Ночью мой плот настигает акула, подплывает к самому краю,
я понимаю:
все кончено, я погиб,
и дни мои сочтены.
Здесь есть только мы, мы вдвоём,
неуловимые спины рыб
и холодный призрачный свет луны.
Её зубы блестят в темноте,
и так жестоки её глаза.
Но она подплывает ближе, на акульей щеке -
акулья слеза.
Я, ей кивающий невпопад,
акула, рыдающая навзрыд,
говорит:
- Мой любимый друг
проглотил подводную мину
и взорвался,
взорвался,
взорвался,
«взлетел на воздух»,
как говорите вы там, наверху.
Ты, пожалуй, читал
о подобных случаях
в Википедии.
Спокойных и тихих снов,
мой любимый друг,
ты вполне мог бы стать
созвездием акулы
и смотреть на меня свысока,
и смотреть на меня
с тихой нежностью,
сладкой любовью.
Жаль, акулам не место на небесах.
Жаль, что нам не знакомы сны,
мы способны видеть их только лишь
после смерти.
Я надеюсь, тебе снится небо, которого мы не видели.
Я надеюсь, тебе снится ночь, мой любимый друг.
Я держусь за плот,
я так смертен, печален, испуган и молчалив.
А акула продолжает:
- Мне так плохо, что я забываю,
где верх, а где низ, где прилив и отлив.
Ты теперь ведь тоже, конечно, знаешь, что такое - плыть вникуда,
кругом только сплошная вода,
километры ада, чужого непонимания, льда.
Я акула, которая заплыла не туда.
И акула говорит:
- Я вот даже не знаю,
с чего начать тебя есть - рука или нога.
Ты плыви!
Да, акула говорит:
- Плыви
в те края, где молочные реки
кисельные берега,
женщины, искрящиеся от любви!