К ПУШКИНСКОЙ ТРОПЕ!
Анализ антипоэзии в интернете
22.
23.01.18 г.,
Святителя Феофана Затворника
... И всё же, всё же, всё же! (Мой любимый афоризм из Твардовского). Всё же, перед началом разбора стихов Валерия Благовеста, по заведённой традиции, попросил совета у Оптинских старцев, на сей раз у преподобного Амвросия. Вот его совет:
«Если же что-либо или кто-либо нас соблазняет или смущает, то явно показывается, что мы не вполне правильно относимся к закону заповедей Божиих, из которых главная заповедь никого не судить и не осуждать».
По большому счёту, не будь я стихотворцем, не надо бы прикасаться к анализу интернетской антипоэзии, всех поэтических грешников следовало простить от всего сердца и прощения у них попросить за то, что подумал про их сочинения плохо, а значит — и про них самих. Так получается, если смотреть на обличение, на критику по-христиански, по-православному.
Но в том-то и дело, что творчество немыслимо без эмоций, без острого слова, потому что только оно тронет сердца читательские, только оно вызовет нужный, совестливый отклик. В принципе, это и стрежень литературного труда. Где вы читали классические стихи без острого душевного переживания? Припомним хотя бы Кедрина:
Всё мне мерещится поле с гречихою,
В маленьком доме сирень на окне,
Ясное-ясное, тихое-тихое
Летнее утро мерещится мне.
Нет поэзии без сердца и души. И если дело касается Истины, каких-то отклонений от неё, каких-то неизбежных осуждений греховных отклонений, литератор просто обязан острые осуждения высказать, чтобы о таких грехах люди знали, чтобы их повторяло как можно меньшее количество дерзающих в словесном творчестве.
И это пусть и косвенное, но осуждение авторов несовершенных вещей, конечно же, становится немалым грехом перед общим правилом православной жизни. Недаром многие литераторы, порядком нагрешившие в отображении житейского (и поэтического) зла, приходили к убеждению, что пришло время заканчивать Богом данную работу, начинать чистосердечное раскаивание и, если и продолжать прежний путь, то сочинять только что-то покаянное, духовное, Божественное. Как тут не вспомнишь о зрелом Гоголе и его «Избранных местах». Или о Толстом, перешедшем на духовные философские трактаты. Или о Бунине, отразившем это состояние в блестящем по завершённости и чувственности стихотворении:
ЗА ВСЁ ТЕБЯ, ГОСПОДЬ, БЛАГОДАРЮ!
За всё тебя, Господь, благодарю!
Ты, после дня тревоги и печали,
Даруешь мне вечернюю зарю,
Простор полей и кротость синей дали.
Я одинок и ныне — как всегда.
Но вот закат разлил свой пышный пламень,
И тает в нём Вечерняя Звезда,
Дрожа насквозь, как самоцветный камень.
И счастлив я печальною судьбой,
И есть отрада сладкая в сознанье,
Что я один в безмолвном созерцанье,
Что всем я чужд и говорю — с Тобой.
Похвальна такая совестливость перед Истиной, перед Богом. Но в то же время и не обязательна. Обязательно другое. Острое, душещипательное осознание своей греховности, чистосердечное раскаяние перед ликом Всемогущего, получение от Господа прощения за житейские и сочинительские труды-грехи. То есть — горячие молитвы до работы и после, дома, на прогулках и в храме. И понятно — жить надобно по законам заповедей Божиих, как напомнил оптинский старец.
Вот почему перед началом разбора стихов поэта, которого я внёс в избранную троицу, снова взял я тайм-аут, чтобы заранее испросить прощение у сайтовских коллег. Разбор будет острым, эмоциональным, предельно честным. А иначе зачем же маяться, сочиняя его?
И еще раз напомню читателям и автору рассматриваемых стихов, что моей неуклонной целью является одно-единственное желание подсказать те многочисленные ловушки, которые вездесущий Вельзевул расставил на любом творческом пути. Поверьте, мне было бы спокойнее промолчать, о чём я знаю, что заметил в нынешнем массовом психозе, о котором в моём багаже есть такой стишок:
Подозреваю, что в России
Простых людей давно уж нет.
Что ни писатель, то вития,
Что ни читатель, то поэт.
Было бы спокойнее. Но великий поэт сказал:
И вечный бой. Покой нам только снится...
И в этом тоже Истина...
23.
23.01.18 г.,
Святителя Феофана Затворника
... Из океаноподобной массы стихоплётных опусов интернета, безликих своим однообразием выделиться жарено-пареной тематикой (главным образом ни о чём), пренебрежительным отрицанием всего пути русского развития, всей отечественной культуры, основанной на Истине Христовой, всех поэтических достижений пушкинской эпохи, всех правил нашего великого, могучего и, добавим, самого красивого в мире языка — неожиданно вырвались стихи Валерия БлАговеста; вырвались пока ещё (крепко надеемся, что ПОКА!) не мастерской поэтической безукоризненностью и окрепшей самобытной свежестью, а открыто выраженной преданностью православной вере, искренним интересом к проблемам духовной жизни, исповедальностью в грехах наших земных, человеческих, смелой непримиримостью ко всему, что противоречит Заповедям Христовым.
Это было удивительно. Даже у двух других поэтов, которых, по своим понятиям, я разместил в избранной троице, такой активной христианской позиции не обнаружилось, хотя любовь к Божьему миру, к простому люду нашему, к волшебному русскому слову говорила о том, что и они душою с Христом, с Его спасительными заповедями.
Многие из сайтовских авторов в те не столь уж и далёкие времена стеснительно, вскользь намекали о своём сочувствии тысячелетней вере предков, растерзанной отечественными вольтерьянцами. Многие вообще ничего не говорили. А изрядное число пиитов в лучшем случае иронизировало над православием, в худшем, — не зная его и не понимая в нём ничегошеньки, клеймило его как глупость несусветную. (Чтобы убедиться в атеистической истерии «поэтов безбожия» достаточно просмотреть публикации, скажем, на сайте «Стихов.ру» в 2011-2013 годах).
В ту начальную эпоху я публиковал в интернете такие печальные исповеди:
Я вашей своре — противостою.
Один. Пока один. Но с Богом в сердце.
Вы лиру ненавидите мою.
Вы с ней — как иноверец с иноверцем.
И если иногда я в конкурс ваш
Сойду по строгим творческим отрогам —
Лишь для того, чтоб взять на карандаш
Немногих тех, кто среди вас, но с Богом.
Вы страстью упиваетесь мирской,
Вы к славе рвётесь, словно олигархи
Ко всемогущей жизни золотой,
Да и не просто золотой, но архи!
Вам не понять в мещанской суете,
Что эта видимая тяжесть груза
Окажется в небесной высоте
Как страшная смертельная обуза.
Другого ждут небесные края —
Не славы, не гордыни и не злата.
И лира вам припомнится моя,
Которую клеймили вы когда-то.
И вот на заболоченных, затхлых, гиблых просторах интернета встречаю единомышленника, сподвижника, соратника, который неожиданно присоединился к моему «одиночеству» именно по причине невозможности жить без Бога. Он скажет об этом в таких выстраданных, светлых строчках:
Я ОКУНАЮСЬ В ЧИСТЫЕ ИСТОКИ...
Я окунаюсь в чистые истоки
Евангелия благостные строки.
С особым трепетом и радостью в душе.
Познавший их – воистину блажен.
Позднее я вернусь к этому стихотворению и другим, которые буду сейчас приводить; вернусь, чтобы проанализировать их более внимательно. А пока — первые, основные, идейные впечатления от стихов Благовеста, в которых проявляется Истина.
Думаю, вера в Христову Истину в Благовесте от отца, о котором в наших непродолжительных, но ёмких интернетских беседах он говорил с таким теплом и уважением, словно Пётр Гринёв из пушкинской «Капитанской дочки» о батюшке своём. С таким, почти не свойственным нынче теплом к родителям, может вспоминать только человек, хранящий в сердце Божьи Заветы, и не только хранящий, но и опирающийся на них в житейских хлопотах.
Наша действительность всё больше убеждает, что невозможно жить на грешной земле без мощной духовной опоры. А она — только в Книге Книг, в Христе и учении Его, в Вечной Истине. И жаль, искренне жаль тех, кто существует без святого идеала, без живого стремления приблизиться к нему. Жаль тех, кто подвергнут страсти сочинять вирши без помощи Вечной Истины, без помощи Отца Небесного.
Помню, как советским пионером, слава Богу без кроваво-красного галстука, взбирался я на крышу сарайки возле нашей двери в полуподвальное обиталище, старое, но идеально чистое благодаря маминым стараниям, пристраивался там поудобнее, раскрывал блокнот и цанговым крандашом пытался запечатлеть в нём первую строчку первого великого шедевра. Бог, без моего ведома, вселил в меня страсть к сочинительству, но, безверу и школьному отличнику, пока не помогал ничем, терпеливо следя, как стану я даром этим распоряжаться.
Ничего не получалось поначалу. Почти изгрыз я пластмассовую кнопку карандаша, но ни одна мысль, ни одна рифма не появлялись в голове. Да и что могло появиться, если голове этой было всего лет десять, а за плечами ничего не громоздилось, кроме летних рыбалок, детских уличных сражений и школьно-пионерских торжественных забот.
Надо сказать, с завидным упорством вынашивал ваш слуга первые строчки. К моей небывалой радости что-то стало получаться, под Пушкина, Никитина, Кольцова:
Тихо светит луна
В отражении вод,
А вокруг тишина
Над полями плывёт.
Видимо, выбранное направление Господь одобрил, потому что стихи пошли, пошли серьёзно, даже с болью за то, что в стране вершилось в те годы. Особенно «доставалось» мещанству, частнособственнической страсти, эгоизму, ну и многому другому. Однако на это ушли годы. И как всё это было далеко от той тематики, которая открылась после — как в духовных мучениях открыл я (не без помощи Христа через подсказку церковной киоскёрши) Истину в Христе. Десятки раз уже читал в Библии о великой Христовой мудрости: «Я есть путь и истина и жизнь», а дошло лишь после наводящего совета прочесть «Догматическое богословие» архимандритов Алипия и Исайи. Вот когда успокоилась моя поисковая страсть! Вот когда встретился я с Истиной, о которой все кругом говорили, что никакой истины быть не может. Да нет же, есть Истина! Да ещё какая! Ничего другого — кроме Неё не надо, поскольку только она объясняла и прошлое, и настоящее и уже зарождающееся будущее. Я стал добровольным служителем Истины. И с какой же радостью возблагодарил и до сих пор благодарю Спасителя, за Его незримую помощь!
Что принесло с собой изучение Истины Христовой? Если коротко — ранее не видимую глубину в понимании жизни, а значит, и глубину отражения её в стихах и прозе. «Вот! — скажет недоброжелатель. — Опять автор взялся расхваливать сам себя». Ах, нет же, глубокоуважаемый. Не себя я расхваливаю, а Господа Иисуса Христа. И если в творчестве моём есть что-то, что трогает сердца читателей (а таких немало, здесь я тоже не совру), то это совсем не моя заслуга, но Сил Небесных, с которыми обязательно должна быть у людей творческих непрерывная связь, иначе дар бесценный выродится в ничто (вспомним повесть Гоголя «Портрет»). За примерами никуда ходить не надо. Подтверждение этому, к великому сожалению, почти каждое антистихотворение сайтовских авторов, по всеобщей глупости гоняющихся за пареным-жареным, но не за глубинной истиной, не за выплеском души в слова.
Благодарю Бога, что у нашего поэта (повторюсь, поэта начинающего, приобщившегося к творчеству всего три года назад; разве это срок для постижения моря, действительно, моря «малых» истин, составляющих Истину «большую»!); что у нашего поэта есть мудрый руководитель в жизни и творчестве, о котором он исповедался в приведённых выше четырёх стихотворных строчках. А вот ещё одно признание.
ОТЦА НЕБЕСНОГО ОБИТЕЛЬ...
Отца небесного обитель
Стоит в руинах кирпича.
От боли плача и крича
Со стен смотрел на нас Спаситель.
В глухом лесу в грязи, пыли
Он столько лет хранил забвенье,
Но словно всем даря прощенье
Вновь обретённый лик явил.
Не знак ли это иль не чудо?
Мне нет покоя до сих пор.
Судья нам вынес приговор,
Дав шанс, исправить всё, покуда…
Повторю мысль о чрезвычайной важности понять и принять Бога, изучить Истину, не светскую, её вообще нет, а Христову, которая только и есть на свете в единственном роде.
И еще раз приведу афоризм Аристотеля: «Поэты много врут, потому что не знают Истины». Она, обычно, возмущает ныне стихоплётствующих, не могут они понять глубинного смысла этого высказывания. Они, опять же обычно, говорят: «Я искренне выражаю свои чувства, объективно, ничего не придумывая, так в чём же я вру?» А уже в том хотя бы, что чувства-то, по большому счёту, мелки, мелочны, ничего читателю не дают, ничему доброму, духовному не учат. Мир задыхается во зле, а вы о своих мещанских, личностных заботах. Это ли не ложь, великая и гнусная?
Или, кстати вспомнил, сочинил один автор неплохие, как говорят, мастеровитые, стихи о конце жизни на Земле: разрушится, мол, планета наша, а звёзды будут сиять во Вселенной вечно. Ему, «пророку», и невдомёк, что, по Истине, единственно верному откровению Божьему, погибнет во время Апокалипсиса весь Космос, почти вся материя (часть её Господь использует для создания новых земли и неба), но звёзд над Вечным Иерусалимом не будет, они ни к чему, ночей там не предполагается, их заменит день бесконечный, свет незакатный. Вот уже и ложь поэт сеет среди читателей, скрывая от них будущую вечную жизнь. И таких разновидностей лжи у начинающих пиитов (а начинающими они могут остаться весь свой век, если с помощью Бога не разовьют зачаток таланта) — разновидностей таких море разливанное, океан нескончаемый. И потому совет собратьям, если они хотят стать настоящими, а не липовыми поэтами, самым серьёзным образом взяться за изучение Истины, иначе неизменно ходить им в интернетских гениях, не имеющих с гениальностью ничего общего.
Нет, я далёк от мысли, что Валерию Благовесту, известна Истина во всём её многообразии. Это не так. Еще много в стихах неусвоенного пока, непродуманного, но, по сравнению с неверами-атеистами — у него гораздо больше возможностей занять в Поэзии свою вершину. Надо только не лениться, не забывать понуждать себя к вечной поэтической работе — «крутить жернова поэм», оттачивать и наращивать мастерство. А для этого надо отдать всю жизнь без остатка. Как Есенин сказал:
Коль этот зуд проснулся,
Всю душу выплещу в слова.
Понятно, изучение и принятие Истины, совсем не означает сочинять только о Спасителе, только о постижении глубинного течения жизни, а означает, что сочинять нужно и о самом себе, греховном, слабом, часто падающем, но всё-таки встающем с греховной земли и снова обращающемся за прощением, за помощью к Богу. Тут гордыни ни капельки не должно быть, тут должно быть полное смирение, поскольку здесь лишь твоя личная беда, а всё личное требует только спасительного смирения перед волей Творца.
Но — следуем дальше.
ЗА ЧТО, ГОСПОДЬ?
(Прости любимая за всё)
Ему, что пламень жаркого огня,
Что хладный дух подземных адских штолен.
Он ради милой будет непри(е)клонен
В бою смертельном, голову склоня.
Ты удивлён, но тот безумец - я!
Мой крепкий дух отвагой преисполнен,
Но вот любить, увы, не приспособлен (,)
Характер – словно жёсткая стерня.
За много лет я не сумел нисколько
Отдать тепла души своей любимой,
А вот уж, тихо, старость подошла.
За что, Господь, во мне неистребимой,
К слезам её, мольбам, и чувствам стойкой —
Травою сорной гордость проросла?
Еще одно стихотворение на эту же тему (по сути, тема души человеческой неисчерпаема, неугасима).
В МОЕЙ ДУШЕ НЕ РАЗВЕСТИ ОГНЯ...
В моей душе не развести огня.
Там осень поселила хладность утра.
Роса замёрзшая, с налётом перламутра,
Холодной льдинкой смотрит на меня.
С щемящей болью сердце бьётся так,
Что выпорхнуть готово вольной птицей,
И в небо серое с надеждой устремиться,
Где чёрной стрелкой правит путь косяк.
И опять о главном:
Столько зим и столько лет
Всё горит, не меркнет свет.
Свет - вечнующей (?) любви.
Свет - божественной зари.
Можно еще приводить и приводить примеры, говорящие о том, что Истина, как мощный магнит притягивает нашего поэта и заставляет всё оценивать и показывать с точки зрения высочайшей духовности (в отличие от магнита громадного большинства интернетских лжепоэтов — рваться вон из кожи, чтобы прихвастнуть перед коллегами «гениальными» выкрутасами); можно приводить, но, кажется, и этого достаточно, чтобы со мной согласиться.
И вот теперь перейдём к очень важной части нашего разбора, к той стороне, которая, при желании Валерия и других стихотворцев, может помочь не только безошибочно выбирать тему для сочинения, но и безошибочно, успешно воплощать её в то волшебное, загадочное и радостное, что в поэзии, в пику нынешнему интернету, называется стихами...
24.
23.01.18 г.,
Святителя Феофана Затворника
... Что предстоит нашему поэту, а точнее поэту начинающему, сделать вместе с музой, «которая его не покидает» с 2015 года? Пусть не посчитают и он, и муза его, да и читатели — автора этих заметок гордецом-всезнайкой. В них нет желания возвысить себя над другими, но одна лишь боль и забота о словесности нашей русской, которая захлебнулась в последние годы массовым графоманством, повсеместной бездарностью, усиленно поощряемых лжеучителями многочисленных виртуальных лжеобъединений. Вижу — в стихах, которым присуждаются первые места в глупейших подчас конкурсах, море неряшливости, ошибок, неумения, незнания и непонимания русского языка, да что языка — и самой Поэзии тоже.
Не страшно, что недоделок у сайтовских авторов много, страшно, что никто им об этом не говорит. Более того — захваливают и организаторы состязаний, и читатели. Ни те, ни другие, получается, немощны в волшебном деле словотворчества, немощны и не хотят с этой немощью распрощаться. Впрочем, и я хорош. Имея богатый опыт издательско-редакторской работы, работы со словом, до сих пор не соизволил высказать в интернете то, что знаю, то, что так могло бы пойти на общую пользу, конечно, при желании к мнению прислушаться.
Помню, с каким мальчишеским волнением ждал я разбора моих новых виршей в минусинском литобъединении. Я уже с год проработал литсотрудиком в городской газете, стихи шли в каждой поэтической страничке, нашим редакционным они нравились, и каждого нового стихотворца отправляли только ко мне на собеседование как признанному знатоку таинственного словесного процесса. Авторитет мой ещё поднял и Михаил Кузькин, абаканский поэт, отобравший мои опусы для первой книжки в тамошнем издательстве.
Но разбора моих «шедевров» я страшно боялся. Слава Владимира Ковалёва, руководителя объединения, была не чета моей — в наш енисейский городишко он был сослан за отчаянную защиту романа Пастернака «Доктор Живаго»; выгнали его из геологического института, и здесь, у нас, работал он геологом, и стихи сочинял о жизни походной, чуть под Евтушенко, но уже своим голосом; знал страшно много; любил поэтов в то время уже забытых — Есенина, Кедрина, Багрицкого, Уткина; великолепно разбирался во всех направлениях в поэзии; словом, был для нас, юнцов и стариков, литературным богом.
И ещё. Было у него удивительное свойство — разбирать стихи построчно, «с чувством, с толком, с расстановкой», как говорили мы, подопытные; и находить такие ошибки, о которых мы и подумать не могли; с упорством необыкновенным заставлял переделывать наши строчки до тех пор, пока они не начинали звучать гораздо поэтичнее; а если не начинали — оставался после занятий с неудачником, и они уже вместе ломали голову над непокорным стихотворением; и ведь находились же нужные варианты; и уже надоевшее всем стихотворение вдруг звучало на следующую неделю с завидной силой.
Таков был Володя Ковалёв, ещё молодой тогда поэт и редкий ценитель классики, и прошлой, и современной. Вот его-то я и побаивался. И его-то вспомнил сейчас, надо думать, не случайно. Не перешло ко мне его умение дотошно разбираться в чужих творениях, хотя любовь к хорошим стихам — от него. И нелюбовь к ошибкам и недоделкам — тоже. Да ещё — был отличный преподаватель по стилистике в университете, да журналистская работа в лучшей по стране молодёжной газете, да редакторская работа в книжном издательстве. Словом, багаж накопился. И крепко помогает. Пора молодёжи передавать. Правда, многим сейчас это ни к чему. Но, будем надеяться, не всем.
Итак, мои замечания-предложения Валерию Благовесту — с пожелением от всего сердца избавиться от литературной немощи и стать настоящим стихотворцем. Такая работа над собой просто необходима. И примером служит Евтушенко, который до самого ухода от нас непогрешимо выполнял писательское завещание — ни дня без строчки. Надо работать да работать, подкрепляя мастерство писательским потом. А ещё Пушкина надобно припомнить. Гений, а посмотрите его рукописи. Они все исчёрканы поправками — порой чистого места нет.
Но — за рассмотрение стихов. В прошлой главе мы говорили о «подчинённости» творчества поэта вере Христовой, Истине, то есть настоящей духовной свободе, потому что без жизни в Боге нет и подлинной свободы. Раскрывая ту или иную тему, поэт рассматривает и показывает её с точки зрения Небесной Правды, Вечных Законов. Но пока (и это понятно; процесс познания идёт через постепенное накопление, а стаж у Валерия всего ничего) ему далеко не всё открыто. Что заметил — подскажу.
Снова пройдёмся по уже представленным стихам, сначала каждое из них рассмотрим с точки зрения соответствия Истине, а потом и с других точек зрения.
Итак:
Я ОКУНАЮСЬ В ЧИСТЫЕ ИСТОКИ...
Я окунаюсь в чистые истоки ( — )
Евангелия благостные строки.
С особым трепетом и радостью в душе.
Познавший их – воистину блажен (?).
Истина ни в одном слове не нарушена. «Вранья» по Аристотелю — никакого. Но две закорючки есть.
«Окунаюсь» — неподходящее слово. Высокая тема требует и слова из более высокого штиля, разряда. Не всякий термин, отражающий суть явления, можно допускать в строку, надо помаяться, поискать наиболее подходящий. Поэт должен чувствовать слово безупречно.
После слова «истоки» требуется тире ( — ), без него всё предложение весьма громоздко, а вот простое тире спасёт положение.
Хороша последняя строка, но рифма никуда не годная. Нет звучности, законченности высокой мысли. «Душе — блажен». Рифма требуется полнозвучная. Хотя бы подобная «душе — уже». Но это на самый худой конец. Она всё же заезжена.
Значит, требуется доработка, порядочно почернить чистовик, как это умел делать Александр Сергеевич.
А следующее стихотворение — отличная заготовка для очень серьёзной по смыслу вещи. Отличная, но всё-таки ещё пока заготовка.
ОТЦА НЕБЕСНОГО ОБИТЕЛЬ...
Отца небесного обитель
Стоит в руинах кирпича.
От боли плача и крича (?)
Со стен смотрел на нас Спаситель.
В глухом лесу в грязи, (в) пыли
Он столько лет хранил забвенье (?),
Но словно всем даря прощенье (?)
Вновь обретённый лик (?) явил.
Не знак ли это иль не чудо? (?)
Мне нет покоя до сих пор.
Судья нам вынес приговор,
Дав шанс, исправить всё, покуда…
В самом начале миниатюры — несоответствие Истине. Вам где-нибудь в православной церкви доводилось видеть икону Христа, на которой был бы Он изображён смеющимся, плачущим или кричащим? Нигде не увидите. Почему? Да потому, что среди множества свойств Божества (об этом свидетельствуют Истина, Догматическое богословие) нет качеств чувственных, земных, человеческих, — Он всезнающ, всепонимающ, справедлив, но бесстрастен, долготерпелив, всесилен, всезнающ.
Не мог Спаситель смотреть на посетителей разрушенного храма — «от боли плача и крича». По Правде, по Истине, лик Спасителя был традиционно внимательно-строгим, как на всех иконах и фресках в православном храме. Значит, образ плача и крика Христа совершенно неорганичен, ложен, придуман автором в нарушение Правды, под влиянием, возможно, неосознанного желания посильнее тронуть сердца читателей.
Чуть ниже ещё одно нарушение православной Истины. Автор говорит о том, что, являя на стене разрушенной и находящейся в забвении церкви исчезнувший ранее лик Свой, Христос «словно дарует всем прощенье». Ни словно и никак Господь не может даровать нам прощенье по той простой причине, что мы пока не раскаялись в смертном грехе предательства, безбожия и связанной с этим безнравственности. Потому-то Спаситель и явил исчезнувший лик, чтобы мы задумались о своей бездеятельности, своём исправлении, своём возвращении к отеческой вере.
К сожалению, и это не всё. Стихотворение дарит нам хилую гроздь стилистических нелепостей. Не может церковь (обитель Отца Небесного) стоять в руинах кирпичей. Это — останки храма, так надо думать? Можно согласиться и с таким вариантом: «Теперь в руинах кирпича».
Сочетание «в грязи, пыли» — куцеватое. Звучит непоэтично. А всё из-за пустяка. Нет единообразия, которое требует такой словесной конструкции: «в грязи, в пыли». Избежать подобных нелепостей помогает повторение в уме, про себя, каждой строки, даже не по одному разу. Этим выявляется ещё и напевность, ритм, без которых стихи уже не стихи, а нечто хуже прозы, потому что и проза, хорошая проза — обязательно напевна, музыкальна.
«Хранить забвение» — это по-каковски? В русском языке нет такого фразеологического сочетания. Есть: «хранить молчание», «хранить секрет», «хранить деньги». А забвение не хранится, его не хранят. В забвении пребывают, находятся, чахнут, наконец.
Точно так же нельзя сказать: «явить обретённый лик». То есть сначала лик обрёл, а потом его явил? Уж для Бога-то, всемогущего и всезнающего, такое явление совсем не годится.
Далее, спотыкаясь, читаем:
Не знак ли это иль не чудо?
Трудная, корявая строчка. Лучше: «И это ли не знак, не чудо?» Но и такая фраза не спасение. Не годится по явному внутреннему бессердечию, заведомой безвкусице, заштампованности.
И концовка неудачна.
Мне нет покоя до сих пор.
Судья нам вынес приговор,
Дав шанс, исправить всё, покуда…
Хотелось бы, чтобы обработка такой важной темы завершалась болевыми, из глубины идущими словами. «Нет покоя», «Судья вынес приговор», «Шанс», «Исправить» — это не из поэтической, а из бюрократической речи. Нужны свежие слова и предельный накал чувств. Душа тут должна авторская закричать (а не лик Божий).
Но, может быть, такое уж это неудачное стихотворение? И другие, ранее рассмотренные, ему не чета? Тема-то у них задевает важнейшие сферы Правды Небесной.
ЗА ЧТО, ГОСПОДЬ?
(Прости (,) любимая (,) за всё)
Ему, что пламень жаркого огня,
Что хладный дух подземных адских штолен.
Он ради милой будет непри (Е) клонен
В бою смертельном, голову склоня.
Ты удивлён, но тот безумец - я!
Мой крепкий дух отвагой преисполнен,
Но вот любить, увы, не приспособлен (,)
Характер – словно жёсткая стерня.
За много лет я не сумел нисколько
Отдать тепла души своей любимой,
А вот уж, тихо, старость подошла.
За что, Господь, во мне ( — ) неистребимой,
К слезам её, мольбам, и чувствам стойкой —
Травою сорной гордость проросла?
На первый взгляд, здесь Истина ни в чём не нарушена. Действительно, гордость в человеке — мать всех пороков и грехов, и если она в душе — о какой любви даже к самому близкому из близких можно говорить? Там вместо этого святого чувства — жёсткая и колючая стерня. А отсутствие Христовой любви ничуть не противоречит ни бесстрашию в борьбе, ни равнодушию к добру и злу.
Вот только удивляет вопрос, обращённый к Богу — за какие такие грехи в герое стихотворения «травою сорной гордость проросла». Да, без воли Господа с головы человека ни одного волоса не упадёт, и если в душе его гордыня (гордыня и гордость в православии родные сёстры), то она там появляется не без позволения Божьего.
Но ведь должно быть известно автору, что позволение Князю тьмы столкнуть грешника в трясину смертного греха даётся только в том случае, если он, грешник, и не думает обращаться к Отцу Небесному за помощью и не считает себя грешником, не намерен раскаиваться в отходе от веры и Христа, поскольку себялюбие есть нелюбовь к Истине.
Несколько меньше удивило некоторое неумение вести повествование ясно и логично. Этот недостаток был заметен во многих стихах, прочитанных мною ранее. Скажем, во втором по счёту в этой главе.
И потом — разве позволительно поэту, хранителю русского языка в самом начале стихотворения, да и в слюбом его месте, демонстрировать свою неграмотность, пренебрежение к пунктуации, которая тоже не так себе, а красота и глубокий смысл словесности. В подзаголовке, не выделено запятыми обращение... к любимой. Сразу нехорошее подозрение возникает, что автор страшно не любил в школе родной язык. Оно подтверждается другими ошибками, помеченными мной знаками ( — ), (?) и (,). И слово «непрЕклонен» пишется не через «И», а через «Е». Отвратительно сочинять на русском языке, зная его даже на тройку. Садишься за сочинительство, положи перед собой хотя бы орфографический словарь, лучше четырёхтомный, скажем, Ожегова, и проверяй по ним сомнительные слова, да и несомнительные тоже.
Порадовал классически мелодичный, ясный и образный заголовок следующего стихотворения. Когда в первый раз начал читать, подумал: ну, наконец-то, — что нужно.
В МОЕЙ ДУШЕ НЕ РАЗВЕСТИ ОГНЯ...
В моей душе не развести огня.
Там осень поселила хладность (?) утра.
Роса (?) замёрзшая, с налётом перламутра,
Холодной льдинкой смотрит на меня.
С щемящей болью сердце бьётся так,
Что выпорхнуть готово вольной птицей,
И в небо серое с надеждой устремиться,
Где чёрной стрелкой правит путь косяк (?).
Но беда, беда нынешней пиитствующей молодёжи сочинить эдакое-такое, чтобы у читателя мурашки от вычурной эдакости побежали. Что же поучение Есенина впрок никому не идёт? Почему не дойдёт до ума вывод нашего вновь вынырнувшего из забвения классика Юрия Казакова: «Форма должна служить идее. Наиболее плодотворны те искания, в которых «взыскующий» стремится с наибольшей полнотой и силой высказать свой замысел. А в общем, каждый пишущий, если он талантлив, приходит в конце концов к простоте»? Стремитесь, рвитесь в талантливые, а не в никаковские!
Больно — такая прекрасная, полнозвучная, по-настоящему поэтическая первая строчка стиха варварски загублена дальнейшими выпендрёжами и непродуманностями. «Хладность» страшно устаревшее слово. Оно, конечно, может употребляться, но не в этом контексте, сугубо интимном и трагическом. Найти надо более подходящий и простой термин. Лучше народный, разговорный, но не заштампованный.
А тут еще и «роса» появляется, совершенно непонятно, в каком месте. То ли в душе автора, то ли снаружи. Тут какой-то логически неоправданный перескок с мысли на мысль. Роса «льдинкой смотрит на меня» — ошибка стилистическая. Уж тогда росинка, роса — это множество росинок. Красивость, которая уводит от главного — трагедии, драмы человеческой души.
Но самый неприглядная накрутка в последней строфе: «чёрной стрелкой правит путь косяк (?). Последняя строка должна быть ударной, самой сильной в стихотворении, а здесь «путькосяк» какой-то. Очень непоэтическое сочетание слов. И неточный по отношению к Истине. Косяк улетающих птиц — скорее гарпун по внешнему виду, чем стрела, стрелка.
Задумка стиха прекрасна. И потому обязательно нужно вещь довести до ума. Уж постарайся, Валерий. Стихи могут стать настоящими стихами.
Я уже говорил, что четверостишие ниже — замечательно ясной истинностью и простотой по форме, и в то же время океанской глубиной по содержанию:
Столько зим и столько лет
Всё горит, не меркнет свет.
Свет - вечнующей (?) любви.
Свет - божественной зари.
Однако лень-матушка, которая рождается раньше всех нас, подвела поэта. Лень подобрать подходящее слово. Найдите мне в словарях русского языка слово «вечнующий» и я признаю себя ничего в словесности не понимающим. Возможно, оно где-то в местном просторечии и существует. Но всё, что есть в народной словесности, не всегда следует применять в поэзии. Только тогда, когда это не портит, а улучшает стихи.
(Месяца через три Валерий послал мне длинный список церковно-славянских слов, в начале которого было и «не понравившееся» мне определение «Вечнующей». От позора стать ничего не понимающим в российской словесности спасло вашего слугу только то, что означенного термина в словарях современного русского языка, действительно, нет. Он церковно-славянского происхождения, притом достаточно древнего. То есть слово вполне подходит под понятие народного. Хотя я должен признать, что стихотворцу лучше надобно знать и лексику церковно-славянскую, тем более что он сочиняет на темы православные. Впрочем, тут дело не в авторе заметок, а в точном выборе рецензируемым поэтом слов для выражения смысла стихотворения.
Прекрасно, что Благовест читает церковные песнопения, запоминает красивые старинные слова и, главное, пытается применить их в творчестве. Но такое применение — вещь совершенно трудное, требующее безупречного стилистического вкуса. Обязательно надо помнить, что подавляющему большинству читателей придётся ломать голову, гадая о смысле слова, которое скорее всего раньше не попадалось.
А в нашем случае афористичное четверостишие «Столько зим и столько лет...» никакой загадки и никакой неясности нести не должно, слишком о святом и истинном идёт в нём речь. Значит, каждое слово должно быть понятным, глубоким и сердечным. Следовательно, в основном выводе я не ошибся. Стилистическое чутьё Валерия подвело. Однако на ошибкам мы учимся, а знание русских слов, в том числе и древних — необходимый богаж для человека творческого. В работе всё пригодится).
Но пойдём дальше. Рассмотрим ещё одно стихотворение. О красоте созданного Творцом мира, о красоте природы нашей. И опять же — вот напасти! — начинаем спотыкаться на каждой строчке всё из-за той же неряшливости, небрежности, неточности, невыверенности с требованиями Истины, то есть нерушимой Правды Жизни. Буду комментировать по четверостишиям, по строчкам.
Вступаю (?) в безмолвную рощу.
Ни ветра, ни пения птиц,
Лишь плотный, почти что на ощупь (?),
Здесь воздух на ветках повис (?!).
«Вступаю» — слово не из того штиля, а более высокого, даже высокопарного; красота природы проста, и простотой своей прекрасна; потому и описания требует простого, красивого в простоте своей, в точности и безыскуственности; а слово из текста слишком горделивое, неискреннее, и потому вносит нечто ложное, чуждое, неприемлемое. Есенин, видимо, по схожему случаю, воскликнул:
Стихи! стихи! Не очень лефте!
Простей! Простей!..
Через строчку: «Почти что на ощупь» — грубая стилистическая ошибка. Правильно: «почти ощутимый, ощущаемый», но не «почти что на ощупь». Настоящая поэзия, а не нынешняя, сайтовская, требует абсолютного чутья слова, как, впрочем, и всех остальных составляющих этого по праву Божественного вида искусства — чутья словесного материала, из которого воссоздаётся мир Божий.
А «воздух на ветках повис» — безвкусица полнейшая, достойная хорошей хлёсткой пародии; тут всё в куче — и нарушение истинности, естественности, и горделивое стремление блеснуть особым видением мира, и множество других ненужностей. Свежесть образа, она вот в чём: «мороз сиял» (Фет), «Твоё лицо мне так знакомо, как будто ты жила со мой» (Блок), «То, как зверь, она завоет, то заплачет, как дитя» (Пушкин), «Всю душу выплещу в слова» (Есенин), «Ещё стерня лучится светом» (Малов, из современных).
В остром, орлином видении мира (Казаков о Бунине), в вылавливании в нём деталей, никем ещё не замеченных, не осознанных, но точных, как добрые швейцарские часы.
Вдыхаю его осторожно.
Ноздрями тяну (?) глубоко (?)
И каждою клеточкой кожи (?)
Его ощущаю тепло (?).
Недопустимое, ложное соседство «Вдыхаю осторожно» и —«Ноздрями тяну глубоко», да ещё и нечто лошадиное примешивается (опять, Валер, в пародию просится).
Очередное нарушение логики — глубокое вдыхание воздуха и ощущение тепла его каждой клеточкой кожи, как будто клеточки ощущают тепло изнутри. Явная непродуманность в повествовании.
В нём терпкие запахи (?) сена,
Горчащий берёзовый дух
С оттенками прелого тлена
От (?) жёлтого царства вокруг.
Нужные и неплохие перечисления осенних признаков, за исключением следующего: получается, что у сена много запахов, поскольку следующие детали стилистически с первой строчкой не связаны; и «от жёлтого царства» — не по-русски как-то, говорят: тлен чего-то, а не от чего-то; лучше: осеннего царства вокруг, но этот вариант тоже не совсем тот.
Хочу предупредить автора — не иди на сделку с совестью, применяя слабейшую рифму: тепло — глубоко. Это о беспомощности или нетребовательности сочинителя говорит. Не более того.
Не без недостатков следующая строфа.
Устало бреду по тропинке
С корзинкой на левой руке (,)
И солнце ловлю в паутинке (,)
И рифмы бегут по строке.
Уточнение «на левой руке» совершенно лишнее, ничего не добавляет, только юморок ненужный вносит. А «И рифмы бегут по строке» — наверное, в голове всё-таки, в мыслях бегут они, строка тут ни при чём; тут прям-таки заумь какая-то фантастическая. Ну, и запятые надо бы не забывать ставить в нужном месте (,). Забылось, где они ставятся, надо не полениться, вынудить, заставить себя проштудировать учебник русского языка.
Две последние строфы чище других, но в предпоследней вдруг обнаружилось детское сюсюканье:
Качнулись берёзки, очнувшись
От тихого сна – забытья.
Воробышком, вдруг встрепенувшись,
Листочки летят на меня.
Уменьшительно-ласкательные слова — берёзки, воробышки, листочки, как говорят, не из той оперы. И здесь простота не помешала бы. А потом, вопреки правилам стилистики, десятки листочков, вдруг встрепенувшись почему-то только одним воробышком, а не воробышками, летят на опечаленного автора.
Садятся на плечи игриво,
Под ноги попасть норовят,
И вот уже как-то тоскливо
С земли сиротливо глядят.
Зато как славно закончил поэт пейзажную зарисовку! Две последние строки — поднимают стихотворение до глубокого философского смысла. На такие строчки и равняться надо. Только на такие, и напрочь забыть преобладающие в интернете выкрутасы антипоэтические.
Итак, выводы. Можно было бы ещё рассмотреть несколько вещей, но все они, поверьте, одним тестом мазаны, в них всё те же ошибки и недогляды.
Самое главное: поэт убеждён, что основа для творчества и, стало быть, для жизни — Заповеди Христовы, Вечная Истина, к которой нынче уж не знаю кто и стремится; подавляющее большинство атеистически считает, что есть только абсолютная истина, которую постичь невозможно.
Благовест, наперекор общему мнению, соизмеряет то, о чём хочет сказать, с Христовыми заветами. Но пока не во всём безошибочен. Надо серьёзно заняться изучением Догматического, то есть Истинного, богословия и сочинений святых отцов, комментирующих, безошибочно объясняющих Книгу Книг, потому что работа их совершалась при непосредственном общении со Святым Духом. Самому, без молитвы и помощи Христа, Основы Основ жизни не постичь.
Первые годы у поэта — всегда напряжённая учёба, которая, может, уже не с таким напряжением, но продолжается до ухода в вечность. Здесь изучение, до абсолютного понимания, русской словесности, до абсолютного чувствования поэзии (музыкальности, ритмичности, образности, логичности, ясности, философской глубины). Здесь и непримиримая борьба со всеми разновидностями зла, то есть неустанное совершенствование пророческого дара Небес (поэзия, по Василию Великому, — это разновидность пророчества). И ещё здесь сознание своей вечной греховности, искренняя исповедальность перед Богом и людьми, перед друзьями и врагами. Здесь и нескончаемая боль за беды народные, которые, к великому сожалению, не уменьшаются, а увеличиваются. (Ещё одно верное свидетельство истинности православия).
Когда я начинал свою стезю — не было во мне Бога, десятилетия искал цель наугад. У Валерия Благовеста путь совершенно иной. Путь с Христом и в Христе. Ему гораздо легче преодолевать творческие трудности. Стучись и откроют тебе. Бог откроет, Святой Дух поможет.
Потому мой урок начинающему поэту я постарался провести как можно правдивее и строже. Так учили меня и учат русские классики. Так учил Володя Ковалёв. Так учил Евгений Евтушенко при нашей интернетской встрече.
Все мы совершенно разные и по характеру и по дарованию. Но одно общее — Пушкинская тропа, слившаяся с тропой Христовой — узким и тесным путём в Поэзию, в Истину, в Вечность...