9. Эскулап - Пожизненное заключение

 
   С 1972-го по 1988-й работаю онкологом в поликлинике и по совместительству хирургом Первой городской клинической больницы Гродно. В ногу с рапортами о подъёме в промышленности и сельском хозяйстве и наше клиническое учреждение салютовало большими успехами по внедрению в практику научных работ. Наш профессор по хирургии, как и все преподаватели в институте, приехал из России и выделялся среди своих коллег - вездесущий, изобретательный, остроумный, без комплексов в достижении цели, в совершенстве владел теоретическими знаниями и руки его росли с соответственно предназначенного для них места, и всегда подчёркивал, что истина рождается в спорах. И портрет его красовался на доске почёта среди лучших людей Гродно. Лидер по опубликовании научных работ в журналах и по отправке в самостоятельное плавание кандидатов и докторов медицинских наук. Почти по каждой хирургической болезни у него был свой, своеобразный метод лечения. И ни один, работая в клинике хирург, ни на йоту не мог отойти от предложенной методики. Но самое интересное: на второй день после получения учёной степени, не только её соискатель, но и профессор совершенно забывали о своём своеобразном методе лечения.
  Однажды на заводе, где делали утюги, я читал лекцию по раку молочной железы. Собралось около пятидесяти женщин, но одна никак не отходит от своего станка.
    - Броня, - кричит мастер, - кончай, иди на лекцию.
    - Сейчас иду, вот доштампую до тысячи и приду.
    - Да что ты там доштамповываешь, это же брак, - снова кричит мастер.
 В недоумении спрашиваю у мастера:
    - А зачем брак штамповать до тысячи и что это за брак?
    - Подошвы для утюгов, - отвечает он, - норма 1000 в день, и за брак платим, но немного меньше.
     На другой день, на работе, во время перекура, рассказываю друзьям о Брониным браке и задаю вопрос: а может, и мы так штампуем науку?
 - А ты сходи к профессору и спроси, только не забудь взять свою трудовую книжку.
 В моей трудовой книжке уже была печать Первой городской клинической больницы о приёме меня на работу, на вторую я решил подождать.
     Справедливости ради надо сказать, что были у профессора и настоящие, эффективные методы лечения, которые, к большому сожалению, до сих пор не опубликованы. Лично мне нравилась его методика лечения плече-лопаточного периартрита (теперь это заболевание трактуется, как плече-лопаточный артроз, адгезивный капсулит...). Болезненные уколы, таблетки, которые одно лечат, а другое калечат, физиотерапия, массаж... И весь этот арсенал лёгкой и тяжёлой артиллерии направлен на уничтожение болевого места на бугорку головки плечевой кости, при поднятии руки вверх. Профессор "стрелял" по этому месту из "пушки". На самую болезненную точку, а отыскать её было очень просто, ложил монету и аккуратненько неврологическим молотком наносил короткий удар. Через считанные дни боль исчезала, и функция больной руки (чаще правой) возвращалась к прежнему нормальному состоянию.
   Однажды к профессору, как к товарищу по службе во время войны, пришёл главный врач больницы:
 - Иван Дмитриевич, проблема с плечом, не могу поднять руку, а мне через неделю надо ехать в Минск на слёт ударников, посвящённый 25-летию движения за коммунистический труд. Надо будет голосовать, а у меня не поднимается правая рука.
 - А ты голосуй левой, - ответил профессор.
 - Ты что, не понимаешь, на слёте ударников коммунистического труда голосовать левой? Пожалуй, и до пенсии не дотяну. Давай ударь разочек, а то от этого лечения по инструкции ани толку, ани смаку - накололи только сраку.
     Иван Дмитриевич долго и с удовольствием (так мне казалось) ощупывал болезненную точку главного:
 - Гм, запустил ты болезнь, Яков Иванович, попробую, но без гарантии, - и достаёт молоток, и не маленький как у невропатолога, а большой, с которым был на "ты", когда на даче отбивал косу.
 - Ты что, Иван Дмитриевич, это же будет очень больно, - стал проситься главврач.
 - Нет, если по пальцам не ударить, - тихо, будто себе, ответил профессор.
      По пальцам профессор не ударил. Главный врач через неделю на том слёте ударников с весёлой улыбкой отголосовался правой.
     Все новое - забытое старое. Из истории медицины известно, что Гиппократ успешно лечил геморроидальные узлы коагуляцией, только тот коагулятор в отличие от современного, нагревался не электрическим током, а на огне. Для обезболивания давал дух вина (spiritus vini). Одну ложку. Количество геморроидальных узлов в связи с адинамичным образом жизни у современного человека увеличилась незначительно, а алкоголиков - уйма.

Не исключено, что была и своеобразная методика лечения и плече-лопаточнога периартрита. Во всяком случае, Иван Дмитриевич с ней познакомился в медсанбате, где во время войны служил фельдшером.
Метод имеет только один недостаток (пальцы можно застраховать) - плохо дозируется.
    Неугомонный полёт профессорской фантазии в поисках новизны, как побочный результат в лечении облитерирующего  склероза сосудов нижних конечностей (теперь такого диагноза уже нет), однажды оказался эффективным средством и в лечении запущенного рака. В больнице больному облитерирующем склерозом сосудов нижних конечностей провели курс лечения по разработанной методике профессора: неспецифическими иммуностимуляторами в сочетании с витаминами А, Е, С (сейчас выпускается под названием антиоксидантный комплекс). При  дообследовании обнаружили метастазы рака в печени с первичным очагом в поджелудочной железе. Приговор без права на обжалование - считанные месяцы, чтобы радоваться солнышком на обезболивающих средствах. Но у больного исчезла боль, появился аппетит и, главное, вера, что будет жить. Прожил три года при удовлетворительном качестве жизни. Правда, я ему ещё пять раз проводил подобные курсы амбулаторно. За десять лет такое лечение я провёл тридцать одному больному с запущенным раком. Пару лет назад прочитал в "Медицинском вестнике» рецензию на докторскую диссертацию из научно-исследовательского института по онкологии в Минске о лечении онкологических больных в запущенном состоянии антиоксидантами и неспецифической иммунотерапией.
   Ещё студентом, а впоследствии и в ординатуре на кафедре госпитальной хирургии Гродненского
медицинского института и я отдавал дань времени - занимался наукой. Даже наскрёб материал на кандидатскую диссертацию. Но, когда после распределения попал в первую клиническую, то понял, что до воплощения своего портрета на городской доске почёта не доберусь, ведь местными генералами могут быть дети только генералов, а любой ценой добиться своего - это не моё. И дело было не в защите диссертации, а в трудоустройстве дипломного работника, где всё было расписано на десять лет вперёд: кто, когда и где из элиты, претендует на барское корыто. Единственное, что оставалось, - претендовать на "Шнобелевскую" премию по онкологии.
     Забегая вперёд в моем повествовании, хочу сказать, что в то время диссертации ещё защищали в Высшей аттестационной комиссии. Во время развала Союза - покупали: кандидатская - 500 у.е., докторская -1000. В 1990 году, когда работал хирургом на кораблях рыболовецкого флота Мурманска, которые ходили в иностранное плавание, моего забугорного заработка в валюте как раз хватало и на кандидатскую, и на докторскую, или на старую "тачку" с гипнотическим наименованием "мерседес". Мерседес на семейном конкурсном совете получил первое место и даже через три года помог увеличить мой валютный клад в два раза. Ну, как тут не поверить старинной мудрости: "Лучше с умным потерять, чем с дураком найти". Тогда я не сомневайся, что так думают все, когда решался вопрос с приоритетным направлением развития страны: на Восток или на Запад.
     Восьмидесятые прошлого века. Очевидное - невероятное: в магазинах ничего нет, а как мы веселились! Ни одно чуть-чуть или менее значимое событие у нас не обходилось без коллективного застолья. И каждый виновник торжества, выпендриваясь  лез из кожи, стараясь поразить гостей своим благополучием - коньяком, окороком и чёрной икрой. А мне, то ли от той сорокаградусной божьей слезы, или от головокружения на огуречным бизнесе, напомнила о себе давняя болезнь - рецидивом поэтического вдохновения. Пишу крамольные стихотворения вроде боевых листков и читаю самым близким друзьям, и не подозреваю, какая страшная кара ждёт меня за моё вольнодумство.

Доступная и бесплатная

Бесплатно, судьбе в назидание,
как вскачь подсказали Советы,
мы лечим людское страданье
огрызком убогой монеты

и смотрим в ущербные очи,
звенящей подачке у храма,
и знаем, что будет короче
с фатальной развязкою драма.

   Пятиминутка

Не в радость трибуне
воскресшие кличи,
что мечутся втуне
на чьём-то обличье,

и эхо секиры
с предвестьем расправы...
Послушный и сирый...
Ну кто ещё бравый?   

Страх совесть не судит,
а дух – больной страсти...
Замолкшие люди –
бессилие власти.

         Кадры решают всё
               
Мудрствуя, лавируя,
расшибая лбы,
страхом цементируя
монолит толпы,

с залихватской поступью,
грубо, то игриво,
топором и подступом
правит злая сила

и ещё – двурушное
большинство слепое,
идолу послушное
и всегда немое.


  Зарплата
  (спасибо!)

Волшебное слово! Подарка дороже.
И явственно слышится слог:
Спаси, спаси, если можешь,
спаси всемогущий нас Бог.

Несётся с любовью души нараспашку,
дежурным летит анекдотом,
дежурное слово в словесной упряжке,
с божественным в нём оборотом.

В оборванном крае с глазами пустынь
цветёт журавлиное лето
и мудрое слово с подтекстом аминь.
спасибо ему и за это.

                Шеф

Языком шершавым всласть
он клеймил пороки.
Остроумно “тянул” власть,
с подчинённых – соки.

     Однажды, когда я ассистировал профессору на операции, он неожиданно начал хвалить мои профессиональные способности, приговаривая: "Ай да Пушкин, ай да молодец". Это меня насторожило, а ещё больше, когда вскоре пригласили на незапланированное партбюро нашей больницы. Ну, думаю, дописался, партбилет, чтобы была такая возможность, отдал бы с большой радостью, а если выгонят с работы - это катастрофа. Профессию хирурга я любил и ценил.
      В то время я хорошо осознавал, что в кабинетах власти, чтобы держать руку на пульсе и безошибочно знать, каким воздухом дышат люди, есть свои уши, и что есть граница с точно определёнными параметрами, которая не позволяет человеческому неудовлетворению трансформироваться в организованное сопротивление.  И, несмотря на то, что лицемерная пропагандистская риторика на телевидении, в газете "Правда"... и на собраниях воспринимается людьми, как объективная реальность - приговором без права на обжалование, –
публично высказаться против решений генеральной линии партии может только сумасшедший или самоубийца.

     Кстати, анализ реалий сегодняшнего дня показывает, что всесильные мира сего в борьбе с инакомыслящими ничего нового не придумали.
   На партбюро, где большинство членов имели отношение к реанимации, круг вопросов для обсуждения на заседании всегда совпадал с их профессиональной деятельностью. На этот раз - как оживить (реанимировать) работу в профсоюзной организации? Начали обсуждать кандидатуры на председателя профкома. Последней была моя. Я начал упираться, ссылаясь на мою некоммуникабельность, неопытность, скованность в публичных выступлениях, но они нашли у меня столько способностей, что я и сам о них не догадывался. Единогласно избрали меня на общественных началах председателем профкома Первой городской клинической больницы, да ещё (для полного счастья) по совместительству и председателем народного контроля, чтобы и я, как горьковский буревестник, нёс людям свет генеральной линии династии Ильичей и высекал под корень выдумки злопыхателей, что при капитализме существует эксплуатация человека человеком, а при социализме - наоборот, и что жёлтая профсоюзная пресса не у нас, а у них. А, возможно, с выбором моей кандидатуры все было проще: чтобы в свободное время не занимался дуростью в поисках шишки для собственной головы и для руководства больницы.
     Кстати, пожизненное заключение для члена КПСС - это не метафора. Партийный билет для людей, меченных клановой принадлежностью, отождествлялся с сытым и доступным корытом, а для рядовых - с пожизненной "добровольной" работой на общественных началах по выполнению плановых политических и культурных мероприятий. И эту работу нужно было показать для контролирующих функционеров обязательно на бумаге. Бедная молчаливая и терпеливая бумага, незаслуженно забытый символ эпохи для увековечения потомкам, хотя бы для того, чтобы сегодня телеведущий на БТ не спрашивал у профессора по истории Беларуси: "Вы что, не верите написанному советскими учёными?" Хорошо, что ещё не отправил его искать правду в советской "Правде".