5. Капитан
Главная рабочая сила и надежда на выживание в деревне Плебанишки в 1950 году.
Так блестяще закончилась д. Плебанишки проблема борьбы с «бандформированиями» - остатками, уничтоженной фашистами, Армии Краёвой, которые ещё бродили по лесам в Принеманском крае. С течением времени, когда работал (1967 -1971) главным врачом в Гожской, а затем Лойкавской участковых больницах, то узнал, что Плебанишки не были исключением и даже не на первом месте по количеству заключённых.
Через тридцать лет мне, как ответственному за диспансеризацию инвалидов Великой Отечественной войны, пришлось ещё не раз встретиться с теми некогда молодцеватыми ребятами, которые разрабатывали тот план борьбы с бандформированиями, вернее, план по истреблению западных белорусов, которые во время панской Польши батрачили у пана, но жили значительно лучше, чем восточные в колхозах, и при этом никак не хотели верить в советский рай.
Уважаемые люди, знаковые личности в советских и партийных органах Гродно. Встречаюсь с ними ещё и сегодня, когда хожу по улицам, которые увековечены их именами, когда на Дзяды (поминальный день умерших) хожу помянуть родственников на гродненском кладбище. Они первые (не обойдёшь), на высоком холме, с выбитыми портретами на гранитных памятниках.
Встретился я и с капитаном, который, очевидно, не имел никакого отношения к тем плебанишским зачисткам. Инвалид Великой Отечественной войны, бывший командир взвода мотоциклистов под Прохоровкой. Живёт в Гродно на улице Советской, в квартире без коммунальных удобств, обивает пороги гродненских чиновников, чтобы улучшить свои жилищные условия. Он чем-то был похож на меня: не умел просить. А добиваться своего любой ценой ему не позволял его Бог, который его одного из всего взвода спас под той Прохоровкой. Правда он не знал, какой именно - или мамин православный, или отцовский исламский. И я тогда понял, что и мой католический Бог и его православно-исламский с одного гнезда, и впервые поверил, что на этом свете есть только один истинный Бог. И решил ему помочь, как брату, чудом не погибшему под Прохоровкой, так как моя Прохоровка была в бывших Плебанишках.
Тогда я уже хорошо знал слабые и сильные склонности гродненских "авторитетов". Секретарь обкома партии воевал вместе с Леонидом (из династии Ильичей), а председатель областного исполнительного комитета был ещё "зеленоватый", рогом рыл землю, чтобы подняться по служебной лестнице. Топтал слабых и с трусостью лез с кожи перед сильными.
Принёс я этому капитану старую дедовскую трость, и говорю: на тебе настоящую, выбрось свою. Надень хоть раз свой парадный мундир с наградами, которых у тебя больше, чем у самого Жукова, и покажи им "кузькину мать". Тебя уже не посадят. Не знаю, что там было, но слухи о "каком-то ненормальным инвалиде войны" в облисполкоме, дошли и до меня. Поведение инвалида Великой Отечественной войны, которого из кабинета председателя облисполкома машиной "скорой помощи" отвезли в кардиологию, получили широкий общественный резонанс.
Вскоре приходит и сам виновник "торжества". Весёлый, помолодевший, с тростью моего деда и с бутылкой армянского коньяка. Первую рюмку выпили за тех, кто не вернулся, но их было так много, что за них выпили и вторую. Он плакал, взявшись за голову. Вместе с ним - и я. Третья была веселее - за его благоустроенное жилье. Хотели выпить и за наглость - второе счастье, но бутылка была уже пуста.
Нынче, как и прежде, те события расцениваются, как репрессии (в переводе с латинского языка - подавление), направленные против бандитов аковцев, которые убивали милиционеров и руководителей местной власти. И так было. Человек, который долгое время не является частью социума и не имеет над собой власти, звереет. Это болезнь. И я могу, если не понять, то хотя бы поставить ему диагноз. И даже могу понять ловкость того безголового парня, который решетил из автомата в кладовке последний кусок сала, когда с капитаном (не думаю, что тот капитан это делал по своей воле) забирал у малолетних детей единственного кормильца и их средства на существование. Но не могу осмыслить сегодняшнюю моральную оценку тех погромов писателями, историками, политологами, телеведущими, журналистами, учителями, бизнесменами... По сохранившихся документах в архивах Комитета госбезопасности республики Беларусь с 1946-го по 1953 год было репрессировано 50 тысяч человек, а за весь период с 1920-х по 1953-е годы 255,5 тысяч. Из них 176 тысяч реабилитированы. По данным исследователя истории сталинских репрессий Леонида Морякова, в 1939 -1941 и 1944 - 1960 годах в Западной Беларуси было репрессировано не менее 150 тыс. человек. Исполнители репрессий, облеченные государственной властью, богатых родителей убивали или арестовывали, описывали и изымали всё имущество, а детей бросали на произвол ссудьбы. Это были не репрессии в существующем смысле - подавление сопротивления, это было рождение какого-то нового заразного заболевания, с двойной трактовкой одних и тех же клинических симптомов, а оттуда и с двойными стандартами в оценках морали. Немцы за одного убитого убивали десять ни в чем не повинных, преимущественно молодых, могли сжечь и деревню. Большевики действовали более "гуманно": трудоспособных жителей деревень, как рабов, - в рудники, а оставшимся на свободе без средств на существование - естественный отбор. За одни и те же поступки немцы - палачи, большевики - национальные герои, при наградах, заслуженные люди. После зрелости приходит сентиментальность. Может поэтому я и не могу смотреть фильмы про диких зверей, где львица, встретив голодное дитя (родителей которого съела), кормит его своим молоком.