Григорьев Аполлон Александрович

Анатолий Чайка
Родился русский поэт, переводчик, критик  28 июля 1822г. в Москве.

Родился незаконнорожденным от титулярного советника Александра Ивановича Григорьева и дочери кучера (крепостной).

Родители всё же обвенчались в 1823г., но печать "байстрюка" преследовала Аполлона всю жизнь.  Отсюда - загулы, пьянки, бесчинства.

После весьма неплохого домашнего воспитания окончил Московский университет по специальности юрист.

Служил там же секретарём, где подружился с А.Фетом, Я.Полонским, С.Соловьёвым.
Позже служил в Петербургском сенате. С 1845г. полностью посвятил себя литературе.

Стихи поэта не слишком впечатляли современников. Большее внимание привлекали его статьи, очерки, рецензии, в том числе на театральные события. Много переводил Шекспира, Байрона, Мольера.

Буйный разгул и пьянство всё больше захватывало молодого человека, и Григорьев решил остепениться. В 1847г. он женится на сестре своей первой безответной любви - Лидии Фёдоровне Корш, дочери известных литераторов.

В конце 1850г. Григорьев возглавил кружок "молодая редакция" при журнале "Московитянин", куда входили А.Островский, Писемский, Б.Алмазов, Печёрский-Мельников, Лев Мей.

И снова кабаки, пьянки, цыгане... Популярность Григорьева-критика падала, богемная жизнь привела его в долговую яму.

Пошатнулось некогда могучее здоровье, тяжкий недуг надломил организм Григорьева. Умер он 7 октября 1864г. в Петербурге. Похоронен на Митрофаниевском кладбище рядом с Львом Меем, собратом по перу и пьянству. Прожили оба примерно по 40 лет...

Позже Аполлон Григорьев перезахоронен на Волковом кладбище.

Благодарные потомки особо ценят великолепные романсы на стихи поэта.

А ещё - ведь это он первым сказал:  "А Пушкин - наше всё!" И тем навечно останется в памяти каждого русского человека..

А.Григорьев:  "А Пушкин - наше всё: Пушкин - представитель всего нашего душевного, особенного...Пушкин- пока единственный полный очерк нашей народной личности, самородок..."

* * *
О, говори хоть ты со мной,
Подруга семиструнная!
Душа полна такой тоской,
А ночь такая лунная!

Вон там звезда одна горит
Так ярко и мучительно,
Лучами сердце шевелит,
Дразня его язвительно.

Чего от сердца нужно ей?
Ведь знает без того она,
Что к ней тоскою долгих дней
Вся жизнь моя прикована...

И сердце ведает моё,
Отравою облитое,
Что я впивал в себя её
Дыханье ядовитое...

Я от зари и до зари
Тоскую, мучусь, сетую...
Допой же мне - договори
Ты песню недопетую.

Договори сестры твоей
Все недомолвки странные...
Смотри: звезда горит ярчей...
О, пой, моя желанная!

И до зари готов с тобой
Вести беседу эту я...
Договори лишь мне, допой
Ты песню недопетую!

ЦЫГАНСКАЯ  ВЕНГЕРКА

Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли…
С детства памятный напев,
Старый друг мой — ты ли?

Как тебя мне не узнать?
На тебе лежит печать
Буйного похмелья,
Горького веселья!

Это ты, загул лихой,
Ты — слиянье грусти злой
С сладострастьем баядерки —
Ты, мотив венгерки!

Квинты резко дребезжат,
Сыплют дробью звуки…
Звуки ноют и визжат,
Словно стоны муки.

Что за горе? Плюнь, да пей!
Ты завей его, завей
Верёвочкой горе!
Топи тоску в море!

* * *
Я ее не люблю, не люблю…
Это — сила привычки случайной!
Но зачем же с тревогою тайной
На неё я смотрю, её речи ловлю?

Что мне в них, в простодушных речах
Тихой девочки с женской улыбкой?
Что в задумчиво-робко смотрящих очах
Этой тени воздушной и гибкой?

Отчего же — и сам не пойму —
Мне при ней как-то сладко и больно,
Отчего трепещу я невольно,
Если руку её на прощанье пожму?

Отчего на прозрачный румянец ланит
Я порою гляжу с непонятною злостью
И боюсь за воздушную гостью,
Что, как призрак, она улетит.

И спешу насмотреться, и жадно ловлю
Мелодически-милые, детские речи;
Отчего я боюся и жду с нею встречи?..
Ведь ее не люблю я, клянусь, не люблю.

* * *

Я вас люблю… что делать — виноват!
Я в тридцать лет так глупо сердцем молод,
Что каждый ваш случайный, беглый взгляд
Меня порой кидает в жар и холод…
И в этом вы должны меня простить,
Тем более, что запретить любить
Не может власть на свете никакая;
Тем более, что, мучась и пылая,
Ни слова я не смею вам сказать
И принуждён молчать, молчать, молчать!..

Я знаю сам, что были бы преступны
Признанья или смысла лишены:
Затем, что для меня вы недоступны,
Как недоступен рай для сатаны.
Цепями неразрывными окован,
Не смею я, когда порой, взволнован,
Измучен весь, к вам робко подхожу
И подаю вам руку на прощанье,
Сказать простое слово: до свиданья!
Иль, говоря, — на вас я не гляжу.

К чему они, к чему свиданья эти?
Бессонницы — расплата мне за них!
А между тем, как зверь, попавший в сети,
Я тщетно злюсь на крепость уз своих.
Я к ним привык, к мучительным свиданьям…
Я опиум готов, как турок, пить,
Чтоб муку их в душе своей продлить,
Чтоб дольше жить живым воспоминаньем…
Чтоб грезить ночь и целый день бродить
В чаду мечты, под сладким обаяньем
Задумчиво опущенных очей!
Мне жизнь темна без света их лучей.
Да… я люблю вас… так глубоко, страстно,
Давно… И страсть безумную свою
От всех, от вас, особенно таю.

От вас, ребенок чистый и прекрасный!
Не дай вам бог, дитя моё, узнать,
Как тяжело любить такой любовью,
Рыдать без слов, метаться, ощущать,
Что кровь свинцом расплавленным, не кровью,
Бежит по жилам, рваться, проклинать,
Терзаться ночи, дни считать тревожно,
Бояться встреч и ждать их, жадно ждать;
Беречься каждой мелочи ничтожной,
Дрожать за каждый шаг неосторожный,
Над пропастью бездонною стоять
И чувствовать, что надо погибать,
И знать, что бегство больше невозможно.