Мира была аккуратная, невысокая, с живым подвижным лицом, нестандартным взглядом на вещи и писала чудесную, изнутри светом ТОГО, другого, виртуального мира просвеченную прозу. На стене, над кроватью, в Мириной комнате висела средних размеров репродукция с картины Рериха, которую Мире подарил знакомый парень, когда Мира из своего Ульяновска уезжала учиться в Москву. Мира меняла прикиды формата или "деловой стиль", или "спортивный стиль" - соответственно, узкие, облегающие фигуру юбки с кофтами или брючное. Стрижка Мирина была короткая, каштановая, полумодельная, в меру растрёпанная; когда стрижка растрёпывалась чуть больше, Мира начинала походить на любопытного, симпатичного воробышка. Вспоминались в Мириной съёмной комнате картинки из детства: вот старый советский магнитофон крутит старые советские детские пластинки; вот крутит старый советский проектор старые советские диафильмы про Козлёнка, научившегося считать и всех посчитавшего (или, например, всех описавшего в прозе). Вот большая, на хорошей бумаге изданная детская книжка - может быть, авторства Агнии Барто - а в книжке на развороте иллюстрация: слон в зоопарке поднял одну ногу на бордюр. К Мириному окну на четвёртом этаже зимой подлетали снегири, Мира их подкармливала крошками хлеба.
-Он мне так понравился, - делилась с Веревой Юлией Мира, побывав на встрече со своим любимым сербским автором Павичем. - Вышел, такой, и говорит: "Простите мне мой неаккуратный русский". "Неаккуратный русский", - тепло улыбалась не вполне русскому обороту Мира. - "Он такой необычный".
У Миры Юлия обосновывалась на кухне, в раздолбанном кресле между окном (за которым снегири) и кухонным столом - в своей ниже колен кожаной юбке покроя Принцесс, в поблёскивавшей цветными крапинками серой шерстяной кофте с вырезом-лодочкой, вся обвешанная украшениями.
-Серж так на меня вчера посмотрел... И эта его Тая... - Делилась Юля. При упоминании о Тае (восточный тип, чёрные распущенные волосы, чёрные брючные или с юбками костюмы) Юлины глаза сужались, и Юлия начинала зло колотить своим висячим браслетом о подлокотник кресла. Мира изучающе Юлию наблюдала. Юле казалось, что Мира, её спокойствие, образ мыслей, занятия - это то, что сама Юлия пропустила в жизни. Все эти Юлиины любови, истерики, побеги из дому... А вот, вместо всего этого, сидит такая спокойная, такая надёжная Мира, чай на плиту ставит и потом из чайника подливает в чашку. Рерихами интересуется. Собирается выучить сербский язык, чтобы читать Павича в оригинале.
*
Юлия стала частой гостьей на съёмной квартире Миры. Нужно было выйти из метро, и сразу от метро уже можно было ощущать накрывшую собою район Мирину ауру - спокойную, обстоятельную, зазеркальную, как Мирина проза. Юлия выходила из метро, зимой, уже по темноте, и, спустившись по широким ступеням, шла почему-то не как все люди по широкой дороге, а похожими на подворотни хлипкими, жуткими переулочками между закрывшимися уже по ночному времени ларьками. Было, кажется - или приснилось - вроде была инициатива по телевиденью, такие вот жуткие переулочки и подворотни как-то облагородить, чтобы не страшно было ходить. Например (если только не приснилось), была идея там над головой повесить большие яркие фигуры из тетриса. Юлия, шарахаясь там между ларьками, всегда представляла себе такую висящую над головой фигуру из тетриса, красную или жёлтую. Тетрис, или, скажем, пазл - эти образы соотносились с Мирой в Юлином сознании. Мира как пазл собирала свою жизнь, интересовалась и тем и этим, бывала на каких-то тематических вечерах, концертах, в гостиных, библиотеках, и запоем читала своего Павича.
*
...Ларьки, московские подворотни...
Звук собственных шагов вполне зловещ
и в то же время беззащитен; воздух
уже пронизан рыбою: дома
кончаются.
Но лунная дорога
струится дальше. Черная фелукка
ее пересекает, словно кошка,
и растворяется во тьме, дав знак,
что дальше, собственно, идти не стоит.
И.Бродский
24-07-2019