Эволюция личности

Человека можно запутать фактами,
но если он знает тенденции, то
                его запутать очень сложно.
               
                Аллен Даллес

 Вторая половина  шестидесятых годов примечательна прежде всего тем, что прекратилась бешеная и огульная критика Сталина, характерная для хрущёвского периода. Эта тема постепенно сходила на нет, маргинализировалась на фоне колоссальных народнохозяйственных задач, решавшихся страной. Происходившее воспринимались людьми с пониманием. Развязанный Хрущёвым на ХХ съезде внутренний гражданский конфликт не мог продолжаться вечно, рано или поздно он должен был перейти в фазу затухания.
 Выражением этого процесса и свидетельством выхода общества из невменяемого состояния стало появление в 1967 году романа И.Стаднюка «Война». В отличие от Хрущёва, утверждавшего, что Сталин руководил фронтами «по глобусу», образ вождя в нём был выписан объективно –  без восхвалений, но и без лжи, выдававшейся за правду.  Таким же достоинством отличалась опубликованная вскоре «Блокада» А.Чаковского, посвящённая защитникам Ленинграда. Эти книги ещё не делали погоды, но в стене антисталинизма была пробита первая брешь. Её существенно расширил кинематограф. Одна за одной в прокат пошли пять серий масштабной исторической киноэпопеи Юрия Озерова «Освобождение», где роль Сталина блестяще сыграл Бухути Закариадзе. С тех пор Сталин как Верховный Главнокомандующий стал появляться в кинолентах о войне регулярно.
Либеральная общественность поспешила заклеймить указанную тенденцию, назвав её попыткой «реставрации сталинизма». Так же пишут и современные учебники истории. Однако гораздо больше оснований говорить, что это – ещё один миф на тему борьбы с «культом личности». Несмотря на некоторые робкие подвижки в области культуры, антисталинский курс в публичной и особенно идеологической плоскости строго выдерживался. Приведу запомнившийся мне из студенческого прошлого пример. Когда нам на первом курсе стали читать «Историю КПСС», мы пользовались учебником, написанным в 1959 году авторским коллективом во главе с секретарём ЦК КПСС Б. Н. Пономарёвым. В нём жестко были закреплены все принципиальные оценки ХХ съезда и специального постановления ЦК КПСС от 30 июня 1956 года «О преодолении культа личности и его последствий». С тех пор они при Союзе никогда не пересматривались – вот где процветал настоящий, а не мифический «застой».
 Отталкиваясь от этого факта, можно сделать важный вывод. Начиная с ХХ съезда, советское общество до самой «перестройки», развернувшейся во второй половине восьмидесятых годов, так и не избавилось от инфицированной ему болезни саморазрушения. Результат подобного воздействия мы можем наблюдать в природе. Так, обитающий на о. Комодо варан, впрыснув через укус ядовитую слюну в тело жертвы,  внимательно следит, находясь в стороне, за её ослаблением и падением, чтобы в следующую минуту приступить к кровавому пиру. К сожалению, подобная перспектива брежневское руководство особо не пугала. Видимо, оно надеялось на сильный иммунитет советского социалистического организма. А ему необходимо было срочное хирургическое вмешательство.
 В отличие от общей тенденции, моё личное сознание развивалось в эти годы в противоположном направлении. Если к концу хрущёвской эпохи я был «незрелым» или «стихийным» антисталинистом, то в последующем стал пусть не его антиподом, но уж точно человеком других, гораздо более умеренных, взглядов.
 Мой «антисталинизм» не был продуманной позицией, он был скорее юношеским порывом, направленным против нарушений социалистической законности. Доступная нам тогда информация  рисовала в воображении определённый образ репрессий, связанный с личностью Сталина. Например, в предисловии к однотомнику «Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 гг. Краткая история», вышедшем в 1964 году, называлась  умопомрачительная цифра расстрелянных перед войной командиров Красной Армии – сорок тысяч! Не верить этим цифрам не было оснований, тем более, что они подкреплялись свидетельствами живых участников тех трагических событий. Я имею в виду рассказы узника ГУЛАГА А.Солженицына, мемуары побывавшего в спецлагерях и реабилитированного накануне нападения немцев генерала армии А. В. Горбатова, названные им «Годы и войны». Попытки брежневской команды  смикшировать эту тему вызывали у меня внутреннее сопротивление.
 Я готов был публично отстаивать свои убеждения, но для этого не было подходящего случая. И вот однажды он представился. К тому времени я учился на втором курсе, шёл семинар по истории Великой Отечественной войны. Когда выступления однокурсников закончились, я поднял руку и сделал дополнение по вопросу  «Вероломное нападение фашистской Германии на Советский Союз».  Смысл моего дополнения сводился к тому, что нельзя  все причины неудач Красной Армии в 1941 году сводить к фактору внезапности и превосходству немцев в технике и живой силе. Колоссальный урон боеспособности Красной Армии нанесли репрессии против командного состава. При этом я привёл данные о масштабных чистках накануне войны, известные мне.
– Что вы нам рассказываете о репрессиях? – возмущённо замахал руками в ответ на мои слова руководитель семинара, доцент Н.В.Арсентьев. –   Немцы имели отмобилизованную армию, на них работала вся Европа.
 Это не убедило меня, и я продолжал гнуть свою линию. Моё упрямство вывело Николая Васильевича из себя. Фронтовик, потерявший при освобождении Венгрии в бою с немецкими танками ногу и ходивший на протезе, он  яростно начал меня распекать за моё «вольнодумство». Таким я видел его впервые, и это меня остановило.
В то время я не мог предположить, что эта дискуссия затянется на многие годы. Я не раз к ней мысленно возвращался, проверяя свою аргументацию, суммируя жизненные наблюдения. Одно из них состояло в том, что фронтовики, подобно моему преподавателю, Сталина за репрессии не упрекали. Среди них был и мой отец, и его боевые товарищи. Видимо, они знали что-то такое, чего не знал я и что властью тщательно скрывалось. Особенно удивительно было видеть позитивное отношение к Сталину со стороны тех, кто преследовался властью и пострадал от неё.
 В данном случае уместно вспомнить слова жены наркома иностранных дел СССР В.М.Молотова – Полины Жемчужиной, попавшей под репрессии и, очевидно, знавшей ситуацию изнутри. Она говорила дочери Сталина: «Твой отец гений. Он уничтожил в нашей стране пятую колонну, и когда началась война, партия и народ были едины». Чтобы было понятно, о чём идёт речь, поясню. Термин «пятая колонна» появился во время национально-революционной войны испанского народа 1936-1939 годов. Один из вождей фашистских мятежников генерал Э.Мола, командовавший четырьмя колоннами, наступавшими на Мадрид, заявил по радио, что у него есть ещё пятая колонна в самом городе, имея в виду агентуру, которая занималась шпионажем, диверсиями, саботажем и в решающий момент должна нанести удар в спину. С тех пор это словосочетание является синонимом предательства. Могу привести и более близкий мне пример. Когда я приезжал в отпуск на Северный Кавказ к родителям жены, мой тесть много рассказывал о себе. Он был из семьи раскулаченных, всю войну прошёл от начала до конца. И ни одного плохого слова о Сталине я от него не слышал. Фронтовики чтили своего Главнокомандующего, берегли память о нём.
В конце концов я разобрался в этом вопросе. Моё прозрение наступило нескоро, но, как говорится, лучше позже, чем никогда. Я пересмотрел своё отношение к Сталину. Навязанный мне и моему поколению образ безжалостного диктатора, кровавого тирана под натиском новых сведений и фактов рассыпался в прах. Сегодня я как никогда лучше вижу масштаб этой пусть и противоречивой, но исторически востребованной личности. Благодаря ему не только состоялся, но и выдержал суровую проверку на прочность в войне  с нацистской Германией и её союзниками «советский проект». При всех его недостатках этот проект представил всему миру и дорогу в космос, и путь к новому, более справедливому обществу. Может быть, Сталин заслужил многих упрёков в свой адрес, но вовсе не тех, которые ему предъявляют сегодня никчемные критики нашего великого прошлого.  И здесь самое время вернуться к дискуссии, с которой началась моя напряжённая внутренняя работа над идейными смыслами.
В 1990 году в журнале «Известия ЦК КПСС» был опубликован отчёт начальника управления по командному составу Красной армии Наркомата Обороны СССР Е.А.Щаденко. Из его текста следует, что в 1937- 1939 гг. из армии было уволено 36 898 человек. То есть речь в этом документе шла об уволенных, а не расстрелянных «сорока тысячах» военнослужащих, как юридически безграмотно и ложно утверждалось в предисловии к упомянутому мной однотомнику  «Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 гг.» выпуска 1964 года.
 Из этого же документа, ставшего сенсацией с момента опубликования, стало известно следующее. Из общего числа уволенных были арестованы (то есть репрессированы) за различные преступления в 1937-1939 гг. - 9579, а за связь с мятежниками в армии - 14 968 военнослужащих. Другие (8162 чел.) были уволены за пьянство, казнокрацтство, по причине смерти, по инвалидности и по болезни. Поскольку в адрес Наркомата Обороны, ЦК ВКПб) и на имя лично И.В.Сталина поступило много жалоб, была создана специальная комиссия, которая проверяла заявления уволенных командиров. В результате длительной и тщательной проверки было восстановлено в кадрах 11178 военнослужащих.
 Для нас особый интерес представляет вопрос: сколько из них было восстановлено в правах и продолжили службу после освобождения в связи с мятежом 1937 года  в армии, известным как «заговор Тухачевского»? Соответствующие подсчёты дают абсолютно точную цифру – 7328 человек.               
 После этого становится понятно, что действительное количество осужденных за связь с мятежниками составляет 7640 командиров (14 968-7328=7640). Это была «пятая колонна» в Красной Армии, о которой говорила Полина Жемчужина. Так стоит ли жалеть предателей?