Измученный в скитаниях небесных
и бурями потрёпанный, Орёл
приметил как-то старый парк чудесный –
безлюдный, тихий. И в него забрёл.
Не знал, бедняга, что вокруг в кустах,
стояли статуи, точнее – их руины:
доярки в трещинах, гимнастов половины,
вожди – с изломами в протянутых руках.
Зашевелились с приближеньем ночи,
толпой угрюмою собрались на совет.
И главный вождь сказал, прищурив очи:
«Сдаётся мне, он – вражеский агент!
Позволь ему сейчас спокойно дрыхнуть,
так завтра стаями сюда пойдут орлы!
И нам тогда – ни встать, ни сесть, ни пикнуть,
и не послушать в нашу честь - хвалы».
Сказал чекист с обломанной бородкой:
«Своим присутствием он оскорбляет нас! –
Связать злодея каменной верёвкой
и выставить средь парка – на показ!»
И вот, хромая, лязгая металлом,
торчащей арматурой скрежеща,
направились туда, где в парке старом
дремал орёл, пристанища ища.
Вот обступили птицу плотным кругом,
цепляясь арматурой за кусты
и исподлобья глядя друг на друга -
глазницами, что уж давно – пусты.
«Ну что, - попался? – закричали хором. –
как смел войти сюда, злодей, нахал?»
И кто-то каменный с неистовым задором
серпом над головою замахал.
Едва «очухавшись» от первого удара –
кувалдой в грудь, – Орёл вскричал в сердцах:
«За что же мне от вас такая кара,
ужель за то, что лик мой – на гербах,
низвергнутых когда-то всеми вами?
Так я же – одноглавый и живой!»
Он встрепенулся и взмахнул крылами,
вступая с ними в рукопашный бой.
Гоняли птицу статуи по парку:
"Ату его! Серпом его! Держи-и-и…» -
Он лишь под утро проскочил под арку –
ворота в парк – едва остался жив!
Порой по старым паркам мы гуляем
и жалко статуй нам, своё отживших.
Их век прошёл, - мы это понимаем,
но чтим людей, когда-то их творивших.
* * *
Я видел, в парк зайдя уже к утру,
как лацкан кителя чуть дрогнул на ветру…
Глаза протёр, - да нет, - всё та же твердь!
Вот ночью бы за ними «присмотреть»:
Беда тому, кто разной с ними «масти»,
когда они дорвутся вновь до власти!