Когда абитуриенты Литературного Института имени Горького ждали в Актовом Зале, зимы ещё не было, а была, совершенно напротив, весна; тоскливый был полумрак неизвестно от какой такой там причины - шторы ли опущенные, пасмурность, неряшливо ли вымытые окна.
Почему-то никто не включил в Зале света. Такое, по крайней мере, осталось навсегда впечатление у явившейся в джинсах с вышивкой, с оригинальным металлическим поясом-цепью и в яркой будто-потёртой футболке Вереевой.
Особняком от остальных сидела в Актовом Зале абитуриентка из приезжих, миловидная, густо-, длинно-, каштаново-волосая девушка лет между 20ю и 30ю, и походила она больше всего на русалку, освоившую профессию секретарши. Девушка называлась Ольга, и появлялась она всегда в одном и том же, идеально пошитом, строго ей по фигуре подогнанном коричневом сарафане "деловой стиль", длиною примерно до колена; пышно из-под широких лямок этого сарафана пенились блузы своими белоснежными, излишними кружевами; или в другое время бывали более строгие блузы, белоснежные либо с оттенками (кремовый, розоватый), с аккуратными отложными воротничками, скреплявшимися перламутровою блестящею пуговкой под самым горлом. Классические тёмно-коричневые туфли-"лодочки" на высоких каблуках-шпильках цокали туда и сюда по неаккуратно укрытым паркетами и линолеумами институтским полам; Карасёва Ольга поступила в итоге, после чего стала посещать лекции избирательно, иногда вдруг внезапно, две первые лекции пропустив, являлась на двух последних в своём идеальной чистоты, отглаженном сарафане, в одной из своих разнообразных эффектных блуз. Сидела она за партой как-то несколько боком, как сидят, наверное, в светских гостиных, и, ничего не записывая вообще, смутно полуулыбалась и вставляла весёлые, уместные реплики в общий ход лекции; всегда бывала Ольга занята чем-то помимо лекций, опаздывала на какие-то назначенные ей где-то на другом конце Москвы встречи; забывала свой сотовый и переживала, что не может теперь позвонить и отменить встречу, на которую не успевает. По каким-то неуловимым признакам Вереева знала, что нигде эта Ольга ни с кем не встречается, и никто не оказывается обижен и обманут отсутствием у Ольги в данный момент сотового телефона, а что это у Ольги такая игра даже и не публику, а для себя, что как будто бы вот она уж так интересно живёт и разнообразно. Судя по Ольгиному поведению, можно было предположить, что на своей успешной учёбе в ВУЗе Ольга поставила крест, и раньше, чем увидеть ей себя в списке отчисленных, тратит она своё оставшееся время в Москве, "прожигая жизнь" в такой вот странной, и, честно говоря, малоувлекательной игре.
В тот пасмурный весенний день на собрании абитуриентов в Актовом Зале Карасёва была серьёзна, самостоятельна; на колене у ней был пристроен блокнот на пружинке, с неброской серо-чёрной обложкой, на блокнот этот хищно была нацелена ручка (Вереевой подумалось, что, чтобы всё было в тон и ради законченного образа, ручка эта должна бы писать тоже чёрным, должна ручка быстро, уверенно, с шорохом царапая бумагу, выводить красивые, ровные, немного печатные буквы).
-Да, у меня есть вопрос, - делово подняла Ольга вверх руку, пристроив другую руку так, что тыльная сторона кисти оказалась под локтем поднятой вверх руки - по-школьному. Ольга улыбалась, и читалось в этой улыбке "ну, мы-то с вами взрослые, образованные, привычные ко всем этим экзаменам и собеседованиям люди", улыбка была адресована строго оратору - какому-то преподавателю, объяснявшему условия приёма в ВУЗ.
-Да, у меня есть вопрос. Во время экзамена по литературе можно ли пользоваться принесёнными с собой книгами и источниками? - Не быстро, не медленно, делово интересовалась Ольга.
Оратор не разделил понятия Карасёвой о том, что они вдвоём - он и Карасёва - одни тут взрослые люди, и что спрашивает Карасёва исключительно уместно и по-взрослому.
-Нет, нельзя, - злобно метнул взгляд на Ольгу оратор. Ольга выдержала в ответ лицо, и улыбки не изменила, понимающе наклонила несколько голову и отметила что-то ручкой в блокнотике. Счёт между этой небольшою стычкою воль оказался, таким образом, "0 - 0", или, если угодно посчитать по-другому, "1 - 1".
Подошёл к кафедре, из-за которой сообщали ораторы условия приёма и всё, что хотели они сообщить абитуриентам помимо условий приёма - подошёл к этой самой кафедре ректор Енин. Примерно фразы с третьей Вереева совершенно перестала понимать, что Енин говорит: говорил он не только исключительно маловнятно, но к тому же заворожил Верееву как-то медитативно-ритмически: говорил Енин, мерно покачиваясь над кафедрой, вправо... и влево, и вправо... и влево; Периодически при этом он ещё делал резкий бросок всем своим корпусом навстречу рассевшейся по тёмному Залу аудитории, а потом медленнее броска, по-удавьи, возвращался обратно в исходное положение; этот возврат в исходное положение всегда бывал у него отмечен удовлетворённым "Так-ть", - в это "Так-ть" у него укорачивалось слово-паразит "Так сказать". Вот одни эти "Так-ть" Вереева тогда в тёмном зале и запомнила; "Так-ть", да броски ещё и покачивания, а информативного не запомнила ничего. ...Ольга Карасёва сидела рядом; и ничем не прошибить было Ольгу Карасёву, ничего не могло на неё произвести такое сильное впечатление, чтобы вот так заворожить гипнотически или привести в состояние стресса; сидела Ольга, чуть набок склонив свою голову с роскошными, немного вьющимися каштановыми волосами, убранными в какой-то сложный хвост заколками, - сидела, иногда кивала сама себе, иногда что-то черкала и помечала в блокнотике. Так можно было бы сидеть на какой-нибудь глубоко осмысленной конференции, в конференцию эту погрузившись совершенно.
22-07-2019