С августа семнадцатого он переехал в дом, расположенный на перекрестке магистральных улиц, отграничивающих промышленный район от спального. Причин было много, но две стали главными для новоселья: тихо и до центра рукой подать. Старый блочный дом обдувало всеми ветрами, которые скоблили заскорузлую кожу шестнадцатиэтажного великана с полым хребтом, заключившим в себя кабину лифта, больше похожую на туалет, судя по раздававшемуся в нем запаху человеческой мочи. Грязный подъезд с привинченными к стене полками для буккроссинга, вечно пустыми, несколькими картинами старого города по обе стороны до самого выхода, ржавыми почтовыми ящиками и урной для листовок - после ремонта будто ничего не изменилось.
Каждое утро он просыпал будильник, поднимался неохотно, перечитывал записи для семинарских занятий, которые должны были через час начаться, а он - их вести, иногда с недоумением, иногда с нескрываемым безразличием глядя на собравшихся в аудитории разноцветных студентов. Скучные доктринальные выкладки чередовались цитатами из Ницше, Пруста и Мамардашвили. Иногда приходил на помощь старик Кант, из непроницаемого мрака прошлых времен, использующих принципы закрытых полных систем, высказанных на языке непереводимой абракадабры.
Много времени утекло с тех пор, когда он вот так же, как и они, сидел, обложившись книгами и записями, за аспирантской партой, пока время не сдвинуло к выпуску. В то время он еще не разучился на ровном месте находить приключения и погружаться в разные авантюры, не привык к запаху человечьей мочи в вечно поломанном лифте. Это было еще до встречи с ней. А теперь, после переставшей гложить тоски от разлуки, сделалось всё одинаково пусто и привычно. Между ДО и ПОСЛЕ уже ничего не было, только несколько писем, недописанный текст дилетантской поэмы и пара ярких воспоминаний - весь багаж, похожий на покерный флэш: ни убавить, ни прибавить.
И всё же он ничего не забывал, прошлое так просто не отпускало, а в голове опухолью в неизменном качестве вращался вопрос: "Как там она, счастлива?" Это продолжалось бесконечно: будильник, несвоевременный подъем, записи, аудитории, Ницше, Пруст, Мамардашвили, старик Кант, покерный флэш и единственный вопрос...
Однако чего-то не хватало для закрытой полной системы, успокоившейся в своем основании и ставшей инертной материей в противовес пульсирующему во всепоглощающей самости сознанию. Ему нужен был ответ. И тот, разумеется, нашелся.
Один из июльских вечеров, потерявшихся в календаре неизвестного года N времени спустя, медленно растворялся в садком дожде, когда он дочитывал третью часть "Хазарского словаря", остановившись на взаимных письмах ловца снов Мокадасы и принцессы Атех. Неожиданно стало нестерпимо одиноко. Сделалось душно в прокуренном кухонном пространстве. Сердце наполнила неизъяснимая тоска, выталкивающая бродить по превратившимся в реку улицам. Он надел потертую кожаную куртку и спустился по лестнице, минуя лифт. Закурил под козырьком четвертого подъезда, а потом побрел наугад в темноту полночного города. После двух часов непрерывной ходьбы заныли колени, но он не думал останавливаться, и шел, не разбирая дороги. Обманутое на время пути сознание уступало памяти тела, которое в деталях знало направление прогулки. Тело никогда не обманывается, оно всегда помнит пункт назначения. Так он оказался у входа в элитный многоквартирник с консьержем и продуманной системой видеонаблюдения. Войти оказалось куда проще, чем могло показаться. Он зашел в чистый зеркальный лифт, сохранивший смешанный с запахом дождя аромат женского парфюма, и нажал на пятерку, затаив дыхание. Время приближалось к трем. Он тихо подошел к двери в ее квартиру, не двигаясь постоял пару минут, потом нажал на звонок. Между этим мгновением и тем, когда он уже собирался уходить, казалось, прошло не менее десяти минут. Но вот кто-то подошел к двери с другой стороны, прислушался. Еще через мгновение раздался писклявый мужской голос: "Кто там?" Он представился доставщиком пиццы, а потом неожиданно для себя произнес: "Она счастлива с тобой?" По коридору разлилась звенящая тишина, которую рассек удаляющийся голос из прихожей: "Пиццу мы не заказывали, извините".
Обратная дорога не казалась такой изнурительной, но сил почти не осталось. Он проплыл вдоль фотографий старого города мимо пустых полок для буккроссинга и зашел в кабину лифта, которая тут же поползла вверх по полому стволу хребта шестнадцатиэтажного великана. На его губах дрогнула еле заметная улыбка: "В мире, где есть такие лифты, как этот, любовь невозможна".
Дождь прекратился. Утреннее небо залилось нежным румянцем, когда будильник, поставленный на 6:30, прозвенел третий раз. На прокуренной кухне варился кофе, а на столе лежали записи для семинарских занятий и недочитанный "Хазарский словарь". Начинался новый прекрасный день.