В белом кувшине – факелы флоксов,
розовая дорожка рассвета
туда, где каждое лето
устлано их душноватым ласкающим запахом
в тяжах нагретой земли.
Мать подрезает в саду гортензии.
Отец едет из Москвы на электричке.
В выпуклом зеркале неба –
текучий покой.
Фонограф ветра фиксирует движенья согласия.
Деревья и травы несут заветы дружества:
нежная зелень, жёсткие семена,
вертикальный северный стоицизм:
умирать молча.
Паутина тончает в утреннем солнце,
мир карликовых чудовищ, роЯсь, разрывает жизни,
сохраняя места в пищевой цепочке.
Я ухожу по тропинке в зелёную глушь,
где-то тут,
пусть мы не нашли,
белые кости Найка, верного друга.
Сюда, умирая,
он унёс свои боевые шрамы защитника
моих малышей, изнывшиеся ревматические суставы,
последние зубы,
ласковую улыбку чудовищной пасти,
в слепое одиночество.
потому что друг
никогда не захочет
сделать тебе больно