или злоключения плагиатора
Под шафе, слегка, -
степью правил я.
Не уснул пока, -
пел во здравие.
Не про очи пел –
пел я - о другом:
«Степь да степь, - хрипел, -
только степь кругом…»
Где трусцой, где рысцой, -
на телеге пилил,
и цветочной пыльцой
конь в глаза мне пылил.
Только я их протру, -
аллергены мне - в рот!
Навалился к утру
тяжких дум хоровод:
На изломах судьбы -
стал писателем.
Был, как минимум бы –
председателем.
Председателем
местным барином,
Но запахло тут
сильно - «жареным», -
Вся страна в дыму, -
всё огнём горит…
Одному дерьму -
путь наверх открыт!
Уж не прячет мразь
буйны головы, -
В их дела не влазь –
правят «боровы»!
«Кабаны» сидят
в креслах – лежбищах.
Плюнь –
с дерьмом - съедят!
Как в убежище,
прёт во власть - дерьмо,
Суть пиратская,
но на лбу - клеймо -
депутатское.
Депутатское - неподсудное,
неподвластное, неприлюдное,
подковёрное, беспредельное,
бронедвёрное, да поддельное,
да рукастое - загребущее,
да клыкастое - власть имущее.
«За народ!» - кричат –
громче всех орут!
По-над Русью – чад…
в душах – хмарь да блуд!
Вся страна - в сортир
Превратилась, враз, -
вурдалачий пир
да ведьмячий пляс!
Мочат всех подряд,
аки,- яблочки.
Пикнешь, – сшить велят -
белы тапочки.
Белы тапочки погребальные
шьют нам «папочки»
криминальные.
Нас, – писателей, -
во гробах лишь чтут
да в приятели -
лишь тогда идут!
Ценят власти лишь, -
прихлебателей,
Заготовив «шиш», –
для писателей!
Входит в жуткий пляс
вурдалачий пир -
Не страна у нас,
а сплошной - "сортир"…
Развелись опять
«кулаки» – жуки.
Развернули вспять
лжеисторики
дело партии –
дело правое, -
этой гвардии
не по нраву я!
Я – талантливый,
но – зацикленный.
Неподатливый,
хоть - "зацыканный".
С молоком впитал
жизнь колхозную.
Без колхозов стал -
тлёй навозною…
Я бутылок стал собирателем,
а ведь стать мечтал
председателем…
Я хлебнул винца,
хрумкнул яблочком,
Ткнул под бок сенца, -
мне б забыться сном! -
Утро вечера
мудреней, поди.
Эх, вернись, «Вчера»,
к нам опять приди!
Конь и сам свезёт –
не впервой ему…
Друг приезда ждёт –
мчи мой конь сквозь тьму!
«Степь широкая,
как ладонь лежит».
Ночь глубокая, -
только храп стоит!
Слишком долго спал
под колёсный скрип, -
конь на пашне стал…
я, похоже, – влип:
огород вокруг –
не охватит взгляд.
Не встречает друг-
мне никто не рад…
Разнеслась молва,
что забрался вор, -
Спрячь, бурьян-трава, -
отведи позор!
За "потраву" тут
не голубят , - бьют.
Вон – уже бегут
да верёвки вьют.
Не хотел я красть,
но попутал бес:
пел про степь я всласть,
к вам - случайно влез!
Лай да топот, да храп, -
удирать мне пора б,
но схватили меня
и втащили во двор.
Весь в машинах он был, -
поумерил я пыл:
словно танка броня,
встал высокий забор…
Вот же влип! Теперь –
будут «шкуру драть», -
буду выть, как зверь,
как кастрат орать.
Прямо белым днём –
по спине – ремнём…
«Ах, прости, народ!
Ох, как сильно жжёт!»
Но хохочут вокруг:
«Это только - аванс!
Отвезли бы, мил друг,
и в полицию враз, -
не за то, что забрёл
на чужой огород,
а за то что, «орёл», -
дуришь честный народ!
Ах ты – волчий хрен,
травяной салат!
Что ты дал взамен, -
«...всё про шкуру, брат,
да про тот жирок,
что под шкурою»?
Гонорар, дружок, -
всё натурою!»
Я, прощаясь, отвесил
поклон до земли:
хоть в «ментовку» и правда что, -
не замели!
Хоть и ноют рубцы –
на спине и заду,
но, спасибо, ребятки,
что хоть целым иду!
«Гостеваньем» сыт –
побывал в «раю»,
«Степь да степь лежит», -
больше не пою.
Горьких слёз не лил –
мы ж учёные! –
Словно выпь вопил:
«Оч-чи чёр-р-рные!
Как любил я вас!
(Но прикончил я
то, что впрок припас…)
Под тележный скрип
гаркнул «Яблочко»!
Вот уж влип, так влип,
родна мамочка!
Родна мамочка –
степь широкая…
* * *
Вышла драмочка
не короткая.
Не скажу, чтоб уж, -
слишком длинная –
но, - с растяжечкой, -
как былинная!
Может, скажут, - в чём
и кичливая,
Но при всём при том –
справедливая!