Сказать что-то осмысленное о Пушкине вкратце невозможно. Однако бытует мнение, что в одной капле содержится весь океан. Что ж, возьмём 4 капли из четырех океанов пушкинской лирики.
КАПЛЯ ПЕРВАЯ, взятая из океана Любви
В любовной лирике Пушкине невозможно представить строку: «Как десять лет тому назад…» Тем более – двадцать. Его любовь всегда, если не сегодняшняя, то вчерашняя. Она легка и воздушна, как бабочка или снежинка на ладони:
Я вас любил: любовь ещё, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
Буквально на наших глазах происходит избавление от любви. Всё – бабочка улетела, снежинка растаяла: ступай, любовь моя, к другому.
Для любви Пушкину требуется всего ничего: локон с ножкой:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит –
Все же жаль мне вас немножко,
Потому что здесь порой
Ходит маленькая ножка,
Вьётся локон золотой.
О любви Пушкина к Натали написаны тома, в её честь поставлены памятники. А много ли стихов своей прекрасной возлюбленной посвятил сам поэт. Одно.
Мадонна
Не множеством картин старинных мастеров
Украсить я всегда желал свою обитель,
Чтоб суеверно им дивился посетитель,
Внимая важному сужденью знатоков.
В простом углу моём, средь медленных трудов,
Одной картины я желал быть вечно зритель,
Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,
Пречистая и наш божественный спаситель –
Она с величием, он с разумом в очах –
Взирали, кроткие, во славе и в лучах,
Одни, без ангелов, под пальмою Сиона.
Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.
Эта картина упоминается Пушкиным в письме к невесте: «Часами простаиваю перед белокурой мадонной, похожей на вас как две капли воды; я бы купил её, если бы она не стоила 40 тысяч рублей».
Действительно, деньги немалые. Так ведь и сонет в большей степени посвящен картине, а не возлюбленной, образ которой возникает лишь в самых последних строках.
«…Чистейшей прелести чистейший образец» – а не рифмуется ли эта строка с другой строкой, посвященной Мадонне (это говоря католическим языком), а по-русски Пресвятой Богородице: «Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим…»?
Эта внутренняя смысловая рифмовка – излюбленный приём Александра Сергеича. (В ещё более вольном виде он встречается в пушкинской легенде «Был на свете рыцарь бедный…», где образ Пресвятой Девы накладывается на поведение земной женщины).
КАПЛЯ ВТОРАЯ, взятая из океана Смерти
Если приглядеться: у Пушкина каждое второе стихотворение, связано если не со смертью, то с грустью и печалью. И всё-таки Блок прав, сказав: «Весёлое имя Пушкин». Вот хрестоматийная искрометная пушкинская страшилка:
Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
«Тятя! тятя! наши сети
Притащили мертвеца»
«Врите, врите, бесенята, –
Заворчал на них отец:
– Ох, уж эти мне робята!
Будет вам ужо мертвец!..
Или карикатура на тему войны, написанная всё тем же четырёхстопным хореем, любимым размером всех детских считалок:
Перестрелка за холмами;
Смотрит лагерь их и наш;
На холме пред казаками
Вьётся красный делибаш.
Делибаш! не суйся к лаве,
Пожалей свое житьё;
Вмиг аминь лихой забаве:
Попадёшься на копьё.
Эй, казак! не рвися к бою:
Делибаш на всём скаку
Срежет саблею кривою
С плеч удалую башку.
Мчатся, сшиблись в общем крике...
Посмотрите! каковы?..
Делибаш уже на пике,
А казак без головы.
Ещё одно очень характерное стихотворение для Пушкина опять же со смысловой рифмой, написанное в последний год его жизни и очень редко цитируемое:
Как с древа сорвался предатель ученик,
Диявол прилетел, к лицу его приник,
Дхнул жизнь в него, взвился с своей добычей смрадной
И бросил труп живой в гортань геенны гладной...
Там бесы, радуясь и плеща, на рога
Прияли с хохотом всемирного врага
И шумно понесли к проклятому владыке,
И Сатана, привстав, с веселием на лике
Лобзанием своим насквозь прожёг уста,
В предательскую ночь лобзавшие Христа.
Иуда в роли некой эстафетной палочки от Бога к дьяволу (прости, Господи!) Только Пушкин способен на такое!
И, наконец, пушкинский мадригал – с равно легкомысленным отношением и к смерти и к любви. Посвящен он Екатерине Полторацкой – первой юношеской страсти поэта, впоследствии фрейлине императрицы. Казалось бы – альбомные стихи, но в них весь Пушкин:
Когда помилует нас бог,
Когда не буду я повешен,
То буду я у ваших ног,
В тени украинских черешен.
Конечно, у Пушкина есть и более серьезные вещи на столь величественную тему, как «смерть», но я выбрал сегодня эти.
КАПЛЯ ТРЕТЬЯ, взятая из океана Отчизны
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить.
Так и хочется сказать: Александр Пушкин. Но нет: Фёдор Тютчев. Почему же не Пушкин автор этого гениального эпиграфа к России?!
Конечно, у Пушкина немало стихотворений, в которых упоминается имя России. Но эти упоминания связаны или с историческим аспектом:
Победа! сердцу сладкий час!
Россия! встань и возвышайся!
Греми, восторгов общий глас!..
(«Бородинская годовщина»)
Или носят сравнительный характер:
...Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия.
Есть ещё заученные со школьной скамьи и столь любимые советской властью строки:
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья…
Но сегодня революционные стихи звучат не так, как прежде.
Нет, не вывел Пушкин ни одной поэтической формулы России, даже некого завета наподобие: «Россия, Русь! Храни себя, храни!» не оставил. Но это ему принадлежат замечательные слова: «…клянусь вам честью, ни за что на свете не променял бы я родины и родной истории моих предков, данную нам Богом». И только у него мог родиться такой шедевр как этот:
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
А далее начинаются загадки. Редчайший случай, когда автор на законченном блистательном беловике да ещё с гениальным неологизмом «Самостоянье» пишет неоконченный черновик.
Но сперва прочтём беловик:
На них основано от века,
По воле Бога Самого
Самостоянье человека
Залог величия его.
Так вот Пушкин отвергает этот шедевр и заменяет его новым четверостишием с лакуной в третьей строке:
Животворящая Святыня!
Земля была б без них мертва
Как …….. пустыня
И как алтарь без Божества.
Попробуем разобраться с этими отточиями. Во-первых, они не могли быть связаны с работой цензора: стихотворение не публиковалось при жизни автора, даже попыток не делалось.
В-вторых, любой читатель с лёгкостью заполнит эту пустоту. Ну, конечно же: «Как без оазиса пустыня…» Но Пушкин почему-то не делает столь очевидного хода. Почему?
Существует сумасшедшая версия, что это неведомое нам слово подтерли сами … пушкиноведы: так оно им не понравилось. Но – не будем ворошить тайное.
КАПЛЯ ЧЕТВЕРТАЯ, взятая из океана Творчества
Начнём со стихотворения, может и не имеющего прямого отношения к вышеназванному океану, но явно впадающему в него:
Стихи, сочинённые ночью во время бессонницы
Мне не спится, нет огня;
Всюду мрак и сон докучный.
Ход часов лишь однозвучный
Раздаётся близ меня,
Парки бабье лепетанье,
Спящей ночи трепетанье,
Жизни мышья беготня...
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь, скучный шёпот?
Укоризна, или ропот
Мной утраченного дня?
От меня чего ты хочешь?
Ты зовёшь или пророчишь?
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу...
А теперь «Памятник» – последнее стихотворение Пушкина (написано за 5 месяцев до гибели), которое можно назвать его духовным завещанием.
На первый взгляд, перед нами вольный перевод Горация, сделанный после Ломоносова, Капниста и Державина. В первой своей строфе даже превосходящий горделивый пафос предшественников: там, где у них «выше пирамид» у Пушкина – «Александрийского столпа», т.е. выше царя-помазанника Божьего! Но потом – как по ступенечкам поэт начинает спускаться к удивительному смирению последней строфы.
Я очень долго не мог понять логики этого стихотворения, казалось бы, написанным вопреки всем литературным правилам, когда финал произведения с такой непреложностью отрицает его начало.
И вдруг у меня не возникла странная мысль: «А может, это и не стихотворение вовсе?..» Не знаю, как вам, а мне пушкинский «Памятник» напоминает живой организм. Это как бы сама жизнь Пушкина, начатая вольнолюбивыми одами в духе Радищева (недаром в черновиках поэта можно найти вариант 15-й строки в виде: «Вослед Радищеву восславил я свободу...»), страстным желанием влиться в ряды декабристов, подчёркнутой неприязнью к Александру I и постепенным переходом в стан государственников, уважением к Николаю I («Его я просто полюбил, / Он бодро, честно правит нами...»), интересом к Вере («Отцы пустынники и жены непорочны...»).
А теперь давайте, внимательно перечтём (хоть мы их с детства знаем наизусть!) заключительные строки этого пушкинского шедевра, понимая, что это вообще последние строки, написанные им в жизни.
Только, давайте, слово «муза» заменим на слово «душа». И мне кажется, что тогда более православных по духу строк – трудно представить:
Веленью Божию, душа, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно…
Но Пушкин не был бы Пушкиным, если бы самой последней строчкой не снизил определённой пафосности момента:
...И не оспоривай глупца.