Лизе
Дед стоит у дверей, во всю глотку ревёт: "Аглая!"
От соседних ворот, испугавшись, спешит малая.
Платье в летний горох - бирюзовый, небесный бисер,
и бежит за ней пёс небывалой породы лисьей.
То, что дальше случится, не знаю. Представьте сами.
Я витринный турист, я зевака универсамный,
я иду мимо гнёзд, человеческих хижин мимо,
с равнодушием камня, усталостью пилигрима.
Я люблю застывать у больших магазинных окон
и смотреть на людей неприкаянных, одиноких,
без царей в головах, с лексиконом многоэтажным,
одержимых, измученных неутолимой жаждой.
Они шарят по полкам, зависимые от жизни,
оттого я больна этой самой любовью к ближним,
что на них не похожа. Я сплю, мне земное снится,
разбудите меня, я же птица! Клянусь вам, птица!
А пока я несу свой рюкзак, словно в клюве ветку,
дед выходит во двор, чтобы выкурить сигаретку.
На секунду мне чудится, будто на крик "Аглая!"
отзывается Елизавета, ещё живая.