Где сквозь ласковых ночей полотно,
Грудь бархана курит звезд уголек,
У оазиса встречались давно
Воин с девушкой… и воин изрек:
“Трется мысль, как будто острый наждак,
Об край чувства, от сомнений рябой…
Развела нас поколений вражда,
И не свяжешь нас единой судьбой.
Рвется нитка от финифти-терцы,
Хоть ты что в посланье-финик вложи.
Видно, так уж захотели отцы:
“Плюнь письмо – твердят – беги, если жив…”
Да, я плюну – разгляжу вызов тот –
Значит это – нет воды, только жар…
Что ж ты, глупая стоишь у ворот,
Ни себе и никому госпожа?
Пить не пьешь, а говоришь, мол, замажь
Даэ пхелио матией разрыв…
Но пойми, что я ведь тоже не паж,
Но друзья твои хитрее в разы:
Коляда, что время дал – им колдун,
До тебя, у неба вымолив рай,
Не дотронусь… мни секунд злых колтун,
А расчешешь ли – сама выбирай…”
Говорил так то ль солдат, то ль поэт
У оазиса в безвестном краю,
А любимая молчала в ответ,
Словно пальма, вдев лианами лет
Гребень в волосы – до дома ладью.
Прошептала: “В парус платья подуй…”,
Ну а громче, чтоб гордиться самой:
“Да пошел ты!”…”Непременной пойду –
Вой ответил – прочитай лишь письмо
В узелках… себя от нас не таи,
И… как знаешь, ты же вечно права…”
“Друг, холодные сандалии твои,
Да горячая твоя голова” –
Отвечала то ль ведунья, то ль ночь…
Но позвал солдата в мире раздор –
Словно ветер, от оазиса прочь,
Он умчался, чтоб строкой растолочь
Все преграды, что пращой не растер.
Знал он сердцем, что тиричная нить
Их наутро бы связала в сенях,
Но девица прожевала финифть
Вместе с фиником, письмо не поняв.
А потом, не отходя от окна,
Всё ждала их не связавший рассвет,
И с досады, что любимого нет,
Стала пальмою печальной она.
Тянет в сторону звезды ветви рук…
Гул ствола, как речь, что льется, любя,
Говорит: “ну что с тобой, где ты, друг?
За себя я здесь стою, за тебя…”
У оазиса, мрак воин расколов,
Гребнем лет, что и нигде и везде,
Охлаждать ей жар горячих голов,
Приводя ступни и судьбы к воде.
Примечания
Терца, тирица – здесь узелковое письмо
Даэ пхелио матия – дипломатия