Каждый день я прохожу досмотр.
Меня аккуратно щупают, мнут
швы, выворачивают карманы.
Не найдя ничего, отпирают вход
или выход - это решит охрана.
Я молчу. Мне нельзя говорить - поймут.
Мои вещи всегда изымают,
и тогда за ширмой я слышу хруст
и чавканье, звон и скрежет. Злоба,
поселившись однажды в них, мешает
смотреть и видеть. Но главное, чтобы
с их точки зрения я был абсолютно пуст.
За стеной всё по-другому. Просто
иначе - не хватит ни сил, ни мер,
ни красок жизни, ни вдохновенья.
За стеною - кладбища и погосты,
и ни одного другого строенья.
Я выхожу наружу, чтобы посеять смерть.
Не знаю, как на других планетах,
родившимся тут не преподают,
но мертвецы здесь не умирают.
И не важно, праведники, поэты,
не важно, сожгут или закопают,
но через сутки где-то все они восстают
и приходят под стену, стучатся,
скулят, плачут, просят впустить, узнать,
кто-то зовет детей, жену или
родственников, якобы попрощаться.
Но если за стену к ним выходили
живые, всей толпой их начинают рвать.
Говорят, было и по-другому,
врут, что на могилах цвели цветы,
города не жались внутри стенЫ.
Однажды и я, выходя из дома,
в хоре услышал голос своей жены.
Стена не сдержала. Я улыбнулся - ты?..
Я такой же, как все, поверьте,
вынужден есть и пить, ведусь на лесть.
Анна, к которой я обратился,
умерла Н А С Т О Я Щ Е Й смертью,
и никто из них в меня не вцепился,
пока я нес её тело в ближайший лес.
Потом они ко мне подходили
по одному, ждали, если устал,
если спал или видеть их не хотел.
Господи, как меня находили
те, кто ушей и глаз уже не имел?
Их не брали пули, не убивала сталь,
колья тупились, вода святая
не причиняла вред из них никому.
Лишь солнце их наполняло страхом,
каждый луч доставлял им боль. Страдая
от света, они становились прахом.
Я открыл им безболезненный путь во тьму.
Они говорят мне: кидЭ, анеЛ,
доловесВ, ашиМ, ялаГ, тевсереП...
я шепчу их имена за ними,
и они, улыбаясь, постепенно
становятся комьями ржавой глины,
уходя навсегда - откуда дороги нет.
Вернулся спустя пять дней, впустили
не сразу. Я долго и молча ждал.
У охраны всегда стальные нервы.
Священник сказал, когда дверь закрыли:
забудьте, ведь он далеко не первый
подчинился зову и в темноте пропал.
Он же сказал, когда дверь открыли:
я уж решил, что круга не пересечь,
не откреститься чудес Господних.
Так поделись с нами тайною или
путь покажи мне во мрак преисподней.
Я сделал вид, что потерял разум и речь.
С тех пор наружу меня пускают,
изымая всё - от спички и до ключа.
Я молчу, выворачивая карманы.
Ухожу туда, где лишь лес и скалы,
я ухожу в утренние туманы
и только там позволяю себе кричать.
Ночью приходят они, безглазо
смотрят вдаль и ждут своих чаевых.
Боже, я свыкся со всеми ними,
различаю их - непохожих, разных...
И боюсь теперь говорить с живыми,
потому что помню звучанье имён живых.