После обеда редактор науськала на меня психа.
Ну, то есть я тогда не знал, что она психа на меня спустила со сворки – просто зашла в кабинет, ведя незнакомого полулысого мужчину, покорного и готового на любые злодейства, и сказала: «Юль, тут у человека предложения по литгруппе, поможешь написать?» А Юлка был отчего-то необыкновенно расслаблен и добродушен, и потому не стал, как обычно, отбиваться от заданий начальства степлером и линейкой, а с готовностью согласился. Редактор вышла, совершенно довольная свершившимся душегубством, дверь в кабинет захлопнулась, а полулысый скорбно вздохнул и спросил:
- А вы можете стих написать?
- В принципе, не вижу в этом ничего противозаконного, - осторожно ответил я. То есть, с одной стороны, если покорному черепу надобен стих про поздравление жене с юбилеем мужа – это просто, но дешево. А вот если он попросит гневную сатиру про свалку в Филипповском или иные беззакония, творимые киржачскими властями – я, конечно, сдеру с него пару тыщ, не меньше, но придется как-то скрывать своё участие в антиправительственной поэтической акции.
Мужчина вдруг настороженно поглядел на спину корректора Ленки, расслабленно поливающей буйные джунгли аспарагусов на подоконнике, подмигнул и совершил сложный жест: ткнул пальцем в меня, в себя, приложил указательный палец к большому, поднес их ко рту и после указал на дверь. «Не хочу говорить при свидетелях. Выйдем-ка с глазу на глаз - якобы выкурить сигару, дабы там и обсудить наше дельце и величину вашего гонорара», - перевёл я мысленно его сигнализацию. Точно про подлые власти хочет написать!
Но спуститься по лестнице и покурить дядька меня не пустил. Прямо в холле дёрнул за рукав и сообщил:
- Не знаю даже, как сказать… Вам придется посмотреть материалы… Мне трудно на словах объяснить; если я принесу, вы увидите их?
Я немедленно заверил, что увидеть материалы мне не составит никакого труда; вот – даже и очки на моем носу имеются для страховки.
- Понимаете… Нужно, чтобы основная мысль была такая… Вот церковь с философами давно спорят, и пишут, что вот оно так, но сами же это потом отрицают. А ведь всё просто там. Вот такая главная идея должна быть.
- Эээээ… Может, давайте вы все же мне лучше принесете материалы прочитать? – ошарашенно попросил я.
- Да, но там же еще очень важное что? Ыыыыыы, - вдруг яростно зачесал лысину мужик, - вот посмотрите, какая вмятина у меня в голове.
На плеши сбоку и вправду отчетливо выделялась жутковатая впадина, как будто туда влепился теннисный мяч, разогнанный до скорости звука.
- Я просто не всегда могу сформули… Ыыыыыыы… - речь мужика стала все больше походить тоном на фразы робота Вертера. – Не всегда… - Он снова люто почесался.
- Да вы не волнуйтесь, - слабым голосом попросил мужика я, отступая на шаг и прикидывая, что кругом ведь сплошь женщины и дети – редакция, детская библиотека и мадам из Следственного комитета, но она, слава богу, за надежно запертой металлической дверкой.
- Не всегда могу сформулировыровать, - извиняющимся голосом сказал дядька, руками поворачивая себе вывернутую голову в нормальное положение, до характерного щелчка. - Вот: понимаете, у всех свои приоритеты. Вот у моего соседа свои приоритеты, у чужого соседа – свои. И они не понимают, что нет такого. А я им говорю, что не должно быть их, а есть только один приоритет – закон природы.
- Это какой? - явственно ощущая предательскую дрожь в коленках, максимально успокаивающим тоном спросил я.
- Ну, так ведь от Блаватской и до Платона о нем пишут, - обиженно пояснил головосвернутый дядька. – Возлюби своего ближнего как… Как… Как… как себяаааааааасвоегооооооо… Извините, опять накатило. И еще Никифор пишет и Панкрат. Они все про одно и то же пишут. Вот мне такой стих нужен.
- Ой, да ладно вам, ну какой тут может быть стих? Тема же раскрыта полностью, - продолжил я вкрадчиво улещивать потряхивающееся тело, - и Платоном раскрыта, и Блаватской, и даже Панкратом. А новую Библию написать – так точно не потяну. Пожалуй, я пойду.
- А зачем Библию писать? – изумлённый дяденька смотрел на меня уже как на последнего идиота, поражаясь моей тупости. – Мне стих нужен, – дядька тяжело осел на стульчик, закрыл глаза и задремал,
Я спиной вперед начал ретираду к кабинету.
- А если в один стих не поместится – напишите десять глав, двадцать, тридцать глав стихов! – вскричал дядька, открыв глаза внезапно, как мумия из фильмов ужасов.
- Знаете, я не смогу. Вот вправду. Вы уж простите, не потяну, мне пора, у меня работа, не потяну я тридцать глав стихов про Блаватскую любовь и Панкрата, - твердо сказал я и сбежал из холла в кабинет.
Дядька зашел ко мне опять, побродил вокруг стола, неодобрительно вздыхая, горько посмотрел на меня, щелкнул напоследок черепом и укоризненно удалился.
В соседнем кабинете до слёз хохотала редактор.