2. Мама

Мечислав Курилович
            
    На снимке моя мама, 1938 год, когда её впервые потянуло на солёненькое и причиной таких вкусовых метаморфоз был я. Счастливая, хотя на руках послеожоговые  рубцы – памятка недогоревшего  дома. Ещё до смутного времени одиннадцать лет. Ещё не пахнет войной. Во дворе опиленные брёвна. Может и хорошо, что не успели отстроиться и переписать на себя родительское сокровище - пятьдесят гектаров земли, при живой ещё маме отца.
 Жизнь мамы,  как канва чудодейственной сказки.  Тёплое, солнечное в розовых мечтах детство, разноцветная, жизнерадостная, неповторимая и волшебная юность в Гродненской польской гимназии. Таинственная, неожиданная, как весеннее пробуждение, любовь. И традиционно - белая вуаль. Хозяйка на собственной земле в деревне Плебанишки Гродненского района с реальной надеждой на счастливо-зажиточное семейное будущее.

         И жизнь мамы - источник боли.

     Источник боли после прихода первых Советов в 1939 году, с более известной терминологией – освобождение Западной Белоруссии от панской Польши, когда начались разборки з «кулаками», у которых описывали и изымали всё имущество, а семью переселяли в Казахстан или Сибирь.
И надо было срочно решать проблему трансформации зажиточного хозяина в обиженного панской Польшей малоимущего батрака, лишённого всякой живности, кроме козы и несколько курочек.
   Источник боли и во время Великой Отечественной, когда убили единственную дочь. Когда ребром встал вопрос о необходимости перевоплощения с малоимущего неудачника в преуспевающего хозяина на собственной земле, чтобы не вывезли в Германию на принудительные работы.
   И источник боли после прихода вторых Советов, под официальным наименованием - освобождение БССР от немецких захватчиков, когда в 1948 году активизировалась зачистка  территории Западной Беларуси от неблагонадёжных элементов общества под патриотической риторикой  «борьба з бандформированиями»*,  после которой в деревне Плебанишки остались только бабы и дети. (Трудоспособных мужчин и женщин отправили в ГУЛАГи необъятной России).
      И источник боли, когда из глаз на иконе Богоматери  (в Гожском костёле) покатились красные слезы, и сельчане окончательно поверили, что Гожский ксёндз говорит правду о конце света в одной отдельно взятой  стране.
    Жизнь мамы - это и бесконечно долгое ожидание светлого будущего. И дождалась, когда счёт её сберегательной книжки (30000 рублей) опустился до нулевой отметки, а ожидание воплотилась в идею новой формы материи с одним неизвестным после рождения.

***
Ожидание - форма материи,
где на ставку поставлена жизнь,
для того, чтоб в таком измерении
мы на этой земле родились.

      Справа на снимке родительское гнездо в деревне Плебанишки - половина дома после пожара в 1938 году. 1955 год.
   Повреждённую разобрали. С другого конца была кладовка и сени. Перед домом справа заросли сирени, в которых (1948 г.) я спрятался, когда поздно возвращался домой и услышал в доме автоматную стрельбу. Как позже выяснилось, это сотрудники НКВД искали в кладовке бандитов и решетили кусок сала. Вскоре один сотрудник повёл отца на дорогу, а двое задержались на тропинке около сирени и курили.
 - Товарищ капитан, а чего вы не забрали эту суку? - услышал я голос.
 - Ты что совсем озверел? Она же беременная, - ответил капитан. Очевидно, тот капитан не раз смотрел в глаза Божьей истине-Вечности и не раз прикрывал глаза на вечный сон своим окопным друзьям. И это я почувствовал седьмым детским чувством, которое лучше, чем у взрослых, отличает добро от зла, когда он, сплюнувши, сказал:
- Хватит, пошли.
   Но повторного крещения  я не избежал. Они окропил меня тёплой, солоноватой жидкостью и по всем канонам крещения посыпали голову пеплом с ещё горячих сигарет. Правда, на такие мелочи во время конца света в плебанишском измерении я не обратил внимания.
   В 1949 году, когда работоспособную часть деревни распределили по ГУЛАГах, в верхах заметили, что план по наполнению государственной копилки хлебом, мясом, яйцами, шерстью не выполняется. Нестыковка, такого не могло быть. Очевидно, что в Гродненском районном финансовом отделе не знали о проведённых зачистках, а сотрудникам НКВД их головная боль была до лампочки. Они свой план выполнили - и по приказу на 100%, и по собственному  желанию  на 200, чтобы получить досрочно повышение по служебной лестнице. Если кладовую колхозника можно было наполнить трудоднями-палочками, то с пополнением государственной такой фокус не проходил. Давление на налогоплательщиков усилилось. Мама повесила на дверь замок, который не снимался ни днём, ни ночью, а в дом мы лазили через лаз собачьей будки, которая впритык стояла у сеней. И помогал нам собака Бурусь - первым поднимал тревогу о приближении к деревне исполнителей продразвёрстки. У него дважды стреляли. Был ранен. В 1956 году мы переехали в Гродно на улицу Красная, дом № 4 (приданое мамы). Забрали и Буруся, но новое жилье он своим домом не признал - убежал (25 км) в Плебанишки. И сколько раз мы его оттуда ни забирали, он всегда возвращался обратно.
*- остатки разбитой фашистами 7-13 июля 1944 года  Армии Краёвой Польши под Вильнусом, в которой, по различным подсчетам историков, каждый третий с западной Беларуси. В советских СМИ – бандформирования.