Была у Юлии Вереевой одна буйная сокурсница по Литературному Институту имени Горького, невысокая, до пол-вереевской головы, ходившая в так называемых длинных до щиколотки "индийских юбках", которые, как чуть только истреплются и вылиняют, точь-в-точь становятся как пошитые из старых кухонных занавесок (Вереева чуть заикаться не начала от ужаса, впервые встретив в ВУЗе эти вот довольно популярные "индийские юбки", - прямого кроя, по щиколотку, - пояс на резинке, - так что подходит к фигуре любой комплекции; ну, с заиканием обошлось, а ко второму семестру первого курса Вереева и сама в эти юбки переоделась). Сверху на сокурснице болталось и трепыхалось такое же что-то невнятное; плохо чёсаные жёсткие, прямые, светлые волосы были разбросаны по плечам и ниже плечей; сокурсница, оказавшаяся, по кличке, Беатрисой (по имени сокурсница не представлялась; впрочем, в результате того, что вызывали, по журналу, на лекциях, по фамилиям и именам, стало наконец известно, что имя Беатрисы - Света); так Беатриса эта курила как паровоз, и всегда почему-то встав в дверном проёме она это делала, так что все об неё спотыкалась; и без конца бегала из дому, а вот куда Беатриса, сбежав опять из дому, девалась, никак не могла Вереева взять в толк.
Стояла Беатриса в дверном проёме, глядела тёмными, какою-то идеей и мыслью азартно зажжёнными глазами; говорила громко и хрипло, окликала сокурсников странными репликами; какие поприличнее девицы, так те так немного отодвигались и подбирали от неё подолы - как примерно не подходят к диким животным, от которых хрен пойми, чего ждать. Беатриса была поэт, и что Беатриса писала, осталось Вереевой (занимавшейся на семинаре прозы) неизвестно; только одно Вереева слышала в жизни Беатрисино стихотворение, о том, что деревья, как шлюхи, стоят вдоль дорог и изнемогают от желания; и вроде даже несколько человек похвалили текст за такой нестандартный образ.
Юлия с Беатрисой шагали по ясному деньку к станции метро Пушкинская от ВУЗа; заманчиво, празднично поблёскивали на солнце лужи; было ненастно и ветрено, какие-то птицы носились, галдели, купались в лужах (в лужах купались в основном воробьи), и такая была погода, что расходились из ВУЗа учащиеся в ветровках, а многие и совсем без верхней одежды. Вереева с трудом приноровлялась, на своих каблучищах, с широкому шагу Светы-Беатрисы (Света-Беатриса была в каких-то ботинках, в дополнение к этой самой "индийской" своей юбке); периодически Света-Беатриса чуть вперёд перед Вереевой забег'ала, размахивалась, и со всей силы швыряла об асфальт свой учебник Латыни. Семенящая рядом Вереева, стараясь сохранить всё же в шаге некий ритм, всё загадывала и проверяла, попадёт ли наконец Светин учебник Латыни в одну из громадных, праздничных, гостеприимно распахнутых луж - но так ни разу и не попал. Таким яростным образом, бросками этими об грязный асфальт почтенной книги, Света сопровождала эмоциональные свои рассказы и жалобы на то, что она и умна, и талантлива, отчего же ей так не везёт в личной жизни, и все ведь ей говорят, брось его, он наркоман, тебя не ст'оит - а она всё равно не бросает. В какой-то другой день Вереева (сложно и ярко расшитые, правильно вытертые там и здесь зауженные джинсы + джинсово-батистовая с бахромой верхняя жилетка) увидела и самого наркомана, о котором рассказано было так экспрессивно. Наркоман пришёл, по окончании четвёртой пары, встречать Свету-Беатрису у ВУЗа, и оказался длииинным, тощим, всё отмалчивающимся парнем со следами, впрочем, на лице мыслительной работы и интеллекта; одет был наркоман в неопределённого грязно-зелёного цвета широко- и длинно- полое, ниже колен, пальто.
Позже, когда родители сняли Вереевой отдельную квартиру, Беатриса со своим наркоманом к Вереевой в гости в ту квартиру приходили.
-Привет, - сообщила Вереевой Юле по телефону малознакомая с Юлей Беатриса. - мы сейчас к тебе придём.
-Давайте, - легко согласилась Вереева.
-Можно, мы будем варить у тебя молоко?
Вереева подивилась нестандартному занятию, но уточнять не стала, а только проинформировала, что своё молоко гостям придётся принести с собой: в холодильнике шаром покати.
На улице был проливной осенний дождь; влюблённая пара под этим дождём почему-то шла к Вереевой пешком из дальнего края Москвы. Войдя, гости были сини на лица и замедлены в движениях от холода. У Беатрисы в руках был такой же как сама она промокший пакет молока, у Беатрисиного парня - пучок грязной, продымлённой автомобильными выхлопами конопли. "Варение молока" оказалось приготовлением нехитрого наркотического средства. Молоко было вылито в кастрюлю, туда же была высыпана конопля; всё доведено до кипения.
Пока "Молоко" закипало, гости немного отогрелись, движения их стали более походить на нормальные человеческие. Но, напившись своего "молока", пришедшие снова замедлились, теперь уже вследствие принятого наркотика. Юля тоже хлебнула; на вкус гадость была ужасная, и Юля решила над собой больше не экспериментировать, а понаблюдать вместо этого, что будет с гостями. Как-то мучительно, ненормально замедлившиеся гости привели Верееву к выводу, что это "молоко" мало что дрянь на вкус, так с ещё более дряными последствиями употребления. Беатриса, с трудом пройдя с кухни в комнату, завладела вереевской гитарой и всё пыталась спеть что-то такое из "Алисы", но у неё ничего не получалось. Потом все разошлись спать. Вереева - у себя на диване в комнате. Гости - на кухне, в обнимку под кухонным столом на своих мокрых брошенных на пол куртках.
22-07-2019