…и буря снаружи перерождалась в шторм.
Лупили копытами в крыши зарницы-кони.
Я вышел в бездонную ночь, не задёрнув штор,
не выключив даже ночник в захламлённой комнате.
И прыгали молнии в темени облаков,
и бражники падали под фонарями снегом.
А я пошёл в лес – полчаса пешком –
поскольку идти больше было особо некуда.
Поскольку по горлу скрёб ужас – сухой наждак,
и мысли тяжёлые жалили череп осами.
Поскольку меня никто никуда не ждал,
как, впрочем, не ждали и лес, и лесное озеро.
Кружились на озере листики-корабли,
на дно уходили в водовороты белые.
А где-то стреляли, взрывали, ломали, жгли.
И это всё билось во мне и во мне болело.
И ветер плёл феньки из сорванных проводов,
швырял мне в лицо и в затылок кусочки щебня.
Я замер над чёрной-пречёрной густой водой.
Я вспомнил, что в детстве я был волшебником.
Зарницы. Война. Густая тоска. Вода.
Полметра земли. На ботинках – тропинки-путы.
Всё это решится.
Маг раз – значит, маг всегда.
Он может забыть, только магия не забудет.
Мерцали далёкие фары во влажной мгле.
Морзянкой дождинки стучали по узкой просеке.
Но я поднял ветку, лежавшую на земле,
и ветка в руке моей стала посохом.
За воротом таял последний кусок тепла,
и вдовьей вуалью качалась густая зелень.
Но куртка моя превратилась в тяжёлый плащ,
а кола в моём рюкзаке превратилась в зелье.
Слова поднимались в груди бледной пеленой,
скрипели сухие осины, стонали ели.
И я, – как в семь лет, – прошептал заклинание.
И оно
ударилось громом о воду и вверх взлетело.
Взлетело, сметая любую печаль и зло,
и стало оно златокрылой огромной птицей,
лето вперёд, укрыв мир людей крылом,
пожары туша, и стирая к чертям границы.
Степным рыжим волком оно завернулось в вой,
и в облачной речке плескалось небесной нерпой.
И не было больше, ни ненависти, ни войн.
Ни страха,
ни боли,
ни смерти отныне не было.