Глава третья
XVI
В степи, за лесом, за облогом
В молчанье жутком и глубоком
Дубрава кущею клубит…
Под сенью крон – печальный вид:
Покрыта мхом земля сырая;
Везде, случайный взор пугая
И горький источая яд,
Грибы гигантские стоят;
Теснятся плотными рядами
Стволы, могучими корнями
Избороздив дерновый слой;
С их бородавчатой корой
Трутовики большие дружат,
И слизни жирные утюжат
Её поверхность; тут и там,
К сырым привесившись ветвям,
Ушаны спят вниз головами;
Пылают хищными огнями
Глаза невидимых сычей;
Зловонье прелых желудей
Застойный воздух наполняет;
Огромный полоз обнимает
Живой спиралью толстый сук,
И сеть ажурную паук
Плетёт себе несуетливо,
И муха с бронзовым отливом,
Случайно оказавшись в ней,
Ждёт горькой участи своей…
Однажды, зверя промышляя,
Данил забрёл сюда, не зная,
Что и лисица, и косой
К дубраве этой небольшой
Даже приблизиться боятся.
Тогда в деревню возвращаться
Ему пришлось, неся пустой
Ягдташ холщовый за спиной,
Да мысль в сознании смущённом,
Что в том лесу уединённом,
Под сенью кущ, где полумгла,
Творятся странные дела…
Поздней, когда уже метели
В степях заснеженных свистели
И полноводная река
Покрылась льдом, издалека,
С вершины белого увала,
Данил увидел, что стояла
Дубрава, скрытая густой
Неопадающей листвой.
Черна, как смоль, земля парила,
Кругом дубравы снег топила,
Как будто торф под ней горел,
И лес почти не индевел.
XVII
Я должен вам, друзья, признаться,
Что наш герой не стал бы браться
За работёнку, что ему
Помещик, ловко про чуму
И про декокт наплетший бредни,
Сегодня сватал… (Как намедни,
При встрече с барином Данил
Лишь посмеялся б, пошутил,
И тот несолоно хлебавши
Убрался б прочь. Тут, право, каши
Не заварилось бы большой –
Была б история другой).
Не стал бы, нет (я мысль закончу),
Когда бы он, Данил, воочью
Дубраву эту не видал
Такой, какой я описал
Её чуть выше; если б только
(О, боже мой! Куда я столько
Натыкал «бы» в строфе одной?)
Он не подумывал порой
О том, чтоб как-то попытаться
В довольно странном разобраться
Явленье, связанном как раз
С дубовым гаем… Вам сейчас
Узнать об этом интересно?
Извольте – экскурс… Как известно,
Был суеверным на Руси
Народ всегда. Поди, спроси,
И порасскажет он с лихвою
Историй всяческих (порою
Приврёт чуток – не без того)
Про леших, ведьм, чертей – всего
Не перечесть; про то, какие
Умеют вещи домовые,
Когда рассердишь их, творить;
Про ларв, от коих защитить
Никто, конечно же, не в силах;
Про то, как пляшут на могилах
Ночные мавки, и как яд
Подсыпать в души норовят
Стригоны людям. Много разных
Поверий можно об ужасных
Местах услышать, где давно
Резвится нежить… Я одно
Скажу, не мудрствуя лукаво, -
И эта тёмная дубрава
Нечистым веяла душком.
Но вот задумался о чём
Данил невольно на досуге:
Как получилось, что в округе
Никто внимания доднесь
Не обратил на то, что здесь
От веси в миле (и не боле),
В широком вытянутом доле
С крутого зримое холма
Такое странное весьма
Местечко было? Удивлённый
Данил про гай вечнозелёный
У дьяка справился, но тот
Лишь подержался за живот,
Трясясь от смеха.
«Быть такого
Не может, парень. Ты на слово
Уж мне поверь. Бывает как?
Бузу пропустишь натощак,
Иль дашь лишка, иль притомишься,
Или в болячку превратишься
(Но это, право, всё одно), -
Вот здесь как раз немудрено
Видений всяких нахвататься.
В краях у нас, могу поклясться
Святым крестом, спокон веков
Всё тихо было».
После слов
Своих же дьяк заволновался,
Как будто даже растерялся,
И, осенив себя крестом,
Сказал загадочно: «Потом
Поговорим…»
Зимой, бывало,
Вдоль побелевшего увала
Пробив дорогу, ямщики
В обход мостам по льду реки
В версте отсель переезжали
И путь до города спрямляли,
Чтоб время выиграть. Нельзя
Сказать, что зимняя стезя
Как тракт почтовый оживлённой
Была, но часто бубенцовый
Здесь раздавался перезвон.
Стояли вехи с двух сторон
Вдоль всей дороги. С первопутком
Ямщик их ставил, чтобы в жутком
Буране случаем потом
С пути не сбиться… Раз с отцом
Данил на дровнях проезжали
Дорогой этой, подгоняли
Лошадку гиканьем. Стоял
Рассветный час. Мороз крепчал.
«Взгляни, отец, туда – направо.
Какая странная дубрава! –
Вдруг настороженно сказал
Ивану сын и показал
На рощу с кроною зелёной
Среди долины, убелённой
Снегами пышными, - Она,
Мне представляется, одна
В округе нашей не от бога…»
«Чего ж ты странного такого
В ней заприметил?» – удивясь,
Спросил отец.
«Я отродясь
Не видел, чтоб дубы стояли
Зимой в листве…» –
«Давно опали
Уборы с них… Ты что, сынок,
Не заболел ли? Глянь, лесок
Стоит озябший, полусонный,
Глубоким снегом занесённый», -
«Здоров, отец, я. Только вот…», -
«Перекрестись – и всё пройдёт».
Промчалась тройка удалая
Навстречу им. За ней вторая.
Но ни один, кто был в санях,
С недоумением в глазах
Не повернул главу ошую
На чудо-рощу небольшую.
Тогда невольно осознал
Данил сам факт, что созерцал
Дубраву в летнем одеянье
Лишь он один. Других вниманье
Она особенным ничем
Не привлекала… Между тем,
Данилу вздумалось поближе
Увидеть чудо. И на лыжи
Он через день-другой с утра
Встал и умчался со двора.
С увала прежнюю картину
Увидел он. Когда ж в долину
Скатился он и пересёк
Дорогу чуть наискосок
(А там до гая оставалось
Саженей сто), вдруг оказалось,
Что всё вокруг белым-бело,
Дубраву снегом замело
И нет на ней листвы зелёной.
Исчезла мара… Гай дубовый
Данил лыжнёю очертил,
Ещё круг сделал, погрешил
То ли на силу провиденья,
То ль на обманчивое зренье,
И, возвратившись на увал,
Опять дубраву увидал,
Как прежде, с пышной и цветущей
Зелёной непроглядной кущей…
С тех пор минула пара лет,
Но рощи маленький секрет
Так нераскрытым и остался.
Герой наш, впрочем, не касался
Нигде, ни с кем и никогда
Уж этой темы. Иногда
Он, правда, слышал про дубраву,
Вернее, только про отраву
Её огромных желудей,
От коих несколько свиней
В деревне как-то околело.
Не стал крестьянин, ясно дело,
Здесь корм для хрюшек припасать…
С Авдеем, жалко, поболтать
Данилу больше не случилось –
Турах виной, остановилось
У дьяка сердце… Что своим
«Ступай, потом поговорим»
Хотел сказать он, только богу
Теперь известно (понемногу,
Скорей всего, Авдей смекал,
Что неспроста уничтожал
Руками голыми, да наспех
Иван крапиву людям на смех,
Что не случайно он спалил
Свою Кутафью – научил
Его ведь кто-то; что Данилу,
Затем родившемуся, силу
Не зря господь такую дал;
Что гай, который вызывал
У парня странные виденья –
Цепочки этой продолженье…
Пред тем, как скобки здесь закрыть,
Хочу, друзья, вам сообщить,
Что я не очень-то уверен
В том, что учитель был намерен
О сей цепочке почесать
С Данилом лясы. Утверждать
Одно могу, что дьяк к Данилу,
Дотоле как сойти в могилу,
Лишь про дубраву услыхал,
Тайком присматриваться стал).
Всё так и было бы туманно,
Когда б негаданно, нежданно
Сегодня вдруг не прикатил
К Данилу барин (я забыл
От спешки, явно мне присущей,
В главе отметить предыдущей,
Что рано утром, чуть зарёй
Восток окрасился, с женой
Иван отправился на рынок
В уездный город; из глубинок
В воскресный день народ всегда
Старался вырваться туда).
При встрече с барином Данила
Кольнула мысль, что наступила
Пора узнать, в конце концов,
Чем эта роща из дубов
От прочих всё же отличалась.
Похоже, барину случалось
Иметь с ней дело… Что ж, друзья,
И впрямь нет дыма без огня.
XVIII
Внутри дубравы – круг поляны.
Стеной деревья-великаны,
Его обставив, поднялись
И высоко переплелись
Ветвями в свод, через который
Сухим дождём во мрак суровый
Лучи косые протекли
И ярким бисером легли
На серый дёрн однообразный
И на божественно прекрасный
Убор берёзки молодой,
Растущей на поляне той.
Клянусь вам, в рощах первозданных
На небесах обетованных
Могла бы ангелов глаза
Такая радовать краса
(Уж не сошла ль она оттуда?).
Листва, что россыпь изумруда,
В убранстве шёлковых кистей
Серёжек нежных, от лучей
Слепящей зеленью блистает,
И белоснежный восхищает
Растущий хрупким стебельком
Прелестный стан… Но нет на нём
Рубцов, набитых топорами,
И нет намёка, что зубами
Могла здесь жертвовать пила…
Данил, шепнув: «Ну, и дела!»,
К берёзке ближе подступает,
Кругом обходит, наслаждает
Красой чарующею взор
И, сжав отточенный топор
Одной рукою наготове,
То жаждет он древесной крови –
Нектара жизни под корой,
То ловит мысль, что таковой –
Всего лишь выдумка пустая,
И тайна скрыта здесь иная…
Но как бы ни было, сюда
Он послан явно неспроста.
Вдруг, будто чуя зло металла,
Берёзка вся затрепетала
И издала короткий стон.
И, как один, со всех сторон
Дубы враждебно встрепенулись
И, сов тревожа, потянулись
К Данилу лапами ветвей,
И град тяжёлых желудей,
Листву берёзки обтекая,
На землю рухнул, оставляя
Во мху глубокие следы.
Сквозь сон в преддверии беды
Ушаны жутко запищали,
И сотни змей повыползали
Из-под корней, из тёмных нор
И, на земле в сплошной ковёр
Сплетясь, отвратно закишели.
С дубовых грив сычи взлетели,
И тучи чёрных пауков,
Куда ни глянь, между стволов
Тугие сети раскидала…
«Ну, что ж! Весёлое начало», -
Данил, не дрогнув, произнёс;
Собрался с силой и занёс
Топор свой острый и тяжёлый,
И лапы нечисти дубовой
Стал хладнокровно отсекать,
И мох дерновый покрывать
Слоями их останков бренных
И лоском випер убиенных,
Проливших наземь чёрный яд…
Уже передние стоят
Деревья с голыми стволами,
Скрипят, качаясь, и корнями
Вздымают почву под собой.
Но беспощадною рукой
Их богатырь на землю валит,
Как мух ползучих гадов давит,
Сычам покоя не даёт
И паутину в клочья рвёт…
Погожий день уже тускнеет.
Горит закат. Прохладой веет
Эфир, и блёклая Луна
За дымкой туч бредёт одна…
Приходит ночь… Почти вслепую
Данил нещадно чудь лесную,
Не зная устали, разит.
Топор по-прежнему звенит,
Древа на землю упадают,
И дол полнощный оглашают
И треск ветвей, и стон дубов,
И дикий крик взбешённых сов…
А там и утро наступает.
В дали туманной расцветает
Восток багряною зарёй,
И солнце всходит над землёй…
Но где зелёная дубрава,
Что возвышалась величаво
Средь дола пышною горой
И отгоняла летний зной?
Её уж нет в широком доле;
Листвой в движеньях ветра боле
Дубы, как прежде, не шумят;
Они, повержены, лежат,
И прелый дух от них струится;
Там груда мёртвых змей лоснится,
Там щепок слой, гора ветвей,
Да перья чёрные сычей.
Высоко вороны кружатся,
Галдят, но наземь не садятся,
Чтоб пир затеять… Наш герой,
Дубовый гай сровняв с землёй,
Вокруг взирает облегчённо.
Пред ним берёзка обречёно
Листвой трепещет на ветру.
«Могу ль позволить топору
Убить тебя?» – он вопрошает,
И видит вдруг: с небес слетает
И мчится прямо на него,
Ворон пугая, существо,
Какое ввек не доводилось
Встречать ему… Вот опустилось
Оно на груду мёртвых змей,
Огонь метнуло из ноздрей,
Звериным оком посмотрело
Ему в глаза и прошипело:
«Чего ты медлишь? Поспеши,
Благое дело заверши;
Скорей бальзамом запасайся
И восвояси отправляйся;
Спеши, иначе навсегда
Уйдёт целебная вода
По жилам древа в твердь земную».
Но видя гадину такую
Перед собой и слыша глас
Её нахрапистый, сейчас
Данил задумался…
«Мне ясно
Одно теперь, что я напрасно
В дубраве время убивал, -
С надменным видом он сказал, -
Я барской воле покорился,
И вот, похоже, убедился,
Что он меня перехитрил.
Сюда никто не приходил
До сей поры, хоть барин клялся,
Что кто-то здесь уже пытался
Бальзам берёзовый добыть.
Так что впустую говорить
С тобой, хитрец, я не желаю…».
А сам подумал: «Заломаю
Берёзку где-нибудь в лесу,
И вместо этой отнесу…»
Но что он видит? Долом мчится
Ему знакомая волчица,
А вслед за нею семенят
Двенадцать маленьких волчат…
Уродец, взвизгнув, встрепенулся,
От серой чудом увернулся,
Рванулся в небо на крылах,
Оставив хвост в её зубах.
Огонь из клюва исторгая
И перья чёрные роняя,
Он полетел невесть куда
С не птичьим криком, без хвоста.
Рычит и мечется волчица,
Зубами щёлкает и злится,
Что не смогла его поймать
И на кусочки разорвать…
«Скажи-ка, серая, откуда
Явилось к нам такое чудо, -
Спросил Данил, - и почему
Столь нелюбезна ты к нему?»
И слышит он ответ волчицы:
«На свете нет коварней птицы,
И хитреца способней нет,
Чем Змея лютого клеврет.
Открою тайну. За долами,
За белоснежными горами,
Где, подпирая небеса,
Стоят дремучие леса,
Живёт злодей и дьявол сущий,
Циклоп всевидящий, слывущий
Царём таёжным с давних пор.
Когда-то был властитель гор
В союзе с ним (вовек, казалось,
Нерасторжимом). Содрогалась
Земля кругом, когда над ней
Летел дракон – крылатый змей.
И был он, жутких дел вершитель,
Красавиц юных похититель,
И жертву каждую луну
Он выбирал себе одну.
Но мог свершить он похищенье,
Лишь вняв на то благословенье
Надменных недругов девиц…
Коварству не было границ,
И Змей могучим оставался,
Покуда кровью упивался
Невинных дев, покуда злых
Людей хватало возле них…
Его прислужник неустанный,
Глаза и уши, сей поганый
Змеёныш (попросту – Фантор),
Слетая с поднебесных гор,
Искал везде, где только можно,
Несуетливо, осторожно
Прекрасных девиц молодых,
А тех, кто ненавидел их,
Толкал на шаг необратимый
И мчал, успехом одержимый,
Назад, на кручи диких скал,
Где Змей его с победой ждал…
Немало лет всё это длилось.
Но раз Горынычу случилось
Лететь с красавицей младой
Из дальних мест, и монстр лесной –
Злодейств восторженный свидетель
И Змея хищного радетель,
Узрев его на небесах
С прекрасной девицей в когтях,
Как никогда вдруг возмутился,
Ужасным гневом разразился
И Змею грозно приказал,
Чтоб деву тот ему отдал.
Но, нрав являя непокорный,
Не пожелал владыка горный
Свою добычу упускать,
И монстр жестоко наказать
Решил дракона, негодуя...
Ничем, конечно, не рискуя,
Он заварил с ним жаркий бой.
Сгустились тучи над землёй
И стрелы молний заметались…
Четыре дня они сражались,
На пятый Змей совсем ослаб
И в хватке деревянных лап
Он о пощаде вдруг взмолился.
Но, видно, крепко рассердился
Его соперник… И с тех пор
Трёхглавый Змей – хозяин гор
В глухой степи стоит высоким
Трёхствольным дубом одиноким…
А победитель – монстр лесной,
Забрав красавицу с собой,
В берёзку с шёлковой листвою
(Да вот она – перед тобою)
Её затем оборотил
И здесь в дубраве поселил
Цвести, не зная увяданья…
Тебя помещик в наказанье
(По наущению, видать,
Слуги змеиного) послать
Сюда задумал, в лапы гая…
Что он наплёл тебе, не знаю.
Но тайна кроется одна
В берёзке этой. Ведь она,
Издревле в роще зеленея,
Хранит могущество злодея.
И не случайно царь лесов
Надёжных стражников – дубов
Стеречь покой её поставил,
А пучеглазых сов заставил
Нести над ней ночной дозор,
Чтоб никогда шальной топор
На жизнь её не покусился…
Когда б желаньем ты пленился
Благое дело завершить
И монстра чар его лишить,
Тебе смекнуть бы не мешало,
С какою целью подбивала
Тебя уродина сейчас
Коварный выполнить наказ.
Она давно по свету рыщет,
Богатыря в народе ищет,
Чтоб исхитриться как-нибудь
И работёнку подвернуть
Ему в дубраве. А затея
Вся для того как раз, чтоб Змея
К обычной жизни воротить.
А там сумел бы отомстить
Горыныч недругу лесному…
Но можешь к дубу ты большому
Незамедлительно пойти
И мелко в щепки разнести.
Тем самым Змея ты погубишь.
Когда же жизни сок остудишь
В берёзе, монстра сокрушишь».
«Молчи! О чём ты говоришь? –
Воскликнул молодец сурово, -
Ужель нет способа другого,
Чтоб дело честно завершить?
Сдаётся мне, угомонить
Циклопа силой подобает.
Тогда краса не пострадает
И прежний облик обретёт…
Скажи-ка лучше, где растёт
Трёхствольный дуб, и как дорогу
Сыскать в таёжную берлогу,
Где укрывается злодей».
«Что за манера у людей
Всё усложнять? – язвит волчица, -
Подумай прежде, чем решиться
Царя лесного донимать.
Не так-то просто совладать
Со злым и грозным лиходеем
В открытой схватке. Иль со Змеем
Ты хочешь участь разделить
И рядом с ним полон влачить?
Зачем храбриться, атакуя,
Когда ты можешь, не рискуя
Главой в неведомых краях,
Царя лесов повергнуть в прах?
Берёзка-дева молодою
Осталась, видно, хоть листвою
Уже качает сотни лет,
Но и другое не секрет,
Что не доставит утешенье
Ей запоздалое вхожденье
В обличье прежнее. Она
Теперь, воспрянув ото сна,
В тоске по дому изведётся,
Слезами горькими зальётся,
Припомнив прошлое своё,
И будет тяготить её
Существованье на чужбине,
Как одиночество в пустыне».
«Мне скучен этот разговор, -
Сказал Данил, потупив взор, -
Иль ты злодея устрашилась?
Или во мне вдруг усомнилась?
Не ты ль клялась послушной быть
И верой-правдой мне служить…»
«Тебе должна я покориться, -
Вздохнула серая волчица,
Печально выслушав упрёк, -
Ступай всё время на восток;
В большой степи, забытой богом,
Найдёшь ты дуб в молчанье строгом;
Его узнаешь ты легко –
Тремя стволами высоко
Подпёр он небо… Сделав дело,
Идти ты можешь дальше смело…
В той стороне, откуда к нам
Приходит солнце по утрам,
За неприступными горами,
Непроходимыми лесами,
В глуши за топями болот
Колосс-чудовище живёт.
Там мельтешат лесные черти,
Там вечный мрак и запах смерти…»
«Ты мне страстей не нагоняй,
Берёзку лучше охраняй, -
Сказал Данил, - ведь наш знакомый,
Коварным помыслом ведомый,
Теперь, когда дубравы нет,
Приободрён и ждёт момент
В задумке новой изловчиться…
А я намерен снарядиться
И в путь отправиться на днях,
Чтоб бренный дуб о трёх стволах,
Который, будучи крылатым
Драконом, зло творил когда-то,
Найти и в щепки покрошить.
А там решу, как дальше быть…»
Но неспокоен он… Отныне
Берёзка белая в долине,
Утратив волею его
Заслон надёжный от всего,
Что не отнимешь у природы
(От зла стихий и непогоды)
Осталась отданной ветрам,
Дневному зною и дождям,
Ударам молнии и града…
А будет время листопада –
Тогда-то что? Ведь до сих пор
Прекрасный сбрасывать убор
На зиму ей не приходилось;
Она морозов не страшилась,
Когда не ведала о них,
Когда тепло из недр земных
Её надёжно согревало
И милый климат создавало
(Бесспорно, для неё одной)
Внутри дубравы вековой.
И молвит он: «Скажи, волчица,
Что побудило заступиться
За деву монстра-колдуна?
Чем так особенна она?»
«Давным-давно всё это было,
И время тайною покрыло
Подробности минувших лет, -
Услышал молодец в ответ, -
Одно доподлинно известно,
Что полонянка столь прелестна,
Столь обаятельна была,
Что красотой затмить могла
Весь белый свет», -
«Ужели ею
Пленился монстр?» –
«О, нет! Злодею
Такое чувство не дано.
Уж ты поверь мне. Ведь давно
Известно: нежить бессердечна.
Не тот здесь случай…», -
«И, конечно,
Святое дело – разгадать
Загадку древнюю», -
«Как знать.
Но я своё сказала слово», -
«Мне важно слышать…», -
«Я готова
Тебе поклясться, что цела
Берёзка будет», - прервала
Данила серая волчица.
«Гляжу, могу я положиться
На слово честное твоё, -
Сказал Данил, - Пускай чутьё
На нужный след тебя наводит.
Мужик окрест частенько ходит,
А ты гляди, кто с топором
К берёзке рвётся прямиком.
Тут и шугай его. Но воли
Не смей давать зубам. Доволи
Такого только напугать,
Ведь он всего лишь выполнять
Наказ заявится покорно.
А это станется, бесспорно…».
***