего не прощала. Он умолял не уходить. Я умоляла посмотреть Тарковского и почитать что-нибудь из художественной литературы.
А потом мы устали. И развелись.