Глава одиннадцатая
LIII
В лесу таёжном и глухом,
Где ель, и кедр, и дуб в одном
Росли сообществе немало
Веков, прогалина лежала,
Густой поросшая травой.
Сюда луч солнца золотой
С небес лазурных просочиться
Любил, чтоб в росах отразиться,
Игрою бабочек занять
И яркость свежую придать
Цветкам божественно пахучим.
Здесь, рассыпаясь благозвучьем,
Рулады птиц со всех сторон
Лились из кущ зелёных крон,
И ручеёк неугомонный,
В ключе под соснами рождённый,
По мелким камешкам журчал,
И рой стрекоз над ним летал
С шуршаньем крыльев шелковистых,
И ягод, спелых и душистых,
Пылали гроздья среди трав…
Когда-то, крону распластав
Зонтом, величественно-вящий
Здесь дуб стоял, древа теснящий
Вокруг себя, и крепкий ствол
Не ввысь его с годами шёл,
А в ширину несоразмерно.
Вот так раздавшись, постепенно
Он изнутри стал усыхать,
Скудеть листвою и терять
Былую силу. Наступало
Неотвратимое начало
Его конца… И умер он…
И неизменно с тех времён
Пустым стволом окаменевшим
Без кроны с верхом почерневшим
Среди поляны он стоит…
Корявый толстый сук торчит,
Как длань с отростками-перстами,
Резным листом и желудями
Не украшаемый давно,
Из тела мрачного. Оно
Совсем уже не сохранило
Следов коры и гладким было.
Там можно видеть часть корней,
Как спины выгнутые змей,
Поверх земли…
Про это место
Едва ли было б интересно
Нам говорить, читатель мой,
Когда бы здесь, в глуши лесной,
Мы не увидели б кострище,
Тропу и странное жилище
Внутри дубового ствола…
Есть стены, крыша, два дупла
(Чем не околенки?) – природа
Всё приготовила. Для входа
Пришлось расширить топором
Лишь щель от комля, а потом,
Из камыша связав творило,
Закрыть проём… Просторным было
Жилище это и сухим,
И удивительно, с каким
Оно устраивалось тщаньем.
Пол камышовый с основаньем
Из гальки мелкой и песка
Украшен шкурой мишука
Был тёмно-бурой с головою,
Разверзшей пасть. Очаг зимою
Топили здесь. Из глины он
Внутри жилища сотворён
Под уходящим кверху сводом
С прорехой, ставшей дымоходом,
Искусно был. Убранство двух
Широких нар таёжный дух
И труд охотника являло.
Всё меховое – одеяло,
Подушки; несколько больших
Медвежьих шкур – и никаких
Перин не надо. Стол дубовый
Стоял меж нар, к стене кондовой
Прижавшись краем. У двери
С задвижкой крепкой изнутри
В глубокой выдолбленной нише
Лежали стрелы; чуть пониже
Висели рядом лук тугой
С двойной кручёной тетивой
(Из шёлка, видимо), лешёдка
Для ловли птиц, сырая плётка
И нож из бивня кабана…
Довольно. Сказано сполна
О сей обители укромной…
Но кто живёт здесь, удалённый
От дел мирских и суеты?
Снаружи можем мы следы
Босой ноги (вернее – ножки)
Увидеть свежие на стёжке,
Росою смоченной слегка,
Но то – не детская нога
(Могли бы мы приметить тонко)
И шаг, бесспорно, не ребёнка;
То – явно девичья стопа…
Другая здешняя тропа
Копытом конским сплошь избита.
От глаза, впрочем, следопыта
Не ускользнул бы факт такой,
Что все следы на тропке той
Один и тот же конь оставил, -
Последний раз (ещё б добавил
Знаток, и прав бы был опять)
Тому назад дней где-то пять
Отсюда всадник отлучился;
Домой же он не возвратился
Пока, что ясно и без слов –
Обратных, свежих, нет следов…
Ну что ж, давайте-ка поищем
Кого-нибудь, кто за жилищем
Сейчас присматривает тут.
Следы босой ноги влекут
По стёжке нас едва приметной
Вдоль ручейка с поляны светлой
Под сень величественных крон,
Где птиц весёлый перезвон
Ни на мгновенье не смолкает,
Где изумительный витает
Малины спелой аромат
И ярко-красные горят
Цветы шиповника. А дале
(Такое часто ль вы видали?)
Вдруг живописно предстаёт
Зерцалом чистых синих вод
В ложбине круглой небольшое
Пред взором озеро лесное.
К нему стекаются ручьи,
И солнца яркого лучи,
Претерпевая преломленье,
Златят в бездонном отраженье
Убор деревьев и кустов
Вдоль перевёрнутых брегов
И высь, лежащую под ними,
Небес безоблачных. Иными
Мы краски видели б холста
Степного озера – всегда,
Ветрам открытое, волною
Оно рябит, и луч златою
Мельчайшей россыпью блестит
На гребешках её. Там вид
Уже не тот. Не то зерцало,
И если б птица пролетала
Над ним, конечно же, она
В нём не была б отражена,
Как в тихом озере таёжном,
Где даже жаворонка можно
Узреть на небе без труда.
Однако, слышите, вода
У брега, к коему тропою
Незримо вышли мы, волною
Игриво плещет? И следы
Мы можем видеть у воды
Всё тех же ног миниатюрных,
А на траве среди ажурных
Листов с зубчатою каймой
(То – кочедыжник боровой) –
Убрус и лёгкую одежду,
Что в час купания небрежно
С себя хозяйка совлекла
Таёжной кельи…
Весела,
Резвится дева молодая
В прохладе вод совсем нагая
(В уединении кого
Стыдиться ей?); то высоко
Подъемлет брызги над главою,
То вдруг исчезнет под водою,
А то спокойно поплывёт
Над глубиной, по глади вод
Рассыпав волос белоснежный
Подобно шлейфу, иль, в прибрежный
Попав кувшинок островок,
Сорвёт пленительный цветок…
Вот, нарезвившись, оставляет
Прохладу влаги и ступает
Она на берег травяной
И совершенной красотой
Ревнивый взор наяд чарует.
Ничто уж боле не волнует
Поверхность вод – не дрогнет в них
Ни лес, ни небо; плеск утих
Прозрачных струй, лишь монотонный
Клокочет ток под ивой сонной
Неугомонного ручья…
LIV
Природы милое дитя,
Надев одежду, опустилась
На серый камень и склонилась
Над неподвижною водой,
Чтоб, будто в зеркале, собой
Полюбоваться. И взгрустнулось
Ей отчего-то, как проснулась
На сердце девичьем печаль,
Когда неведомая даль
Свободной юности волнует
Воображенье и дарует
Желанье чувства окрылить.
Но, как бы ни было, грустить –
К лицу красавице… Сначала
Неторопливо расчесала
Она коротким гребешком
Намокший волос и цветком
Его украсила кувшинки,
Затем, поднявшись, от картинки
В зерцале вод оторвала
Печальный взгляд, и тут пришла
В смятенье лёгкое…
Бывает,
Кусты малинника ломает
Медведь; но только по ночам
(Где дух охотника, уж там
Зверь осторожен). И марала
Определённо б угадала
Она присутствие сейчас
На узкой тропке, что от глаз
Сокрыта пышными кустами…
Так кто же там?..
Перед очами
Смущённой девицы, рукой
Кусты раздвинув, вдруг… герой
Наш предстаёт… И замирает
Пред ним красавица. Склоняет
Головку набок и глядит
Ему в глаза. Данил молчит.
Молчит и девушка… Минута
Проходит так, другая… Чудо
Данил не в силах объяснить.
Ужель такое может быть?
О, небеса! Она ли это?..
Она!.. О, боже, тайны Света
Непостижимы твоего!
И в них прекраснее всего
Сей чудный миг неповторимый...
«Что вижу я? Твой образ милый
Знаком мне, кажется, - прервал
Данил молчание, - Встречал
Тебя во снах я, красотою
Твоей пленяясь, и тропою
Судьбы, как видно, приведён
Теперь уже в реальный сон...
Неловко мне, что я, возможно,
Смутил тебя неосторожно
Иль напугал. Но не сердись
И прочь гони худую мысль.
Твой мир тревожить я не смею,
А вот желание имею,
Пребыв в неведенье, узнать,
Кем будешь ты, как называть
Тебя я должен…»
Вдруг зардело
Лицо у девушке, и смело
Она к Данилу подошла,
И, улыбнувшись, повела
Красивой бровью.
«Не пугаешь
Меня ты. Нет! Но удивляешь
Своим явленьем и такой
Нехитрой речью. Голос твой
Ласкает слух, - заговорила
Она, волнуясь, - Посетило
Тебя видение?.. И мне
Ты часто виделся во сне…
И вот опять… Не сон ли это
Непрекращающийся? Где-то
В душе моей тоска лежит.
Не потому ль, что предстоит
С зарёю ясной пробудиться
Мне, как обычно, и спуститься
С небес на землю? Может быть,
Угодно богу так шутить,
Вторгаясь в наши сновиденья?
Ужели силы провиденья
Столь беспощадны?» –
«Не томи
Себя напрасно. Подними
Глаза на небо. Видишь, встало
Златое солнце, отпылала
Заря-денница. Ночь прошла
И грёз потоки унесла
С собой в забвенье. Отчего же
Тебя сомнения тревожат?
Ведь сон закончился. Поверь,
Всё повторяется теперь,
Но наяву (а это чудо,
Хоть и не знаем мы откуда
Волшебный дует ветерок,
Должно, конечно, видит бог,
Когда-нибудь случиться было)...
Меня приятно удивило
То, что явился пред тобой
Не незнакомцем я…», -
«Постой!
В каком-то сне совсем недавно
Я это слышала… Как странно
Всё происходит! Отчего
Сейчас так просто и легко
Тебе я чувства открываю,
Коль это явь? Ах, знаю, знаю.
Не говори мне лишних слов.
Опять же всё идёт от снов.
Но, право ж, с чем мы запоздали?
Ведь там и впрямь не называли
Друг друга мы по именам.
Не получалось как-то нам
Заметить это. Ну, так что же?
Своим сознанием не можем
Мы управлять, когда несут
Нас сны на крыльях. А зовут
Меня Альбиной…», -
«Ты прекрасна!
И, право, было бы ужасно,
Когда б, мечты порушив в прах,
Мы, как обычно, лишь во снах
С тобой встречаться продолжали,
Когда б секрет не разгадали
Их удивительный, тая
Печаль на сердце… Ну, а я
Зовусь Данилом…»
И не в силах
От притягательно-красивых
Очей Альбины оторвать
Влюблённый взгляд, не смог сказать
Ни слова больше от волненья
Герой наш… Странные мгновенья
Минувших снов он вспоминал,
Когда невольно попадал
В тот запредельный, эфемерный
Волшебный мир, где неизменный
Один и тот же образ зрил
Печальной девы и ловил
Движенья глаз её смущённо.
Он делал шаг к ней – робкий, словно,
Спугнуть боялся, и она,
Всегда задумчива, томна,
Пред ним оказывалась рядом –
Лицом к лицу, о чём-то взглядом,
Проникновенным и живым,
Сказать желая. И густым
Душистым волосом порою
Играл он нежно, и рукою
Касался тёплых хрупких плеч…
Но поцелуй запечатлеть,
Душа лишь страстью возгоралась,
Никак ему не удавалось
На жарких девичьих устах -
Сон обрывался, мерк в глазах
Прекрасный образ незнакомки
И непроглядные потёмки
Всё застилали сей же миг…
И вдруг – случилось: он проник
В тот самый мир стезёй земною
И за таинственной чертою
В далёком прошлом повстречал
Кого любил, о ком мечтал.
И в этот час, как в час свиданья –
Уже не первого, желанья
Явились прежние ему.
И вновь шагнуть в пустую тьму
Он не боялся, но, казалось,
Душа его сопротивлялась
Капризам сердца и рвалась
На части, будто закралась
В неё преддверьем злого рока
Необъяснимая тревога.
Однако, сердце слушал он
И мысли трепетные вон
Гнал от себя. И не смущало
Его нисколько, что лежала
Меж ним и девицей из снов
Эпоха в несколько веков.
В смятенье чувств, нетерпеливый
И нежной страстью одержимый,
К себе Альбину он привлёк,
Обняв за плечи, и глоток
Любви испил, найдя губами,
Как споря с ревностными снами,
Уста желанные. Она,
Невинной нежности полна,
Смущённо очи опустила
И робко голову склонила
На грудь Данила, говоря:
«Я верю, новая заря
Не разлучит нас. Нет! А боле
Что помешает нашей воле
Остаться вместе? Ведь в пути
Ты долгом пробыл, чтоб найти
Свою любовь, свою Альбину.
А если нет, скажи причину,
Зачем ты дом покинул свой?»
Данил ответить на такой
Вопрос не мог без промедленья,
И он задумался, волненье
Не в силах скрыть. Ужель она
Из уст его узнать должна
Сейчас всю правду? Неужели
Он скажет ей о главной цели
Своих скитаний?.. Нет! Порой
И ложь становится святой...
И он ответил добродушно:
«Поверь, Альбинушка, мне нужно
Продолжить путь свой. Но, клянусь,
Я обязательно вернусь.
Ведь сердце мне не даст покоя», -
«Зачем уходишь ты? Какое
Ещё есть дело у тебя?
Хотя б до завтрашнего дня
Побудь со мной. Мне одиноко.
Не отлучайся, ради бога…
Идём, идём, я покажу,
Где с детских лет с отцом живу,
От мира шумного сокрыта.
Я накормлю тебя досыта.
Ты отдохнёшь и, может быть,
Расскажешь мне, куда спешить
Тебе так надо. Для того ли
До исступления и боли
Нас сны неясностью своей
Столь часто в сумраке ночей
Томили, право, чтоб сегодня,
Всевышней волею Господня
Друг друга въяве повстречав,
Расстались мы, любви не дав
Продлить счастливые мгновенья?
Зачем, идя на откровенья,
Должна я это говорить?
Ведь ясно мне – ты уходить
И сам так скоро не желаешь;
Душой томишься и страдаешь…
Идём же… Сбрось на время гнёт
Всех треволнений и забот…»
И, взявши за руку Данила,
Она любезно проводила
В свой дом его (а как ещё
Вот это милое жильё
Нам называть?), еду, какая
Имелась, гостя угощая,
На стол поставила, потом
Присела рядом.
«Вы с отцом, -
Спросил герой наш, - тут живёте?..»
«Да. Но сейчас он на охоте.
Пушнина – промысел его.
В леса глухие далеко
Он забирается, бывает,
А что добудет, то меняет
На соль, одежду, рыбу, ткань,
И никому не платит дань.
Он - вольный ветер, сын свободы,
Привыкший жить в тиши природы,
И признавать не хочет он
Законы нынешних времён.
Но не преступник он, что в страхе
В лесах спасается от плахи,
И не какой-то лиходей,
Снискавший ненависть людей.
Своей судьбы хозяин, в прошлом
Он был кочевником таёжным,
Но жить осёдло захотел
И это место приглядел.
Здесь так спокойно и уютно!
Тебе поверить в это трудно?», -
«Дивлюсь я, честно говоря...
А кто же матушка твоя?» –
Спросил Данил.
И опустила
Глаза Альбина, словно было
Неловко слышать ей такой,
Уместный, вроде, и простой
Вопрос от гостя дорогого,
Но, помолчав, ресницы снова,
Открывши взор своих очей,
Она взметнула до бровей,
Плечами хрупкими пожала
И тихим голосом сказала:
«Её не помню я, Данил.
Отца выспрашивала – был
Он неуклончив: мол, дриада,
Что обитала здесь когда-то
И вместе с дубом умерла,
Моею матерью была.
Но я не верю. Разве может
Такое быть? И всё ж тревожит
Меня сомненье иногда:
А вдруг?.. Признаться, никогда
Отец не лгал мне. Он душою
И сердцем чист передо мною…», -
«А ты поверь, ведь жить нельзя
Без веры в чудо…»
Нет, друзья!
Греша на лень, не стану эту
Непринуждённую беседу
Героев наших излагать
Дословно я. К тому ж занять
Сулит цепочка диалога
И неоправданного много
В поэме места. Посему,
Не изменяя своему
Простому правилу – докучных
Бежать подробностей и скучных
Длиннот, как оды небесам,
Я суть беседы передам
Без комментариев и вкратце.
Герой наш в дебри зарываться
Не стал фантазии, когда
Спросила девица, куда
И с коей надобностью всё же
Идёт по тропам он таёжным
С огромным острым топором –
Ответ готов уж был, причём
Лукаво выдуманный вовсе
Не им, Данилом. Мол, к берёзе,
Весьма призаристой одной,
В глуши затерянной лесной,
Он держит путь, и что сокрыта
В её стволе прочней гранита
(Зачем и нужен сей топор)
Живая влага, как ихор,-
Целебный сок…
Насторожило
Альбину то, что путь Данила
Лежал далёко на восток;
А где-то там, куда дорог
И тропок нет и не бывало,
Дремучий лес стоит. Слыхала
О нём Альбина от отца,
И упредила молодца,
Что этот лес зловещ собою;
Его окрестности порою
Лихой и грозный, весь в броне,
На чёрном, будто ночь, коне
Дозором всадник объезжает
И тайну леса охраняет.
В его деснице роковой –
Булатный меч, а за спиной –
Колчан с десятком оперённых
И сильным ядом начинённых
Коварных стрел, джирит-копьё
И лук тугой. Никто ещё,
Кого заметить мог однажды
Таёжный демон – всадник страшный,
Его стрелы не избежал...
А что Данил? С собою взял
Он лишь топор, пусть и булатный
И с виду грозный, да не ратный.
Случись опасность, будет он
С таким оружием смешон
В глазах врага. Альбина знала,
Сколь страшен враг, и не скрывала,
Что беспокоится всерьёз
За жизнь Данила… Но – вопрос:
Кто этот всадник, и откуда
Он взяться мог на страже Куда?
Герой наш, кажется, о нём
Не слышал прежде. И потом
Довольно странным всё же было,
Что, как Альбина объяснила,
Зловещий, залитый в металл,
Совсем недавно всадник дал
В лесах таинственных востока
Знать о себе; и пусть далёко
Он рыскал где-то, ей порой
Он рядом мнился…
За стеной,
Нарушив ток неторопливый
Беседы тихой, стук игривый
Раздался вдруг.
«Так каждый день
Меня приветствует олень, -
Сказала девушка, - Придётся
К нему мне выйти. Не уймётся
Иначе он. Его-то я
Натуру знаю», -
«У тебя
Ручной олень есть?» –
«Право, надо
Вам познакомиться. Когда-то
От этих мест недалеко,
За нашим озером, его
В сыром овраге полутёмном
Я оленёнком несмышлёным
Близ мёртвой матери нашла
И в теремок свой принесла.
Ну, не бросать же его было
На произвол судьбы».
Данила
Альбина жестами зовёт
За нею следовать, встаёт
С широкой лавки, открывает
Рукою дверь и увлекает
Из кельи гостя за порог…
Хозяйку видя, бьёт в песок
Олень точёными ногами;
Главу, ветвистыми рогами
Отягощённую, пред ней
Склоняет низко в знак своей
Безмерной преданности… Впрочем,
При явной радости не очень
Спокоен он (уж такова
Сама природа существа
Пугливой твари). Рядом с девой
Он зрит чужого, и не сделай,
Ввиду оказии такой,
Альбина жест сейчас рукой
Какой-то хитрый, на оленя
С улыбкой глядя умиленья,
В лесную чащу, видит бог,
Стрекнул бы он, не чуя ног.
«Он наши речи понимает, -
Альбина гостю объясняет, -
Как понимает языки
Всех обитателей тайги –
Зверей и птиц. Но, к сожаленью,
Сам говорит лишь по-оленьи.
А мы с ним знаем, что ещё
Язык есть жестов…»
И, в неё
Вомлевши оком доброветным,
Олень главой кивнул.
«Рассветным
Тебя он часом отведёт
К реке таёжной. Будет брод
Там мелководный.., - как давала
Наказ оленю, продолжала
Альбина молвить, - За рекой
Растёт орешник молодой.
Там справить можешь ты надёжный
И добрый лук себе. В дорожной
Найдёшь котомке ты своей
И тетиву, и рыбий клей,
И наконечники стальные
Для быстрых стрел… И пусть лесные
Страшатся демоны тебя».
Оленю холку теребя
Рукою нежной, взгляд Данила
Стыдливо девушка ловила,
Придя в смущенье от того,
Что всё за гостя своего
Сама (нечаянно, как будто)
Уже решила…
И вот тут-то,
Не понимая, почему
Теперь и вдруг пришли к нему
Такие мысли, погрузился
Данил в раздумья: «Объявился
Я здесь случайно или нет?
Где, у кого искать ответ?..
Ещё вчера (как всё же странно
Звучит условное недавно!),
В далёком завтра (так скажу,
Когда ему принадлежу),
Что, стало быть, одно и то же,
Со снами трепетными схожи
Виденья мучили меня…
Я жар застывшего огня
Мог ощущать, нарочно руки
К свече поднесши, слышать звуки
В тиши пронзительной, когда
Другие молкли, без труда
Воспоминаньям предаваться,
Тревожить память и копаться
В её запретных уголках.
Но лишь однажды… Есть в вещах,
Уму людей непостижимых
И вышней силою творимых,
Сакральный смысл наверняка.
Уж если времени река
Своё теченье задержала,
Как показалось мне сначала,
То я-то где в ту пору был?
Ужель невольно угодил
В другое русло? Два теченья,
Выходит, есть. Два измеренья…
Одна и та же ипостась?
Но какова меж ними связь?..
А та дубрава, что в суровом
Разгуле осени убором
Своим не жертвовала? Мне
Она ведь зрилась не во сне,
Мне одному такою странной…
Живя среди людей, в обманной
Среде я словно пребывал.
А где сейчас-то я?.. Сказал
Мне лесовик – живое чудо,
Бог весть пришедшее откуда
(Из старых сказок, может быть?),
Что избран я. Могу ль забыть
Его слова я, упрежденья,
Недоуменья, подозренья,
Когда он линии читал
Моей руки и добрых дал
Советов, право же, немало?
Я избран… Вот уж не хватало
Мне по указке чьей-то жить
И на слепую походить
Марионетку… Избран. Кем же?
Всевышним?.. Дьяволом?.. Обретшим
Власть надо мной каким-нибудь
Божком языческим?.. Смекнуть
Хочу, да только зацепиться
За что – не знаю. Ишь творится
Какое дело!.. Я в чужой
Явился мир, и прав слепой
Старик-мудрец был, несомненно,
Что всё остаться неизменно
В минувшем времени должно.
Да, это так, конечно. Но
Отнюдь не духом безобидным,
Бесплотным, тихим, любопытным
Сюда я вторгся невзначай.
И перемены, почитай,
Уже случились, пусть и в самом,
Как показаться может, малом.
И в этом малом есть толчок
К тому, чтоб лет минувших ток
Непредсказуемо расстроить.
Что ж, будь что будет. Я позволить
Могу себе на это всё
Закрыть глаза. И пусть Клио
Грешит на силы провиденья,
В сакральный свиток измененья
Аспидным грифелем внося;
И знает пусть – меня нельзя
Остановить на полдороги
К заветной цели. Для тревоги
Другой есть повод – параллель
Того ж порядка, но не цель
(До сей поры, по крайней мере).
Я здесь, глазам своим не веря,
Увидел образ неземной,
Из снов пришедший… Боже мой!
В глуши лесов, в глуши столетий
Я ту единственную встретил,
В кого без памяти влюблён,
И не пришлось мне каждый сон
Ей пересказывать. Всё знала
Она давно, сама мечтала
Об этой встрече, и сейчас
Передо мной (не в первый раз)
Открыто, искренне призналась
В своей любви… Но что осталось
Мне делать? Знала бы она,
Какие годы, времена
Нас разделяют… Может статься,
Без сожаления расстаться
Пришлось бы нам. И нет проблем,
Нет прежних снов… А, между тем,
В любви, известно, балом правит
Не разум. Нет. И не заставит
Себе он сердце подчинить.
Но чувства могут ум затмить…
О, знать бы, как всё изначально
Происходило, хоть, реально
На вещи если посмотреть,
То не имеет (так и есть)
Теперь уж это никакого
Значенья… Что ж. Я вспомнил снова
О снах, объятых пеленой
Глубокой тайны. Но к какой
Склониться мысли? Ведь затея
Они не старого Морфея,
А всё того же моего
(Ах, не обидеть бы его
Словцом фривольным) кукловода.
Понять, однако, мне охота,
Да, видно, сразу не пойму,
Зачем удумалось ему
Вот так шутить? Не лень же, право!
Любовь – она ведь не забава,
Что сердце ранит невзначай;
Не гостья – здравствуй и прощай…»
LV
И ночь сошла на лес дремучий,
И допоздна костёр трескучий
Горячим пламенем топил
Густую тьму и возносил
Горе воздушными снопами
Златые искры. За кустами
Ручей невидимый журчал.
Олень в сторонке чутко спал.
И в тишине порою ели
Верхами острыми скрипели…
«Луны не видно. Ночь темна.
И нет пленительного сна
Туманных грёз. Но, друг мой, снова
С тобой мы вместе… От иного
Мгновенья радости порой
Мне грустно делалось. Ночной
Желанный гость, таким далёким
Ты был всегда… Под оком строгим
Мы ходим бога. Нет, сейчас
Он не осудит, право, нас.
В порывах чувств мы не святые.
Постыдны ль мысли озорные?..
Один ты в сердце у меня,
И так давно, хотя полдня
С тобой знакомы мы, казалось…
Идём… Уж поздний час. Осталось
Совсем недолго до утра…»
Вот так у жаркого костра,
Щекой прильнув к груди Данила,
Слегка волнуясь, говорила
Альбина молодцу…
Ослад –
Божок сновидческих услад
И Лады спутник, вечно праздный,
Столь частой, столь разнообразной
Всенощной шалостью своей
Не мог за странностью вещей,
Произошедших в одночасье
(При всём при этом без участья
Его) по прихоти небес,
Живой не вызвать интерес
У крохи Леля к юным нашим,
С благоговением принявшим
Судьбы подарок, голубкам…
Друзья мои, известно ль вам,
Что искромётный перст младенца –
Небес любимца – метит в сердце
И зажигает пламень в нём
Горячей страсти? Тем огнём
Неодолимые желанья
Он возбуждает. А преданья
Гласят старинные как раз,
Что избежать его проказ
Порой не могут даже боги.
Но коль не чужды им пороки,
То не сочтём и мы за грех
Мгновенья сладостных утех,
Когда любовь сердца пленяет…
Однако муза замолкает
Моя сердито. Может быть,
Во время оно послужить
Ей довелось и Алигьери?
Забавно? Что ж, по крайней мере,
Великий Данте не предмет
Любви рассматривал (о, нет!),
Не философию морали,
А то, о чём, увы, не знали
Герои Мильтона в раю
(Я о высоком говорю
Духовном чувстве). Впрочем, это
Не осчастливило поэта
Ничуть (чего уж тут скрывать?).
Мне трудно гения понять.
И всё же с музою своею
В противоречия не смею
Вступать я (право, ни к чему
Мне ссора с ней), а посему
Я опущу остаток ночи
И здесь поставлю многоточье…
LVI
И вот уж, новый день творя,
Алозолотная заря
Ночную темень изгоняет
И небо чисто подметает,
Шатёр над миром в голубой
Окрасив цвет. Трава росой
Омыта свежей, и туманом
Подёрнут лес в венце багряном,
И воздух утренний пьянит…
Альбина уж давно не спит.
Как обещала, собирает
Котомку гостю, завтрак ставит
На стол и будит молодца…
«Сегодня-завтра я отца
С охоты жду. Жаль ты уходишь.
Иль познакомиться не хочешь
С ним?» –
«Отчего же? Будет срок.
Вернусь я скоро. Не далёк
Мой путь, поверь», -
«Легка ль дорога,
Не знаешь ты. А мне тревога
Закралась в душу. За тебя,
Любимый мой, волнуюсь я.
Такое чувство, что с тобою
Я расстаюсь навек, - рукою
Смахнула дева, приуныв
И томно голову склонив,
Слезу с ресницы, - Может статься,
Ты передумаешь?» -
«Остаться –
Превыше сил моих, - сказал
Данил Альбине и обнял
Её за тоненькие плечи, -
Мой путь судьбою мне намечен.
И это долг мой. Не грусти.
Не осуждай меня. И жди…»
Лицом бледнея, помолчала
С минуту дева и сказала,
Глаза печально опустив:
«Мой друг, я верую – порыв
Твой благороден. Но… Но всё же,
Прошу тебя, будь осторожен…
Я беспокоюсь неспроста.
Нет, нет…», -
«Да что с тобой?»
Уста
Альбины дрогнули: «Оленя
(Поймёшь ли ты?) исчезновенье
Меня смутило. Не таков
Он, уверяю, чтоб на зов
Мой не откликнуться. Но где-то
Он рядом, чувствую…», -
«И это
Тебя тревожит?» –
«Ах, Данил!
Боюсь, он просьбу не забыл
Мою вчерашнюю…», -
«И что же?» –
«Таится он. И знак, похоже,
Недобрый этим подаёт…
Не время, нет… Потом сведёт
Тебя олень мой благородный
К реке широкой, полноводной,
И брод покажет…», -
«Как-нибудь
И сам найду я этот путь, -
Сказал Данил, в глаза Альбины
Взглянув с улыбкой, - Нет причины
Для беспокойства, ангел мой».
Однако сделал наш герой
Поспешный вывод. Но об этом,
Друзья, чуть ниже…
LVII
Путь с рассветом
Тропой лесною на восток
Данил продолжил… День протёк,
Сгустился вечер, ночь накрыла
Тайгу крылом, и вновь вступило
В свои законные права
Златое утро. Вновь трава
Росою блещет, вновь поляна
Вуалью убрана тумана
И вновь, порхая по ветвям,
Пичуги свищут тут и там…
Проведши скучно день минувший
И ночь в тревожном сне, из душной
Таёжной кельи на заре
Альбина вышла и, горе
Подъемля очи, попросила
Великих в странствиях Данила
От всяких бед оберегать.
Потом оленя стала звать,
Бродя окрест. Но без успеха.
Олень не шёл, и только эхо,
Как пересмешник озорной,
Ей отвечало из лесной
Глуши раскатисто, далёко
Стихая где-то. И тревога
Альбине душу холодком
Опять овеяла. Кругом –
Дремучий лес, и он немало
Таит опасностей. Не знала
Альбина дня, когда б марал
К ней на лужок не забегал.
А то сама, коль было нужно,
Звала его, и он послушно,
Знакомый вдруг услышав глас,
Пред ней являлся сей же час.
Но где теперь он? Что случилось?
В догадках девица томилась
И в скуке думала порой:
«Скорей бы уж отец домой
Вернулся. Право, долго что-то
Не едет он. Небось, охота
Идёт на славу (дай-то бог!),
А так в далёкую он мог
Забраться глушь. Добро – не пеший.
Не обошёл бы только леший
Его в урмане где-нибудь.
Творит порой лесная чудь
И злые шутки…»
Золотилось
Уж солнце в небе и сочилось
Сквозь полог, свитый из ветвей,
Косыми нитями лучей
В прохладу леса, щедро где-то
На дёрн роняя капли света,
Когда Альбина, у ручья
Присев в раздумье, храп коня
И стук копыт, глухой и быстрой
Звучащий дробью на корнистой
Тропе, услышала.
«Как сон,
И мысли – в руку! Это он!
Ведь только-только вспоминала», -
Восторг Альбина не сдержала,
И, детской радостью светясь,
Отцу навстречу понеслась…
Но что в последнее мгновенье
Ввело красавицу в смятенье?
Что помутило блеск очей
И ужаснуло?.. Мчался к ней
Верхом на взмыленном ретивом
Коне арабском черногривом
Совсем не тот, кого она
Увидеть чаяла. Бледна,
Как цвет луны, она стояла
И подозрительно взирала
На удалого седока,
Не славянина, - чужака
С лицом щетинистым, брыластым,
Суровым, смуглым, безобразным,
В рубцах от шрамов… Кто же он?
Разбойник – сам себе закон?
Беглец возмездия? Изгнанник
Родной страны? Иль Чёрный всадник?..
Переборола б дева страх,
Когда б сейчас в её руках
Был верный лук. Она б шального
Остепенила верхового
С одним-единственным мечом
(И тем-то - в ножнах за седлом).
Но до жилища не добраться,
И бегством поздно уж спасаться…
А этим временем чужак,
Надменный источая зрак,
Кивнул перстом ей (что бы значил
Сей жест фривольный?), окарачил
Коня (едва Альбину с ног
Не сбил) и, выплеснув восторг:
«Приди ж ко мне! Я – за тобою!»,
Небрежно сильною рукою
За тонкий стан её схватил,
Чуть наклонясь, и усадил
Перед собой на аргамака.
В седле красавицу, однако,
Не просто было удержать.
Она, в злокозненный попасть
Страшась полон, сопротивлялась,
Рвалась, царапалась, кусалась,
Звала неведомо кого
На помощь, слыша далеко
Лишь затихающее эхо
Стенаний собственных и смеха
Шального недруга. Злодей
Коня пришпорил поскорей,
Сковав её в своих ручищах,
И бросил коротко: «Уймись же.
Вернись к отцу. Он будет рад.
Я твой спаситель – Азамат».
***