1.
Аура Миры над районом, над Москвой... Выйдя из метро и пройдя мимо киосков, Юлия оказывалась на широкой освещённой во тьме фонарями дороге (и снова накатывала Мирина аура, прервавшаяся частично там за ларьками). По правую руку от дороги тепло светилось модерновое, средних размеров, уютное здание банка. Тротуар перед банком был выложен брусчаткой; и стояли, ограждая специальную территорию около банка, небольшие чугунные столбики с провисающими между ними цепями.
Дальше бывали деревья и восьмиэтажные дома, район был хороший, двухкомнатную квартиру студенткам Литературного института Мире и Лине в этом районе сдали задёшево по знакомству. Пройдя улицей минут пять, Юлия оказывалась перед дверью нужного ей подъезда и набирала домофон.
-Мир, это я, - радостно, бодро-с-мороза сообщала в домофон Юлия. Шахта лифта была не глухая, а отгороженная от этажей частой металлической сеткой, и можно было видеть, как лифт ходит между этажами. Двери лифта открывались вручную, а потом, вслед за вошедшим, вручную закрывались.
*
В музее Булгакова тоже была Мирина аура, хотя Юлия там была уже, когда, бросив институт, с Мирой перестала она общаться. Там, в доме-музее Булгакова, опять было зазеркалье, особый мир, в который погружалась Юлия и при чтении Мириной прозы. По всему музею лазал огромный чёрный кот - надо так понять, что Бегемот. Билеты у входа проверял громадный - где ещё нашли такого мужика - гайдук с шашкой. В музее были выставлены личные вещи Булгакова, а также иллюстрации к его произведениям - картины и фарфоровые статуэтки. По четвергам - если Юлия правильно запомнила, именно по четвергам - в комнате с личными вещами Булгакова проходили ночные собрания. Собирающиеся беседовали о творчестве Булгакова и о судьбах России.
*
Зазеркалье было в доме-музее Пушкина. В прозрачных прямоугольных столбах-колоннах навечно застыли кружащиеся друг с другом в вальсе дамы и кавалеры в аутентичных платьях. Юлии вспоминались стихи Андрея Белого:
Огневой крюшон с поклоном
Капуцину черт несет.
Над крюшоном капюшоном
Капуцин шуршит и пьет.
Стройный черт, — атласный, красный, —
За напиток взыщет дань,
Пролетая в нежный, страстный,
Грациозный па д'эспань
Андрей Белый
В доме-музее Пушкина было Остановившееся Время. Куб того пространства пушкинского бала был вынут из XIX века, как из стекла алмазом квадрат вырезают, и помещён в зал музея. Такие же вырезанные из бывшего когда-то пространства Остановившиеся Моменты бывали в Мириной прозе. Была, например, у Миры одна повесть, большая, с событиями, но, кроме всех событий, Юлии особенно запомнилось: героиня, тинейджер, приехала в летний лагерь, спускается из автобуса с пакетом яблок, не удерживает пакета, яблоки раскатываются по земле - и тут время начинает замедляться, замедляться, в летнем пыльном мареве, перед автобусом, яблоки катятся врозь друг от друга всё медленнее и медленнее, и наконец совсем замирают. И кадр замирает, и навсегда остаётся в памяти героини - это лето, эти яблоки, этот автобус. И для Юли этот кадр тоже навсегда замер - и представлялась на месте героини, конечно, Мира - в своём сером по фигуре облегающем коротком сарафане поверх блузки, в сдвинутом на бок сером берете, в удобных босоножках на широких устойчивых каблуках. Цветаева пишет, что перед самой речью, когда речь уже размыкает губы, бывает момент тишины; и все эти стихи и проза для одного того нужны, чтобы передать этот момент тишины, Время это Остановишееся - но этого ни в стихах, ни в прозе передать невозможно.
*
Юлию в поисках неизвестно чего там в Москве занесло раз и на лекции по буддизму, они проходили в средних размеров помещении неподалёку от здания Театра у Никитских Ворот. Зал, вроде Актового, зимними вечерами наполнялся менее чем на половину, человек 20-30 приходило. Были девицы Юлиного возраста, чуть помладше, чуть постарше, все эксклюзивно и частью-хипануто прикинутые - студентки; вольные слушательницы в ВУЗах; так просто, как Юлия, праздно шатающиеся по московскому андеграунду. Юлия к тому времени собиралась в православный монастырь (монастыря в итоге так и не случилось в Юлиной жизни), но была при этом Юля сконцентрирована на соображении святых отцов, что "В монастырь не уходят, а приходят". Нельзя было, не состоявшись в чёртовой ВУЗовской творческой мастерской, теперь с горя уйти в монастырь. В монастырь надо было уйти - ну то есть прийти - только так, что везде побывал, во всём состоялся, но в монастырь хотел всё равно больше всего этого. Так что Юля, кроме того, что постоянно бывала в храме, бывала ещё по всей Москве в самых разнообразных местах; и вот на вечерних декабрьских лекциях по буддизму например.
Кроме ищущих Духовного Постижения сверстниц Юли были ещё парни, здоровые лбы, лекции конспектировавшие и периодически прерывавшие оратора вопросами с множеством специальных буддистских терминов, оратор даже немного терялся, что им отвечать.
...Зал, в котором собирались проходить лекции по буддизму, постепенно наполнялся этими чёрными декабрьскими вечерами. Когда Юля приходила - зараньше, чтоб не опоздать - зал бывал ещё закрыт, но уже двое-трое пришедших на лекции сидели в коридоре перед залом на креслах и подоконниках. Раздавалась музыка: в помещении напротив того зала, где будут проходить лекции, танцевали индуистские танцы. Юлия устраивалась на подоконнике точно так, как, ещё учившись в ВУЗе, устроилась она пару раз в подъезде на широком подоконнике перед Мириной квартирой. Юля тогда уже - весной было дело - напропалую прогуливала лекции в ВУЗе. Так, прогуливая, выходила она к Мириному дому; и поднималась на этаж; и оказывалась перед закрытой дверью Мириной квартиры: Мира, в отличие от Юли, училась аккуратно. Юля забиралась, в своей кожаной юбке ниже колена, в серой своей с разноцветными крапинками кофте, с ногами на подоконник - каблуки высокие в стену упирались - и, вытащив, для разнообразия, из сумки какой-нибудь из конспектов, погружалась в чтение. Нравившийся Юлии Серж, после бурного романа со своей Таей начавший всё-таки снова учиться, потом, когда Юли уже не было в ВУЗе, клянчил у Миры её подробные, обстоятельные конспекты, и их себе переписывал. Но Юля до этого решения тогда, в ВУЗе ещё, не додумалась, и просвещалась по своим собственным разбросанным, измалёванным по полям псевдохудожественным творчеством записям. Витте, Столыпин, декабристы...
Так вот, а в своём послеВУЗовском декабре Юлия ожидала с одним-двумя ищущими Духовного Просвещения персонажами лекций по буддизму. Зал открывался, ожидавшие в него втягивались, рассаживались на креслах; постепенно слушателей становилось всё больше. Наконец, опоздав минут на десять-двадцать, рысью вбегал в зал сюрной невысокий пожилой дядечка-лектор, за плечами у дядечки бывал большой рюкзак. Дядечка невнятно здоровался, скупо раскланиваясь направо и налево, останавливался посередине аудитории перед рассевшимися слушателями, и начинал изымать из рюкзака Предметы. Появлялась подушечка, на которую дядечка в итоге садился по-турецки; какая-то схема или картина, Юлия не запомнила, как она называлась по-буддистки - её дядечка с помощью неравнодушных студенток-слушательниц крепил на спинке стула. Движения дядечки были так же мелки и суетливы, как та рысь, которой он вбегал в аудиторию - весь он был ещё там, на улице, в истеричном ритме бурно живущего ночною жизнью мегаполиса. Изымался из рюкзака колокольчик с такой палочкой, которой по колокольчику надо бить. Дядечка садился по-турецки на свою подушку и так сидел неподвижно минуты две, потом ударял в колокольчик и снова минуты две сидел - слушал. И все слушали. Неожиданно низкий и глубокий звук колокольчика разносился эхом по аудитории, множился, длился, разбивал рысящее, суетливое движение большого города, настраивал на медитативный лад. Это снова бывал Момент Тишины - тот самый, цветаевский, когда уже размыкаются губы для слова, но слово ещё не произнесено; тот самый, из Мириной прозы, когда медленно-медленно раскатываются врозь выроненные героиней при выходе из автобуса яблоки.
*
-Ты что, толкиенистка? - Мрачно и недоверчиво спросила Юлю Мира, когда они брели таким же вот чёрным заснеженным декабрём от ВУЗа к метро. Мира, в узкой серой юбке, в шубке, в ботинках на широких устойчивых каблуках задумчиво шла по бордюру, держа баланс разведёнными в стороны руками. - У меня был один знакомый толкиенист, - продолжала делиться Мира. - Это было так глупо. Я когда-то в детский сад ходила, там была такая мебель, яркая, модерновая, игрушечная. Мне кажется, эта мебель детсадовская похожа на внутренний мир толкиенистов.
*
Юля с Мирой спускались на эскалаторе в подземные недра московского метро, и Юля всё как-то заглядывала Мире в лицо, пытаясь с чувством процитировать своё любимое стихотворение из Ходасевича. Стихотворение постоянно забывалось.
*
В предэкзаменационном угаре Юлия носилась по коридору Литературного перед той аудиторией, где собирались принимать экзамены.
-Хрюмпфели и жупелисты!! - Подвывала начитавшаяся андреевской "Розы Мира" Юлия. - Мира, Мира, к тебе приходили когда-нибудь хрюмпфели и жупелисты?
Малознакомая в то время с Юлией Мира шарахалась от Юлии к противоположной стене.
Тут же около стены стоял задумчивый, нравившийся Юлии Серж.
-Если я хорошо сдам, - обстоятельно и спокойно делился Серж, - я сделаю себе подарок: куплю томик Бродского.
-Я несла свою беду по весеннему по льду, обломился лёд, душа оборвалася... - Сменяла текст своего воя Юлия, исполняя на весь коридор песню Высоцкого, которую спела Марина Влади. - Камнем под воду пошла...
Спокойная, старательная, надёжно стоявшая на своих невысоких устойчивых каблуках Мира поглядывала на Юлию мрачно и неодобрительно.
*
-Что такое гномы? - Рассудительно, с апломбом решила проверить Мира, у которой гостила Юлия, знания Юлии по античной литературе. До сессии оставалось всего-ничего. (Гномы эти были каким-то термином из классификации античных произведений.)
-Я только про эльфов знаю, - брякнула Юлия.
Мира диковато глянула на Юлию и промолчала.
-Мне вчера приснился Гектор с татуировкой и на мотоцикле - мечтательно, обречённо, с тяжелым вздохом делилась перед сдачей антички Мира.
*
Миры не было - Юлия с Мирой учились на тот момент на разных курсах. Юлия была на ВУЗовских занятиях физкультурой. Одетые кто во что студенты и студентки нестройным рядом стояли перед вещавшим физкультурником. Физкультурник путано и сбивчиво говорил, что физкультура - это не просто так физкультура, а это такое, и к чему-то приобщиться.
-К Астралу, - громко предположила доставшаяся слушать Юлия.
*
Был чёрный декабрьский московский вечер, Юля и Мира стояли возле метро в ожидании долженствовавшей подойти третьей студентки - Вики. (Вика в итоге так и не пришла, а на состоявшийся в здании тут же рядом с метро концерт Зои Ященко и группы "Белая Гвардия" Юля и Мира пошли вдвоём). Гирлянды предновогодние на деревьях перемигивались, лучились ясно видимыми в звонком морозном воздухе острыми лучами. Юля и Мира переступали на месте и грели руки одну о другую, дышали на эти руки.
-Ты что, думаешь, Адам и Ева действительно были, и прям вот так съели яблоко? - Осуждающе допрашивала Юлю Мира. - Это же аллегория, там какой-нибудь скрытый смысл.
Юля бекала, мекала и не могла внятно выразить примерно того, что Адама и Евы в реале не было, и яблока они не ели. Но. Когда погружаешься в православие, надо максимально поверить в то, что были Адам и Ева, и ели яблоко. И Христос был, и Моисей, и всё остальное было. Надо, поверив в это, оказаться в совершенно новой образно-психологической системе координат, так легче будет отказаться от всех впечатлений, переживаний, истерики своей бывшей полусветской, полудворовой жизни и начать жизнь совершенно новую.
-Я бы хотела объединить все религии, чтобы сделалась одна общая, - делилась Мира.
Приближалось Рождество.
27-7-2019