Не осталось почти ничего.
Фотографии все пожелтели.
Дни, меняясь, несутся бегом
эстафетой к конечной цели.
Не за тридевять я земель,
и не в три-да-девятом царстве,
но, скажи-ка ты мне, Емель,
есть от грусти моей лекарство?
Может щуке задать вопрос?
Уж она-то, наверно, знает,
почему огород зарос
и избушка моя кривая?
Расщелявшийся пол скрипит,
по углам паутина комом...
Что там щука? Опять тупит?
Не залечит мне грусть-саркому?
Остается: бутыль на стол —
вот лекарство от всех болезней!
Я уверен почти на сто,
о-очень долго не буду трезвым.
И пошли они все к чертям!
Слуги вещие и гаранты.
Прыгну, голову очертя,
в омут, что бы не слышать мантры.
Будет мне хорошо на дне,
и комфортно душе и телу.
Только станут ещё бледней
фотографии, что пожелтели.