Катер. По реке, или в море, не очень далеко от берега. Большой белый катер, нас двое, брызги в лицо. За кормой белый, сверкающий и ликующий бурун пены. Счастье, хочется смеяться навстречу ветру и брызгам. Вспоминается мама, и всё думается, что я сейчас на неё похожа. Как тогда, мы с ней, с папой, с моим новорождённым братом приехали - в Гагры, что ли, мама ходила в длинных крепдешиновых юбках и свободных блузах, ей очень шло. Мама тогда часто смеялась, или бывало на её лице плутовское, хитрющее выражение. Мама катала с новорождённым моим братом машинки, которых у него было бесчисленно, или обращала Максово внимание на некие достойные этого внимания детали пейзажа. Сама я из пейзажа больше всего запомнила пальмы, разнотипные и удивительные. У мамы очень белая кожа, на ней прекрасно смотрятся и драгоценности, и бижутерия. У меня кожа такая же.
А теперь катер, мы вдвоём, и мелькают в голове картинки-пейзажи. Вот, примерно как у меня на вышивке: море, яхта, накренившись, идёт под парусом, скалистый обрывистый берег, французская крепость. С такого расстояния башенки её кажутся миниатюрными, и видны совсем уж крохотные зубцы и бойницы. Вот какое-то общее впечатление, которое я испытывала уже однажды в школе, читая Бунина: экзотика, базары - шум, толкотня, во что-то невероятное мешающиеся запахи, фески, турки или кто они там, смотря по стране, настырные продавцы сувениров. Запах моря, немного похожий на свежий запах арбуза, который мерещится зимой, в хрусткие морозные дни, или, ещё острее - ранним, белым-белым от снега утром. Шали, ковры, нестандартные стильные вещи, закупаемые как на толкающихся, пёстрых базарах, так и в бутиках; особенно ценимое египетское золото; осмотр достопримечательностей, экскурсии. Как в Испании, экскурсия на подводной лодке, сидишь у иллюминатора, наблюдаешь огромных, важных, самых невероятных расцветок рыб. Среди рыб плавает водолаз, тоже познавательно. Он, вероятно, собирает рыб к нашим иллюминатора путём прикорма, плюс демонстрирует какого-то непонятного значения трюк: особо крупных рыб кормит изо рта в рот рыбными же консервами, по-моему, шпротами. Невозможно понять, что тут занимательного, но все пассажиры подводной лодки страшно радуются, рвутся к иллюминатору поближе и устраивают водолазу шумную овацию; тоже и я со всеми не только рвусь, ору и хлопаю, но и радуюсь, как сию минуту научившийся ходить ребёнок.
Жизнь - это праздник. Вся жизнь - это такое вот путешествие, а когда не путешествуешь наяву - читаешь Бунина, белым морозным утром выходишь из дому, рассматриваешь альманахи с картинами известных художников, пишешь свои стихи и читаешь чужие. Если же становится плохо, ложишься спать и продолжаешь путешествие во сне... Плохо, в большую или меньшую степень, в основном становится потому, что что-то в окружающей реальности сопротивляется моему путешествию. Почти зримо, ощутимо вползает в моё сознание тяжёлое что-то, мутное, и цвета тускнеют, запахов хорошо если не ощущается, внимание останавливается в окрестном пейзаже всё на чём-нибудь жутком, включая сюда, скажем, не всё лицо собеседника, а только определённую, выхваченную из всего лица часть его мимики. Это вот всё как-то неправильно, напряжением воли я с этим борюсь, и так устаю, что ложусь спать.
Громадные, ленивые, важные рыбы вплывают в мой сон, колебля плавниками, тихо движутся, иногда создавая этим движением некий, очень медленный ритм, и колышутся водоросли, и ждёт где-то там, в глубине, своего часа затонувший корабль, выглядящий сквозь водную толщу вроде призрака или собственного отражения в нескольких зеркалах. Высовывается из люка или иллюминатора громадный осьминог, свивает и расправляет свои щупальца, скрывается обратно в иллюминатор или переплывает-переползает к вон тому водорослевому скоплению. Необычными, странными цветами цветут на водорослях и на днище корабля полипы и прочие раковины; осьминог, что-то такое заметив невдалеке от себя, выпускает чернильное облако, и полипы, ракушки, водоросли, призрачные фрагменты корабля пропадают из поля зрения.
17-07-2011