Отец

         

 Мой отец, Сурнин Борис Павлович, родился в 1923 году. Как и другим представителям его поколения, отцу хватило времени как раз на то, чтобы закончить школу и попасть на войну. В детстве он отличался мирным нравом и больше всего любил музыку. Эта любовь проявилась в нём ещё до школы.  Однажды, во время поездки в Детчино, он увидел в магазине гармонь и выклянчил её у матери. Совершенно самостоятельно отец выучился играть и на слух подбирал любую мелодию. Юный гармонист стал непременным участником всех общественных мероприятий, без него не обходилась ни одна сельская вечеринка. Как-то в Шершено, во время учений, на постой остановились кавалеристы. Услышав, как играет отец, их командир стал упрашивать бабушку Лизу отпустить с ними сына. «Мы определим его в полковой оркестр, он получит музыкальное образование, разовьёт свой талант», – убеждал он её. Но бабушка не согласилась, и напрасно. Возможно, её сын стал бы знаменит, реализуй он заложенные в нём природные способности. Впрочем, отец на эту тему ничего не говорил. А играл на гармошке до самых последних своих дней.
 Учился отец хорошо. Семилетнее образование получил  в Дольском, а десятилетку заканчивал уже в Детчино. Отсюда 22 июня 1941 г. выехал со своим школьным другом Ваней Жидковым поступать в Ленинградское артиллерийско-техническое училище. Конкурсный отбор в училище начался с медицинской комиссии, которая отсеивала поступающих по малейшему подозрению. У Вани Жидкова признали порок сердца и отправили домой. Там же он и погиб, мобилизованный в пехоту.
 Признанные годными сдавали экзамены по алгебре, физике, химии, русскому языку и литературе. Не раз потом отец добрым словом поминал своих школьных учителей: математика Стефана Ивановича Волчека и словесника Капитона Сергеевича Кирюхина. Они дали своим ученикам такую подготовку, что отец выдержал все испытания, а они были куда как серьёзные. Например, по алгебре давались задачи на сообразительность. Преподаватель стоял с секундомером в руках  у доски и писал задание, после чего звучала команда: «Ответ!». И надо было тут же предложить своё решение. Многие терялись, не успевали сориентироваться, и это сильно понижало шансы на конечный успех. Тем не менее, все допущенные к экзаменам сдавали их до конца.
 Поскольку уже шла война и немцы рвались к Ленинграду, экзамены сдали за пять дней. На шестой день приказали всем построиться и объявили: «Чьи фамилии будут названы, три шага вперёд. Остальные на месте». Вышло человек 300-350. По словам отца, оставшиеся не могли сдержать слёз. Среди них было немало ленинградцев.
После зачисления всех курсантов разбили по отделениям, экипировали. В летних лагерях под Лугой началось обучение. А в середине августа 1941 года артиллерийское училище погрузили в эшелоны и отправили на восток, в Ижевск. Таково было распоряжение Ставки Верховного Главнокомандования. Ставка исходила из того, что огромные потери армии, в том числе офицерского корпуса, необходимо своевременно восполнять. А подготовить  офицера, особенно в области специальных знаний, дело не одного дня.
 Училище погрузили в пять эшелонов, два из которых «юнкерсы» разбомбили по дороге. На новом месте курсантов разместили в здании педучилища, и началась учебная страда. Занятия продолжались до марта 1942 г. Как успешно закончивший обучение, отец получил звание «воентехник 2-го ранга» и был зачислен в группу, предназначенную для действующей армии. Попавшие в эту группу дополнительно изучали оптику, артиллерию.  Через две недели последовал вызов на мандатную комиссию. Отца спросили: «Где бы вы хотели служить?». Как и большинство выпуска, он мог бы получить назначение на Дальний Восток, где  приходилось держать войска на случай войны с Японией. Но отец попросился в Москву, которая тогда продолжала оставаться фронтовой столицей. Ему не терпелось увидеться с родителями, лишь недавно освобождёнными от оккупации в результате контрнаступления Красной Армии. Члены мандатной комиссии не стали возражать, и новоиспечённый лейтенант с двумя кубиками в петлицах оказался в распоряжении Управления артснабжения Московского военного округа.
 Там его заприметил окружной начальник тылового обеспечения и предложил жениться на его дочери. «У тебя будет всё, – обещал он отцу, – и московская квартира, и продвижение по службе». Но отец заупрямился: его «невеста» была некрасива и к тому же прихрамывала на одну ногу. Взбешённый отказом родитель, может быть и неплохой девушки, постарался выпроводить несостоявшегося зятя на фронт.
 В мае 1942 г. отца зачислили в штат только что сформированного  Полевого Армейского Артиллерийского склада боеприпасов (ПААС). Это была новая структура, предназначенная обеспечивать потребности армий и входивших в их состав соединений прямо на передовой. Передвижные отделения склада кидали в самое пекло боёв и вопрос, как он выжил, всегда заставлял отца недоумённо пожимать плечами.
Особенно туго отцу пришлось на Курской дуге, где его 38-я армия сначала отражала наступление немцев, а потом их преследовала. Впрочем, понятие «легко» и слово «фронт» несовместимы. Даже во время передышки можно было погибнуть если не от шального снаряда, то в результате какой-нибудь непредвиденной  случайности. Такая случайность приключилась с отцом и едва не стоила ему жизни.
Дело происходило на станции Свечинская Юго-Восточной железной дороги в начале марта 1943 г. После завершения Воронежско-Касторненской операции отделение ПААС(б) № 2550 под командованием отца  занималось приёмкой и сортировкой боеприпасов, которых на станции скопилась великое множество. В тот день на станцию прибыл эшелон с танками. Отец  не видел, как в небо откуда-то из-за вагонов поднялась в небо сигнальная ракета. И вскоре над станцией загудел немецкий самолёт.
– Кто пустил ракету? – всполошились танкисты. Начальник эшелона, майор, пообещал отцу:
 – Если упадёт хоть одна бомба, расстреляю.
 Отца отвели метров на двадцать от платформы с танком и повернули в его сторону башню, где располагался спаренный с орудием пулемёт.  Но самолёт пролетел, не сбросив бомбы. Тем не менее, танкисты решили отца, в котором заподозрили переодетого диверсанта, просто так не отпускать. Кто-то из них предложил:
– Давай отвезём его в Касторную.
Касторная была узловой станцией, там находились разные армейские службы, в том числе представители военной контрразведки. Мол, они разберутся, кто такой этот лейтенант. По команде танкиста-майора отца привязали  проволокой к  буксировочным крючьям «тридцатьчетвёрки», и вечером эшелон двинулся к Касторной. Ехать было километров 25-30, и отец, в одной гимнастёрке и нательной рубашке, на ветру совершенно закоченел, ведь был только март месяц.
Едва приехали, налетели немецкие самолёты. Минут тридцать длился массированный налёт, во время которого отец не раз прощался с жизнью. Осколки молотили по броне как горох, но ни один из них отца даже не поцарапал. Когда налёт закончился и зенитки перестали стрелять,  появились танкисты.
– Ты ещё живой? – с изумлением уставился на отца начальник эшелона.
Этот факт потряс его настолько, что он приказал немедленно освободить пленника. Отца отвели в «теплушку», отдали документы и наган. И он пешком отправился по шпалам назад, без шинели, в одной шапке-ушанке.
Под утро уже был на месте. На станции ночью тоже бомбили, несколько человек из команды отца погибли. Когда отец стал разбираться, что да как, к нему обратился усатый солдат-хохол:
– Товаришу лейтенант, я бачив, хто пускав ту ракетку.
И тут отцу открылось, кто был виновником его приключений. Вспомнилось, как дней восемь назад к нему подошёл лейтенант с пятью солдатами и представился, протягивая удостоверение личности и командировку:
– Я от майора Ситникова, прибыл для производства ремонта мелкого трофейного оружия.
Отец хорошо знал начальника армейской мастерской (АРМ), поэтому новоприбывшие не вызвали у него подозрения. Они расположились в сарае метрах в 50-60 от полотна железной дороги, и действительно стаскивали туда брошенное немцами снаряжение. Только его и увидел  отец с солдатами, когда подбежали к сараю. Самих «оружейников», разумеется, и след простыл.
 В этой истории меня поражало не только то, что отец выжил в, казалось бы, безнадёжной ситуации. В его рассказах о войне всегда удивляло, как он помнит даже мельчайшие детали, сопровождавшие его фронтовую одиссею. Я уже не говорю про имена и фамилии сослуживцев, своих командиров и даже рядовых солдат. Их отец помнил великое множество и о каждом мог что-нибудь рассказать. Например, не раз с благодарностью отец вспоминал  сибиряка рядового Морозко, в прошлом портного, заработавшего шитьём на еду и спасшего, таким образом, в критической ситуации зимой 1942-1943 годов под Курском отделение подчинённых отцу солдат от голода. Рассказывал он и про курьёзные эпизоды, случавшиеся на войне. Один из них имел место на железнодорожной станции Свечинская, упоминавшейся выше. Начальником этой станции был некто Байдин, человек вполне добросовестный, но какой-то дёрганый, пугливый. Как только в небе появлялся немецкий самолёт, Байдин выскакивал из помещения и мчался спасаться по открытому заснеженному полю в соседнее село, а это два километра. Немецкие лётчики, видимо, заприметили его, и однажды «фоккер» специально погнался за беглецом. Раз за разом, как на охоте, «фоккер» открывал по Байдину огонь из пулемёта, но так и не попал. Наблюдавшие за этой сценой  солдаты  потом шутили: «Байдин бегает быстрее самолёта».
 После Курска отец в составе 38-й армии принимал участие в освобождении Киева. Как известно, Киев не удалось взять сходу. В конце концов решением Ставки ВГК  главные усилия 1-го Украинского фронта (до 20 октября – Воронежский фронт) были перенесены с Букринского плацдарма на Лютежский плацдарм. Начатое с Лютежского плацдарма 3 ноября 1943 г. наступление советских войск оказалось успешным, и 6 ноября столица Советской Украины была освобождёна. Как и в других случаях, боеприпасники 38-й армии проделали колоссальную работу, чтобы обеспечить задействованные в полосе прорыва части всем необходимым. О её масштабах красноречиво говорят следующие цифры. На 6-километровом участке прорыва было сосредоточено 88% всех имевшихся орудий и миномётов армии, здесь впервые за весь прошедший период Великой Отечественной войны была достигнута очень высокая плотность огня – в среднем 380 стволов на километр фронта. И это не считая гвардейских миномётов, а ведь один залп такой дивизии выбрасывал 3456 реактивных снарядов весом 320 тонн.
 Во время подготовки к наступлению на Лютежском плацдарме отец трое суток не спал. Поскольку боеприпасов в его распоряжение поступало очень много, их складировали в штабеля вперемежку. Прибывавшие на «студебеккерах» шофера из разных частей рвались побыстрее уехать. Не удивительно, что в этой суматохе можно было что-то перепутать. Буквально за два часа до наступления выяснилось: одной из автоколонн выдали не те боеприпасы. Вместо осколочно-фугасных и шрапнельных снарядов  к 76-мм пушке ЗИС-3 образца 1942 года были отгружены бронебойные. Эта ошибка могла для отца стать фатальной, ему грозил трибунал. Но шофера, скидывая с кузовов снарядные ящики,  его успокоили: «Не дрейфь, лейтенант, мы успеем». К счастью, всё обошлось.
 После Киева наступил черёд Западной Украины. Здесь погиб друг отца  инженер-капитан Н.Г.Безверхий. Это произошло 12 июня 1944 года недалеко от г. Дзвиняч-Жежава Залещицкого района Тернопольской области. Славного Гусара, как называли своего непосредственного начальника мой отец и его товарищи за безукоризненную выправку, подтянутость и порядочность, похоронили около церкви в Дзвиняче. И в первый же год после победы могилу разрушили украинские националисты-бандеровцы, не посчитавшись с тем, что он тоже украинец, хотя и с полтавщины и советский.
Войну отец закончил в Чехословакии. Судьба берегла его, хотя и здесь могла оборваться. Во время боёв на Дуклинском перевале в Карпатах, осенью 1944 года, отца контузило взрывом снаряда, он не подавал признаков жизни. В госпитале отца положили к мертвецам, но его увидел и спас знакомый старшина. Он кинулся к отцу и, после тщательного осмотра, потребовал врача. Отца перенесли в палату, где он пришёл в себя. Контузия привела к потере зрения и слуха. Ситуация казалась безнадёжной, отец мысленно готовился к худшему. Но через месяц интенсивного лечения в госпитале он снова стал видеть и слышать. Выписывая его, пожилой майор-медик сказал отцу: «Запомните, молодой человек, такой счастливый билет выпадает одному из тысячи». Справку о контузии, выданную в госпитале, отец сунул в карман гимнастёрки. Тогда он не представлял, насколько важным для него окажется этот клочок бумаги.