4 кривая
Сказал нетленный проводник:
"Здесь ангел свой теряет лик,
Рудиментарные крыла
Лишь знак того, что в нем была
Святая сущность прежде всех,
А тут, под тяжестью утех,
В грязнилище он исказил
Все то, чем изначально был.
Мистический поэта взор
Подскажет где янтарь, где сор,
И известит тебя о том,
Где наважденье и фантом!
Весь этот Город сам в себе:
И грубый гроб, и колыбель.
Иным подобен городам –
Такой же точно деградант"
Мы шли вдвоём, не чуя ног,
Я от дурмана занемог,
И слушал тяжко, кое-как,
Ища недорогой кабак.
Но взглядом только находил
Уголья глаз на тыквах рыл,
А следом злую череду
Картин, рисующих беду.
На мамок бросивши дитят,
Вдоль трасс путангелы стоят,
А кто из них уже в пути
К стервоугодникам спитым,
Сквозь непогоду в дождь спешат
Исполнить платный свой о****,
Декоративность крыльев их
Поэту раздувает стих,
Избравшему дышать в петле,
Чем от страстьдания истлеть,
Истлеют буквы и слова,
Которые поэт ковал,
И речь изменит свой поток,
И приплывет совсем не то.
Когда меняют аз на ять,
Мне слишком сложно возражать,
И если впереди толпа –
Мой шаг нетверд, рука слаба,
Один женат, другой распят –
Скажи, кто в этом виноват?
Заметив лишь питейный дом,
Я сразу очутился в нём,
Но увидал не то, что ждал:
Впотьмах десятки зенок-жал,
Что хором вперились в меня.
Но я плевал во всех менял
И торгашей дешёвых душ –
Я прибыл сам, пусть и в бреду!
Бармен, налей-ка пива мне!
Плачу купюрой, есть размен?
А, впрочем же, не отвечай,
Бери, как есть, оставь на чай!
По центру зала, за столом,
С перебинтованным крылом
Сидел алкангел недвижим,
Огромный, синий, словно джин,
Потусторонний тусклый свет
Протек откуда-то извне,
Желтей яичного желтка,
Лицо алкангела он скрал.
"Остановись, бредущий в снах!
Хоть с привиденьем на плечах,
Ты ни на йоту не постиг,
Что знаю я, Алкостратиг! -
Взревел крылатый исполин. -
Присаживайся, сын земли,
Вот здесь, под красный абажур,
Послушай то, что расскажу!
Ты видишь правду, но зачем? -
Она убавит блеск очей!
Сокрыта истина в вине!
Что бриллианты или нефть?
Пустышка, хохма и обман!
Ведь каждый в мире – наркоман.
Один от денег ловит кайф,
Другой с иглы уходит в рай,
Но есть совсем иной пример –
Я прав, вся истина при мне!
Я род людской из тьмы веков
Вел к светлой жизни без оков,
Аз есмь причина всех причин!
В моей угрюмочной бренчит
Стаканом вор и президент,
Перемешались ночь и день,
Я страж веселья, страсти жар,
Соборный дух и перегар,
Под сенью синих крыл моих
Ты сочинишь свой новый стих!"
Гигант умолк, издал хлопок –
От барной стойки - скок-поскок –
Седая птица Алконос,
Чей хвост растрепан и белес,
Отвесив грузно исполать,
Мне в красном клюве поднесла,
Угрюмку огненной воды –
Мол, пейте, добрый господин!
Как говорится, клином клин –
Я стопку внутрь разом влил,
И в тот же миг, хоть славь Христа,
Дурман от разума отстал.
"Дари мне пряник или кнут,
К тебе сегодня не примкну,
А, может быть, и никогда
Не окажусь в твоих рядах!" -
Алкангелу я отвечал,
И в голосе сквозил металл.
Лишь усмехнулся великан,
Но за спиной его вулкан
безумства нечисти вскипел –
Я встал наперекор толпе,
Которая, гляди, вот-вот
Накинется и загрызет!
"Заиграла пьяная муть!
Проведите скорей к нему!
Я хочу целиком его выпить!" -
Завопил есенинской выпью
Молодой златокудрый вампир
В рубашонке, затертой до дыр.
Но между нами Брюсов встал,
Неодолимый, будто вал,
Как гонит морок свет огня,
Он властным жестом отогнал,
Ораву нечисти хмельной, -
Здесь лишь алкангелу смешно.
Валерий произнес: "Идем!
То не Есенин, а фантом!
И остальное все - враньё!"
Мы быстро вышли с ним вдвоём
На воздух из дурной норы.
Путь сократить через дворы
Я предложить тогда хотел,
Но Брюсов в этой колготе
Пропал куда-то без следа,
Как было раньше пропадал.
Угрюмочная – позади,
Я, подпитой, пошел один...