Во вторую ночь своего четырёхсуточного рейса Туркменистан швартовался у утёса Стеньки Разина в селе Белогорском, откуда рОдом мой папа, и каждый раз этот огромный утёс поражал воображение, и я как-будто воочию видела легендарного атамана, костры на берегу, слышала плеск вёсел, шум и гам разинского войска и отдельные грубоватые голоса бородатых казаков в овчинных поддёвках с шашкой на боку и нагайкой за голенищем. И до утра мне снились шалаши и землянки степановой ватаги в необъятных заволжских дебрях, казацкие песни у уютно потрескивающих костров, и величественные струги, рассекающие носом волжский стрежень...
А утром бабушка мучила нас с сестрой скармливанием чёрной икры, от которой мы отлынивали любым способом, а вот арбузы уплетали с удовольствием, без нажима и упрашиваний! Затем до обеда день проходил в обычной суете и беготне по крутым трапам, а после полудня вдалеке начинали вырисовываться из голубой дрожащей жаркой дымки первые строения Саратова. Сначала они походили на мираж и казалось, что вот-вот растают в перегретом мареве, но они не таяли, а становились всё чётче и наконец оформлялись в очертания городского пейзажа. В тот раз, о котором я хочу рассказать, только причалив к пристани, нашему деду сразу вручили два подарочных билета на спектакль в местном театре, для капитана и его супруги. Но бабушка страдала болезнью ног, передвигалась с большим трудом на несколько шагов и то при помощи бадика, и поэтому билеты достались нам с кузиной! Радости нашей не было предела! Стояли мы в Саратове пять часов, драматическое действо в театре начиналось через два часа, и мы спешно взялись за подготовку - мылись, причёсывались и наряжались в единственные захваченные из дома нарядные платья - негласный дресс-код исключал всякие шорты и майки! И вот, ухоженные и счастливые, сошли мы с трапа в губернском городе Саратове. До театра добирались пешком, всё в горку, в горку - эти детские впечатления память цепко держит в подробностях. Правда, не помню название спектакля... да это и не важно! Главное, мы как взрослые неспешно прогуливались по красиво оформленному фойе, не носились как угорелые по теплоходу, а с достоинством совершали променад мимо портретов местных актёрских знаменитостей. Потом восседали в мягких креслах третьего ряда партера, и затаив дыхание сопереживали жизненной игре лицедеев на сцене. Вообщем, из неугомонных морячек, путём внутренней метаморфозы, превратились в юных степенных барышень, не хватало только китайского веера и ажурного зонтика! В ту далёкую детскую пору это был не совсем мой типаж, но полтора часа я наслаждалась этой ролью!
Выйдя из душного театра и оглядевшись по сторонам, мне вспомнился лабиринт минотавра в Камышине, я сразу стала искать глазами видимый кусочек набережной в перспективе уходящей улицы и узрев шпили причалов, успокоенная, двинулась с сестрой к теплоходу, на ходу обсуждая только что увиденную в театре постановку. Так, в бурных и эмоциональных переговорах, размахивая в азарте руками, мы и не заметили, как оказались на пристани. И, о ужас, Туркмена здесь не было! Неужели мы опоздали, и он отчалил без нас?! Растерянные, мы смотрели на широкую гладь реки и недоумевали, как же никто не вспомнил про нас! Ну да, некому было вспомнить - деда Ваня и наши друзья, Сашка с Мишкой, все отдыхали после вахты, а бабушка Даня не могла ходить, чтоб предупредить первого помощника капитана, что мы ещё не вернулись! Сразу спектакль ушёл на задний план, я уже настроилась зареветь, и Ирина собиралась добросовестно меня поддержать! Но перед рёвом дуэтом надо всё-таки спросить у дежурной дебаркадера про передвижения Туркменистана. И оказалось, что его отогнали на грузовой причал для погрузки товаров! Боже, мы снова Ожили и воспряли духом, что он не ушёл без нас в обратный путь, выяснили у вахтёрши, как добраться пешком до грузового блока. Оказалось, надо ехать на трамвае, а потом спускаться вниз к Волге. Нееет, это был не наш вариант, мы могли тогда ещё пуще заблудиться - и коллегиально приняли решение идти по берегу, этот путь наверняка приведёт нас к теплоходу! И потопали вдоль прилива в указанном направлении. Мы скоро взопрели в нарядных платьях, а в новеньких босоножках на каблучках очень проблематично было шагать по прибрежным камням, угловатым и острым, как крупный гравий. Это не морская галька, ласково обточенная морскими волнами до круглого состояния - это были острые серые камни, размером с кулак, щедро устилающие весь прибрежный пляж. И этот ландшафт не менялся до самой дельты! Разуться было невозможно, а каблучки под нами скользили и подворачивались, что через десять минут ходьбы мы почти выбились из сил. А до грузового причала ещё камнем не добросишь! И шли мы так километра три, спотыкаясь и падая, вытирая пот и сопли - платья извачкали, босоножки поцарапали, но всё-таки добрались до желанной цели! Ещё издали признав свой Туркмен по осанке и водоизмещению, мы возбуждённо обнимались и прыгали от избытка чувств! Остался последний рывок по этой обрыдшей каменной пустыне, и вот мы уже на трапе грузового причала, где вереницей шагают по мосткам уставшие матросы с мешками за плечами, пакуя груз в трюмовые отсеки. Пропустив кавалькаду грузчиков, выбившиеся из сил и поцарапанные, мы ступили на трап теплохода, облегчённо переводя дыхание - не было сил даже подняться на мостик, вот как выдохлись!
Так и стояли мы у причального кнехта судна на нижней палубе, выравнивая дыхание, успокоенные тем, что успели попасть на теплоход до отплытия в Волгоград. Вахтенный матрос отвязал чалку, убрал трап и теплоход на малых оборотах отчаливал, оставляя за собой белые буруны, а мы молча наблюдали за его неторопливыми виражами, вдыхали речной свежий бриз и сканировали берег, вспоминая, как мы спотыкаясь преодолевали прибрежные вёрсты. И вдруг видим, что Туркмен не разворачивается вниз по течению, а спешит к пассажирскому причалу, где через пять минут начнётся посадка! Вот тут мы точно, чуть не заплакали! Все наши подвиги были никчёмные и безполезные! Обида выжала скупые слёзы... Нам надо было просто подождать час на дебаркадере! Но почему дежурная не сказала, что наш теплоход вернётся?! Жаловаться деду мы не стали, не имели такой привычки, но этой дежурной высказали всё, что о ней думали! Та глупо моргала глазами и разводила руками, глядя на наш помятый вид - и жуя слюни, извинялась и оправдывалась... А нам ещё влетело от бабы Дани и потом от родителей за испорченные вещи! Босоножки пришлось выбросить, а платье мама зашивала в нескольких местах, сетуя, куда же это я, вездесущая влезла, что испортила всю аммуницию?! А про мой подвиг никто даже и не догадался!...
Ещё двое суток двигался теплоход в обратном направлении, вниз по реке, урча дизелем и оглашая притихшую Волгу своим басовитым гудком. Я всегда остро чувствовала окончание рейса, внутренне впадала в уныние - мне хотелось, чтобы рейс не кончался! Но время неумолимо, и вот уже на рассвете мы проходим обратное шлюзование, я ещё сплю, а первые лучи солнца выбиваются из-за горизонта, мощно простираясь по глади воды, и теплоход неспешно опускается в каменный мешок, всё ниже и ниже, до отметки минус 27 метров, с мокрых стен шлюзовой камеры льётся вода, в тоннеле темно и сыро. Но вот толстенные створки ворОт выпускают судно на волю, и справа в туманной дымке, просыпается утренний Волгоград. Фигура Родины-матери, как визитной карточки города, возвышается над сизой рассветной мглой, встречая возвративтившихся домой детей.
Молча, без гудков, проходим мимо моего дома, родители на работе, да и световой сигнал в окошке утром не виден. На крутом высоком берегу зияет чёрными дырами окон разбитая мельница, а у самой воды под ней стоИт памятная стена, времён Сталинградской битвы - ЗДЕСЬ СТОЯЛИ НАСМЕРТЬ ГВАРДЕЙЦЫ РОДИМЦЕВА. ВЫСТОЯВ, МЫ ПОБЕДИЛИ СМЕРТЬ! Эту стену я знаю с самого детства, зимой здесь каталась с дворовыми ребятами и девчатами - с теми, с кем лазила в мельничную трубу - вниз от мельницы по склону на коротких широких лыжах. Если взять хороший разгон и не притормаживать от страха, то перепрыгивала эту стенку, она была как трамплин, и преземлялась на бугристый лёд Волги. А вот путь назад, по скользкому склону с лыжами под мышкой, каждый раз казался очень длинным...
В праздничные дни салютов, под этой стеной, военные ставили деревянный настил и закатывали на него пушки, которые стреляли в такт фейерверку. А мы дворовой ватагой, часа за три до салюта, прошмыгивали по одному к Волге мимо часовых, прятались под этим дощатым настилом и ждали начала. С собой брали горбушки хлеба, присоленные сверху и зубчики чеснока, и с аппетитом съедали свои запасы, в ожидании залпов. А над нами топали сапогами солдаты, заряжали орудия и после команды командира "Пли!", мы широко открывали рты, чтобы не оглохнуть - грохот стоял такой, что кишки прилипали к спине - а мы сидели не шевелясь с разинутыми ртами и ждали окончания арт обстела.
А вверху стены была проложена колея детской железной дороги - пять километров между станциями - и в пятом классе я была принята в отряд железнодорожников, носила настоящую форму и работала летом на дороге, переводя стрелки, пробегая туда-сюда по пять вёрст - а в другие разы, сопровождая маленьких пассажиров в их первых путешествиях. А ещё мы всем отрядом тренировались чеканить шаг, и наша колонна на демонстрации маршировала на диво, не хуже военных, и родители восхищённо смотрели на меня по местному телевидению!...
После стены Родимцева открывалась красивая и до боли родная панорама центральной набережной Волгограда, и вот уже Туркменистан, закончив очередной рейс, швартуется в порту приписки на большом причале, до вечера он будет в отстое, запасётся водой и провиантом, произведёт разгрузку-погрузку товаров, а в 21-00 марш Славянки снова проводит его вверх до Саратова. А я спускаюсь по сходням на берег, оборачиваюсь, и в слезах машу теплоходу - мол, пока дорогой, до новой встречи!...
Я всегда с теплотой и влажными глазами вспоминаю ту пору, когда лето проводила на Туркмене. Не каждый раз мой поход оканчивался одним рейсом, иногда на несколько рейсов подряд сдавали меня родители деду Ване, и это было настоящим праздником! Пять, шесть рейсов подряд я жила на теплоходе! Баба Даня не всегда ходила с дедом в рейсы, она была больным человеком и утомлялась в них... Кузина тоже уезжала куда-нибудь с родителями на лето, и я была полностью предоставлена самой себе и теплоход был в моём распоряжении!
Но одной мне не хотелось нигде лазить, фулюганить я любила в компании, а в одиночестве я тоже находила большое удовольствие и могла часами стоять на палубе, любоваться медленно меняющимся пейзажем и мечтать! Мечтать, это было очень любимым занятием! Мне никогда не было скучно одной, потому что мечты не давали мне скучать. Но природная энергия требовала выхода, и набегавшись по трапам и палубам, наевшись с командой досыта картошки с тушёнкой, я забиралась на верхнюю палубу, открывала брезентовую накидку у шлюпки, и устроившись внутри поудобней, созерцала окрестности, вплетая в реальность мечты и фантазии! Иногда меня подолгу искали и не могли найти, а я намечтавшись и проголодавшись, сама объявлялась, не раскрывая своего тайного убежища.
Знала про шлюпки только Ирина, мы иногда с ней, играя на верхней палубе задействовали и их. Только почему на таком большом теплоходе предусмотрели только две шлюпки, мне было непонятно... Как-то раз, в дождливый пасмурный день, мы резались в подкидного в матросском кубрике, вешали друг другу шестёрки на погоны и хохотали до кОлик. Потом Иринка ушла в колпит, разузнать насчёт обеда, а я с боцманом осваивала новый мудрёный морской узел. Через полчаса пробили склянки на обед, я прошмыгнула из кубрика своим тайным безопасным путём через чёрную лестницу, и тут за люком матросского отсека я увидела целующихся Мишку и кузину! Жаркая волна полоснула по щекам! Мне так стало неловко, что я застала их за этим занятием! И покраснев до корней волос, тут же ретировалась незамеченной - но сердце гулко стучало, и в диафрагме что-то сжималось и сладко замирало, от прикосновения к чему-то запретному и неизведанному, но что так манило, подчиняясь одному из основных инстинктов! Я ни словом не обмолвилась сестре об увиденном, и только через много лет она рассказала мне про этот поцелуй и что тоже симпатизировала Михаилу. А тогда я постаралась скорее забыть об этом, щёки пылали от прикосновения к чужой тайне, а реалии переплюнули все детские фантазии!
Дождик всё не унимался, небо было обложено серой мглой, Саня с Мишей ушли на вахту, и мы от холода и дождя спрятались в шлюпки - она с правого борта, а я с левого. Накрылись брезентом, улеглись на кучу спасательных жилетов и переговаривались с ней через поперечное пространство палубы. Теплоход мерно покачивался на волнах на средних оборотах, и мы не заметили, как уснули.
Проснулась я от яркого луча фонарика, ударившего по глазам! "Здесь! Нашёл!" - раздался чей-то возбуждённый голос, а из темноты ответили "Слава Богу, живы!" Сильные руки подхватили меня и поставили на палубу, боцман неуклюже прижал меня к себе и погладил по голове, дрожащей рукой. При свете луны в глазах его блеснула слеза "А где сестра?" Я кивнула на вторую шлюпку, понимая, что провинились мы по полной! Весь теплоход был поднят по тревоге, вся команда обшаривала каждую щель на судне, а на берег в ближайшие порты пошёл сигнал SOS, что возможно за бортом две девочки... А девочки мирно дрыхли в шлюпках, под шум дождя и винтов, сытые и довольные. Странно, но нас даже не наказали. А я на всю жизнь запомнила, что такое ответственность за других людей!...
Ещё Туркменистан часто принимал на борту высокопоставленных лиц и заграничных гостей. Мне всегда нравилась эта суета и подготовка - правда нас не всегда брали в такие рейсы. Это были прогулочные променады, дабы угодить гостям или членам правительства. Но на некоторых встречах я присутствовала, играла на рояле и говорила приветственные речи, хорошо поставленной дикцией, для некоторых шишек тогдашнего политбюро! Когда надо, я была образцом воспитания - за столом орудовала вилкой в левой руке, правой не угнаться - папа приучал с детства! А уж какие были столы - это отдельный разговор - на "Поэму об изысках" хватит!
Однажды наш Туркмен посетил и шахиншах Ирана с супругой, они осматривали рулевую рубку, а мы наблюдали за ними на верхней палубе. Затем шах, замотанный до бровей в полосатый тюрбан, хотя стояла неимоверная жара, вышел на капитанский мостик, и за ним, как хвостик, следовала жена, в белой шляпе с огромными полями и с вуалькой по переднему краю. Порывом ветра с неё тут же сорвало шляпу, и она спланировала в волжскую волну! Шахиня только Ах! успела сказать, а с десяток матросов уже нырнули за борт и крупными саженями догоняли шляпу, быстро удаляющуюся по течению. Теплоход дал "малый назад", шахиня всё ещё не могла прийти в себя, а строй мокрых насквозь матросов уже отдавал ей честь, протягивая невредимую шляпку! Поразил меня тогда этот инцендент! Шахиня даже прослезилась! И если бы не шах, наверно расцеловала бы наших ребят! А я почему-то, не к месту вспомнила слова народной песни - И за бо-орт её броса-ает в набежа-авшую волну-у!...
Много чего ещё было на Туркмене, всего и не упомнишь! Прекрасное было время - потому что мы были молоды и вся жизнь была впереди!
А через несколько лет деду Ваню торжественно проводили на пенсию, он сдал теплоход преемнику, а в душе плакал, как ребёнок! Но с Волгой не расстался, и до последнего работал сменным вахтёром на дебаркадере паромной переправы... А у меня началась прекрасная пора - молодость! Но это уже совсем другая история!... А теплоходные рейсы закончились, но они подарили мне крылья! И я благодарна судьбе за своё прекрасное детство и отрочество на Туркмене! Они были потрясающими, яркими, полными эмоций и впечатлений, и конечно незабываемыми!...