Первый в России
( п о э м а)
Пролог
Мятежный, опальный, бездольный,
столицам не кум и не брат,
на север от Первопрестольной
лежал этот ткацкий Царьград.
С рождения взрывоопасный,
текстильного края колосс,
в разительно резких контрастах
он жил, развивался и рос.
В застенках трепален, красилен,
с младенчества, из году в год,
выматывал душу и силы
простой православный народ.
Но, словно живые жар- птицы,
в цветочной и звёздной пыли,
бессмертные русские ситцы
в цехах светозарно цвели.
В салонах Парижа, Нью-Йорка,
лаская и радуя глаз,
на равных с батистом и шёлком
те ситцы ценились подчас.
А сам их творец горемычный,
с великими став наравне,
всю жизнь тяжело и привычно
ходил в полудраном рядне.
Нельзя примириться с неволей,
коль в сердце свободы огонь.
Развеять печали и горе
звала угнетённых гармонь
И лучиком вольного солнца,
противясь беде и нужде,
всё чаще светились оконца
то в той, то в другой слободе.
На те огоньки золотые,
пылавшие в лютой ночи,
сходились, как будто к святыням,
со всех предприятий ткачи.
И пламенем бунтов объятый,
на бой поднимая народ,
рвал цепи кандальные Пятый –
суровый мятущийся год.
Шатал города и селенья,
надеждою мести горя,
за чёрное ТО воскресенье,
за кровь и позор января,
за муку и ужас Цусимы,
за тысячи новых цусим,
за всех горемычных России,
за все униженья Руси.
Светло разгоняя потёмки,
в бессмертие делая шаг,
уже броненосец «Потёмкин»
готовил восстания флаг.
И в ярости стачек и песен,
теснящихся в каждой груди,
грядущие Талки и Пресни
вставали уже впереди.
П а с х а
Эх. пасхальных гуляний излишества –
в животах от жратвы тяжело.
У всего православия пиршество –
Воскресенье Христово пришло.
Загуляла Расея по-чёрному:
песни, пляски, побоища, визг…
-Пей, браты! Все одно неучёные!
-Плюй на жисть! Распаклюй её вдрызг!
-Господа, где хмельные, где трезвые,
с нами облобызаться не брезгуют.
Губы тронут платочком, приложатся,
после сплюнут, утрутся, скукожатся.
-Но, как их не кляни,
ни к чему проклятья.
Что мы, что они –
все Христовы братья!..
Только песенки подобные, подлые,
не желает петь Россия нипочём.
Ей другие были «песенки» преподаны
то "Владимиркой", то пулей. то бичом.
«Нагайка, ты, нагайка,
тобою лишь одной
грабительская шайка
сильна в стране родной…»
И в трущобах сырых и убогих,
с малолетства изведав всего,
нищий люд хоть и молится Богу,
но всё чаще не верит в Него.
В душу, в тело, во всё, чем обходится,
безбоязненно кроет народ.
Динамитно отчаянье копится,
поднеси огонёк и – рванёт!
А пока в государстве спокойненько,
революции ждать не резон.
Только псы, будто чуя покойника,
вой вплетают в малиновый звон.
И двуглавый орёл самовластии
так же гордо над миром парит.
Триста лет простояла династия –
ещё тысячу лет простоит!
Пасха, пасха! Христа воскресение!
Даже нищему праздник и рай.
Всеродство, вселюбовь, всепрощение,
всеслияние – пей да гуляй!
Господа фабриканты в пролёточках
разъезжают. У каждого блажь.
Угостят осетринкой и водочкой,
лишь склонись, поприветствуй, уважь.
Ежли встречный – сойди на обочину,
по колена в трясину вползи…
Господа фабриканты охочие
искупать всю Россию в грязи.
Эк жируют мешки миллионные -
всё дозволено, всё по плечу.
-Нут-ко, братец, крути граммофоны и –
привези сюда девок!
–Лечу-у-у!
Шансонетки, бесовки, нахалки
припадают к «тузам», хохоча.
-Господа! Ах, поедем на Талку!
–Господа! Нет, поедем к ткачам!
–Ах, шарман! Ах, поздравим их с Пасхой!
–Господа, не хотите? А зря…
-Э-э-эх, залётные! Трогай, савраска!
Верховодь, кочевряжая фря!
Шевели-и-ись!..
Искры сыплют копыта.
Кони в бархате, в гривах цветы.
Землю всю обойди – пропади ты!-
не увидишь такой красоты.
Вой. Шампанское пенится лихо.
Разбегается в страхе народ.
–В Голодаиху?
–Нет, на Сластиху!
-Господа, Ямы ближе… Вперёл!
С гиком, уханьем «обчество» мчится.
-Наподдай! Жизнь – блезир и пятак!
-Й-эх, империя русского ситца,
растудыть тебя, так и растак!
Карусель. Окаянство. Потеха.
Дальше катятся посвист и вой.
-Господа, вот и Ямы! Приехали!
-Вороные, бесценные, сто-ой!..
Вышли. Встали отцы-благодетели
пред собравшейся хмурой толпой.
-Что ж вы…это…господ не приветили?
Э, да ладно… Держи на пропой!
-Подходи! Ну, чего оробели вы?
–С Пасхой вас! Вот червонец – бери-и!
Али вы не узнали Гарелина?!
–Господа! Да они ж бунтари!
Вон какие все рожи разбойные…
а глазища-то, боже ты мой!
-Господа, нагляделись, довольно и…
господа…поскорее…домой!
И- задочком, задочком к пролёточкам.
«Божья мать, охрани и спаси!»
-Вороные, родные, залёточки...
Помогай! Поскорей уноси!
–Ууу, голота!
–Орда полудикая!
–Мы ишшо вам покажем, смо-о-три-и!
У кокоток от страха великого
недержанье случилось внутри.
-Ох и страсти! Все прямо как бешеные…
-А с чего? Я никак не пойму…
-Сицилисты их мутят заезжие!
-Сицилисты? А мы их в тюрьму!
-Вон – полиция! Вся от нас кормится!
Полицмейстер прохвост, идиот,
распустил их – обжоры, пропойцы…
А до дела рука не дойдёт.
-К ним как к людям…
пасхально, по-доброму,
а они…Аж заныло в груди!
–Это- что! Они скоро в нас – бомбами!
Самого сковырнут…погоди!
-Свят,свят,свят…Али мы не хозяева?
Аль смолчим и оставим как есть?
-Я свово там приметил…Дунаева!
Проучить бы его, ваша честь!
–Что – один! Все сызмальства заразные!
Всех одной бы вожжой повязать
и в Сибирь – у-тю-тю, красномазые!
–А кому же тогда работАть?
–Ну и жизнь! Кабала беспросветная!
Так и по миру впору пойти…
-Ничего, не пойдём…Э-эх, заветные!
Берегись! Разбегайся! Па-а-ди-и-и!..
М а ё в к а
Ой, крутые пасхальные яйца!
Животом вся полиция мается.
И пока ей с похмелья икается –
на маёвку народ собирается.
Как в лесу при дороге на Горино
передумано, переговорено
про дела, в государстве обычные,
про поборы и штрафы фабричные,
про всю жизнь горевую, голодную ,
про великую муку народную.
На берёзах зелёные веточки.
В тесный круг собрались комитетчики.
Все известные местные жители,
все знакомые всем хорошо.
Вон Евлампий Дунаев.., Вон Жиделев…
Ваня Уткин… Семён Балашов…
Вместе тянут,как лямку бурлацкую,
злую долю бедняцкую, ткацкую.
А поодаль чуть-чуть,на поляночке
картузы,полушалки, платки…
Соловьино щебечет тальяночка.
Бархатисто стучат каблуки.
Конспирация!
И про собрание знать чужая душа не должна..
Кто ни сунется, скажет – гуляние,
скажет – май, воскресенье, весна!
И пока ещё подходит
с фабрик выбранный народ,
красна девка под гармонику
вполголоса поёт:
«Шла я с фабрики одна,
прокламацию нашла.
Не пилось,не елося,
прочитать хотелося.
Не надейся ты,Куваев,
на жандармов и царя.
Погоди,настанет время,
силы копятся не зря.
За клопов ты нам заплатишь
и за эту злую тьму…
Мы ударим так, что жарко
станет небу самому!..» ххх
Оборвалась тут тальянка,
зазвенели голоса:
-Это Анка!Наша Анка!
Эх и девушка – краса!
Восторгаются, хохочут.
Только Васька-подраклист
улыбнуться ей не хочет
и глядит, как террорист.
Анна
-Вася, что ты, мой родной?
Аль обиделся?
Васька
-Лучше б,Анка, я с тобой
и не виделся.
Веришь ли, и сам не рад…
это всё, как бедствие…
Анна
-Ты – фабричный делегат,
человек ответственный!
Васька
-Но любовь…она не дым…
чистое пожарище...
Анна
-Мы потом поговорим…
Голос
-Здравствуйте, товарищи!
И внезапно поднялся над массой,
словно вслушавшись в трепет сердец,
то ли слесарь высокого класса,
то ли опытный ткач, то ли швец.
Васька
-Это кто же такой?
Анна
-Афанасьев! Наш наставник,
товарищ… "Отец»!
Измождённый,костлявый,но крепкий,
в неказистых железных очках,
в бороде и затасканной кепкк,
с нелегальной брошюрой в руках.
Говорил. Его слушали тихо
Доходило.И как не дойти,
если он о ткачах, о ткачиках,
о твоём беспросветном пути,
обо всём.что давно наболело,
стало главною мыслью твоей…
«Отец»
-…поднялись мы на правое дело –
за всеобщее счастье людей..
Мы хотим дать свободу народу,
детям свет, голодающим хлеб,
потому что народ без свободы
беспробудно бесправен и слеп.
Этот лес, эти пашни и реки,
каждый сад, каждый цех, каждый дом –
это наше должно быть навеки,
так как создано нашим трудом!
Голоса
-Верно!
-Правильно!
–Славное дело!
Васька
-Только кто ж согласится отдать
эти фабрики, эти посевы?
«Отец»
-Кто отдаст? Да самим нужно взять!
Жиделев
-Революция – сила и вера!
Васька
-Ре-во-лю-ция?..Трудно понять.
Ну а ежли побьют нас, к примеру,
что тогда?
Иван Уткин («Станко»)\
-Мы восстанем опять.
И продолжим борьбу до победы,
и оружьем добудем права!
Васька
-Так,так,так…Ну, Анюта, не ведал,
что возможны такие слова.
А вот власть? Государь? Он-то как же?
Аль дозволит вселенский разбой?
Голоса
-Да какой же разбой? Вот ведь скажет…
-Что ж, молиться царизму прикажешь?
–Никогда!
–Смерть тиранам!
–Долой!
Васька слушает, будто в угаре,
подавляя волненье в груди.
Он прозреет ещё, этот парень,
у него ещё всё впереди.
Под влияньем рабочего класса,
проходя курс ученья в бою,
сколько тёмных, безропотных «васек»
находили планиду свою!
Находили не сходу, не сразу,
спотыкаясь, сбиваясь в пути,
выходя на широкую трассу,
чтоб с неё до конца не сойти.
Чтоб потом, через годы и войны,
подводя под судьбою итог,
мог сказать человек:-Жил достойно.
Сделал всё для народа, что мог…
…Маёвка продолжается широко, красиво.
И рабочим ясно,кто друг, кто враг.
Вьётся на берёзе красная косынка,
словно пролетарский бунтарский флаг.
И гремит над лесом огненное слово,
честное призывное слово «Отца».
И в ответ рабочие:
-Мы готовы дать отпор мучителям и подлецам!
-Нас не запугают пули и нагайки!
–Гневу пролетариев пришёл черёд!
–Пусть дрожит и бесится кровопийцев шайка!
«Марш, марш вперёд, рабочий народ!..»
Ф р у н з е
Баульчик к себе прижимая,
следя, не прилип ли агент,
по улицам спешно шагает
приезжий столичный студент.
Идёт мимо фабрик, трактиров,
лабазов, коттеджей, церквей,
хибар кривобоких и сирых
в убогости серой своей,
где важно, как каменный будда,
всея голытьбы бог и царь,
с лицом записного иуды
стоит господин полицай.
Приезжий глядит исподлобья,
не в силах сдержать свою грусть.
«Глухому острогу подобна
ты, бедная матушка-Русь.
Лежишь,как большой околоток,
где гнут всё живое окрест
казачья бездумная плётка,
святая сивуха да крест…»
Вдоль улицы шаг его гулок.
Ах,как разгулялась весна!
Один и другой переулок…
Но вот наконец и она –
калитка с табличкой над нею.
Забор. Палисадник. Скамья.
-Простите,мне нужно к Андрею.
–Прошу Вас…Андрей – это я.
-Вы –Бубнов?
–А с кем я,простите…
-Привёз Вам привет и поклон.
Просили принять…
-Заходите!
Мы целую вечность Вас ждём!
В гостиной уютной и тесной
прохлада, покой,тишина.
Гость плотно устроился в кресле.
Хозяин присел у окна,
серьёзный,сухой,бледнолицый,
коснулся рукою виска.
-Ну,как там работа в стол
–Да прямо скажу – нелегка.
У вас-то здесь как?
–Тоже сложно.Повсюду хотят бастовать.
Мы делаем всё,что возможно,
чтоб веру в победу поднять,
собрать воедино все силы
и двинуть в решительный бой
да так, чтоб потряс всю Россию
революционный прибой.Пора!..
А за окнами вьюга –
листвы распустившийся шёлк.
Два юных,два будущих друга
беседуют так хорошо…
А жизнь,словно славная песня,
и будто подарок –судьба.
И что впереди –неизвестно,
одно лишь известно – БОРЬБА.
Темнеет.Надвинулся вечер.
Полнеба закрыло свинцом.
Ну.что же, и дышится легче,
когда свежий ветер – в лицо.
Когда в непокорстве и силе,
соломки под бок не стеля.
стихийно бушует Россия,
да так, что трясётся Земля.
х х х
В исканьях , резолюциях и спорах
летело время – час один, другой.
И Фрунзе видел свой родимый город,
такой же, как Иваново, глухой,
могучих гор заснеженные шапки,
братишку и сестрёнку у крыльца…
И чувствовал, в душе возникли сладко
напевы милой родины отца.
В российской раскалённой круговерти,
в предгрозовой Ивановской тиши
звучало по-молдавски «Фрунзе верде» -
святой зелёный лист моей души.
"И сам я, как листок гонимый ветром,
оторванный от веточки родной,
лечу, лечу, лечу по белу свету,
и где, когда найду приют, покой?
Но что за мысли, что за настроенье?
Да просто вдруг в негаданной тоске
припомнился из детства миг весенний,
в кругу семьи, в далёком далеке…»
И вновь к Андрею.
Напряжён, подобран
(ничто с пути такого не собьёт!).
-…а если власти не решат по-доброму,
добьёмся силой. Сила та – народ.
Рабочим избавления, поверьте,
не даст ни Бог, ни царь и не герой!..
А в мыслях снова: «Фрунзе, фрунзе верде…»
Ах, лист зелёный, лист зелёный мой!»
И он застыл, как будто бы с пригорка
увидел там, за синей далью лет,
«Владимирку»… Два смертных приговора…
И вечной Революции рассвет.
С т а ч к а
…И пошла всефабричная качка –
так рванула,что сжало в груди.
-Стоп,машина! Товарищи – стачка!
–Все на площадь
–Скорей выходи!
–Хватит ждать от хозяев подачки!
–Поднимайся,ребята!
-…ходи-и-и!..
Будто сбросив тяжёлую ношу,
молодея,меняясь с лица,
щли с надеждою жизни хорошей
и решеньем стоять до конца,
шли могучим и грозным потоком,
на глазах распрямлялись, росли.
Шли с Гарелинской,Щаповской,Фокина,
шли с Грязновской, с Куваевской шли,
шли с Бакулинской – самые первые…
Перед ними казачий отряд.
Полицмейстер,как мумия,серый,
за нагайку схватился.
Полицмейстер
-На-а-а-зад! Подлецы! Запорю!Закопаю!
Разойдись,сволота!Бунтари-и…
Но вперёд протолкнулся Дунаев.
Дунаев
-Ты на нас,господин, не ори!
Не пугай подневольной винтовкой,
уж довольно давил нас и гнул.
Вон и царь разрешил забастовки –
самолично Указ подмахнул.
Вот, «Вечерняя почта»…Смотри-и-ите!
Кожеловский глазами хлоп-хлоп.
Онемел.Растерялся блюститель.
Осрамился ретивый холоп.
Понеслось по рядам:
-В город едет!
–Ты гляди,напужался палач!
-Вот и первая наша победа!
-Ну,Евлампий!
-Ну,ухарь!
-Ну,ткач...
Окрылённые редкой удачей,
словно ратники в первом бою,
шли и пели,от радости плача,
крепко веруя в правду свою.
Шли, с судьбой бесталанною споря,
шли в сиянии вешнего дня.
Разливалось народное море,
обывателей в норы гоня.
Закрывались лабазы и лавки.
-…не иначе,как будет погром!
–Прости, господи,экие шайки!
-Вон их сколько!
–Тут мало ружьём…
-Тут орудием надо – всех сразу!
–Всех под корень! И выжечь дотла!
-Это ж надо,какая зараза.
-У меня и прислуга сбегла
к ним, проклятым…
-За что ты нас,боже?
За какие такие грехи?
–Если что – так никто не поможет,
заиграют вокруг «петухи»!..
На Воздвиженской площади,право,
даже яблоку негде упасть.
В окружённой войсками Управе
заседает вся местная власть.
Растерялись.Упарились.Взмокли.
Изумлённо таращат глаза.
Тянут к окнам монокли,бинокли…
Городской голова
-Господа, это прямо гроза!
Вице-губернатор Сазонов
-Чёрт те что,господа, я не знаю,
что нам делать и как поступить…
А на площади хором:
-Ду-на-ев!
Говори! Хватит душу томить!..
…………………………………….
…………………………………….
…Вдохновлялась и ширилась стачка.
Каждый чувствовал друга плечо.
Говорили печатники,прачки,
металлисты легко, горячо…
-Хватит женщин гонять, как скотину!
–Хватит злыдням на шеях сидеть!
–Хватит гнуть нам покорную спину!
–Хватит маяться! Хватит терпеть!
–К чёрту лысому всех толстопузых!
-Нуждам бедных – заботу, внимание!
-Свободу праздников!
-Свободу союзов!
–Да здравствует Учредительное собрание!..
Тут из Думы Инспектор фабричный
мрачно вышел и встал у дверей.
-Вы вели бы себя поприличней,
всё же люди, не стая зверей!
Обратился с усмешкой к голодным,
теребя золотую тесьму:
-Объясните мне, что вам угодно?
Я вас что-то никак не пойму.
Зашумела толпа,загудела:
-Хлеба!
-Пенсий!
–Охраны труда!
Инспектор
-Нет, нет, нет, -это – гиблое дело
говорить с целым сборищем…м-да!
Ваши требования мы рассмотрим,
я их взял, прочитаю…но,вот,
разговаривать так,как сегодня,
уверяю вас…так не пойдёт!
Здесь ведь Дума – не хлев и не хата…
Дунаев
-Хорошо…Коли вам невтерпёж,
мы тогда изберём депутатов!
Инспектор
-Де-пу-та…
Дунаев
-Депутатов!
Инспектор
Ну, что ж...Как желаете... вольному воля.
Человек этак шесть или пять…
Дунаев
-Нет,позвольте! Нас будет поболе,
каждой фабрике есть что сказать!
Голос из толпы
-Депутатов? Куды он нас тянет?
Не в парламет,чай.кофий хлебать?
Николай Ананьин
-Ничего! Создадим и парламент,
и научимся им управлять!..
Первый в России
Соблюдая во всём равноправье,
выполняя народный завет,
заседает в Мещанской управе
первый в мире Рабочий Совет.
Заседает в просторной палате,
солидарен во всём и един.
Есть президиум, есть председатель –
Авенир Евстигнеич Ноздрин.
А на улице, в красках заката,
у дверей, у окон, у ворот,
охраняя своих депутатов,
обсуждает их речи народ.
-Во, Мотря-то Сарментова!
–А Балашов как крыл!
–А как посля студентов
Дунаев говорил!
–Студенты…что ж, студенты –
они за нас горой.
Но всё ж интеллигенты,
а наш Евлаха – свой!
–Пущай ты сам Куваев,
но, заруби, злодей,
хозяин-то Дунаев
на фабрике твоей!..
А в высоком зале идут дебаты.
Не стихает накал их, наоборот.
Господин инспектор и депутаты.
Господин инспектор попал в оборот.
Инспектор Свирский
-…Господа рабочие, где-то вы правы,
весьма понимаю я вас, господа.
Господа фабриканты не имеют права
и… всё же они – хозяева. Да!
Конечно, можно создать баррикады,-
я тоже Плеханова и Струве читал…
Но борьба, что ведут социал-демократы,
есть увлечение и даже скандал!..
Зал взорвался от возмущения.
Господин пригнулся. Быть беде.
Дунаев
-Завсегда толстосумы в пустых увлечениях
обвиняют голодных бесправных людей!
Балашов
-Но, словно дубу гнилому, лежалому,
Волги великой не запрудить,
так и опричникам самодержавия
нас не дано запугать и сломить!
Голоса с улицы
-Верно!
–Настанет день – всё припомнится!
–Близок, близок решительный бой!
В окна раскрытые волнами ломится
тысячегорлый народный прибой.
У господина инспектора пожухли казённые пуговицы,
сникли орлы золотые, как мокрые индюки.
Двое подручных инспектора рядом синеют и куксятся
мало ль что может случиться? У страха глаза велики!
«Надо же, время какое! Чёрное, смутное, лютое…
Только вчера лишь в фаворе, в чине, у власти и – вот…
Ишь, говорят как хозяева…Требуют льгот почему-то…
распоряжаются, властвуют…Если так дальше пойдёт…»
Авенир Ноздрин
-…Наше движение мирное. И вести его будем по-мирному.
Пусть господа наши требования законные удовлетворят.
Восемь часов – труд! Условия фабричные и квартирные.!
Отпуск беременным женщинам! Ясли для малых ребят!
Но пусть фабриканты не думают взять нас своими уловками!
Нам отступать уже некуда, напрочь загрызла нужда…
Так, господа, передайте им!
И – от шампанского пробками –
выскочили на улицу взмыленные господа.
Но продолжается первое заседание Совета Рабочего.
И никому не ведомо, что в эти часы родилась
здесь, в этом зале торжественном, зримо, надёжно, воочию,
новая государственная - Первая Народная Власть.
Шли за поддержкой люди, шли за советом и светом,
как далеко был виден,этот тревожащий свет!
Из Родников, из Мурома, из Костромы шли к Совету –
высшим авторитетом стал для всех Первый Совет.
Как голова кружилась славно весеннее, юно!
Самый несчастный обласкан, самый забитый согрет…
Пламенным продолжением дела Парижской Коммуны
стал вознесённый над стачкой Первый в России Совет.
Сколько о нём нацарапают всяческих страстей-мордастей
"праведные" борзописцы всех либеральных газет...
Но навсегда останется символом правды и счастья –
первой народной власти – Первый Рабочий Совет.
Красная Талка
…С корнем вывернув всю мостовую,
власти сунутся – в дело пойдёт –
негодую, грозя, протестуя,
направляется к Талке народ.
Над сплочёнными тесно рядами,
перед войском, что встало, застыв,
гневно вспыхнуло красное знамя
и взлетел «Марсельезы» мотив.
Десять тысяч голодных и сирых
беспощадно подводят итог:
-Отречёмся от старого мира,
отряхнём его прах с наших ног!..
По Приказному мосту – колонной –
мимо лавок, лабазов, церквей,
мимо райских дворцов миллионных,
огородов, шинков, пустырей,
мимо фабрик, контор и заводов –
по булыжнику в каждой руке!-
вдоль по Соковской – маршем свободы!-
к неизвестной пока что реке.
Через день вся Россия узнает
про святые её берега.
А пока тут лишь ветер гуляет
да играют камыщ и куга.
А пока здесь безлюдно и душно,
но идёт, широка и вольна,
будоража игрушку- речушку,
грозовая большая волна.
Приближается жа-а-аркое лето.
С каждым днём ход борьбы горячей.
Стала Талка университетом –
политвузом восставших ткачей.
А на мысе, поодаль от схода.
заседал за сторожкой лесной
выразитель надежд всенародных –
всё вершащий Совет боевой.
Сколько разных пробелов и пятен
в разрешении жгучих проблем!
Господа не идут на попятный,
угрожая расправою всем.
Опустела народная касса,
а ни стона, ни жалоб от масс,
Ведь терпенье рабочего класса
безгранично, как сам этот класс.
Но помогут восставшему люду,
связи добрые всё же крепки.
Поплывут, потекут отовсюду
потом пахнущие медяки.
И живя на грошах этих медных,
ни на миг не оставят борьбы
наши непокорённые деды,
доказав, что они – не рабы.
Б о й н я
Талка. Талка, трибуна свободы,
заповедная наша река,
как темны твои чистые воды
как суровы твои берега!
Здесь учили добру и отваге,
убеждали не гнуться от бед.
И пылали багряные стяги,
как залог пролетарских побед.
Слышишь, Талка, проклятья и стоны?
То в ответ на запреты властей
протестует народ возбуждённый,
ожидая незваных «гостей».
На посту боевая дружина.
Депутаты сплочёны, дружны,
только нервов стальные пружины
до отчаянья напряжены.
Балашов
-…подчиниться властям – значит, сдаться.
Всё добытое снова отдать.
Как поступим, товарищи…братцы?
Что решаешь, народ?
Анна
– Бастовать!
Голоса
-Бастовать!
–Бастовать! Все так думаем!
–Кто мечтает, чтоб всем нам пропасть?
Фабриканты, полиция, Дума –
то-есть вся эта чёртова власть!
–Плач детей наших слуха не режет им…
-И забота о нас не с руки!
–Так что будем держаться по-прежнему!
–Ка-за-ки-и!
–Казаки!
-Казакииии!..
Всколыхнулось собранье и замерло.
Что сулит эта встреча с врагом?
Вновь кому-то тюремные камеры,
а кому-то в лицо сапогом…
Ну а Талка журчит, разливается,
кружит в волнах цветов лепестки…
Рокот… Топот копыт… Появляются
в отдаленье, качаясь, штыки.
Вот и выплыло грозное воинство,
к усмиренью готово вполне.
Впереди, сохраняя достоинство,
полицмейстер на сером коне.
Господин Кожеловский. Нарядненький.
Сытый. В белых перчатках. Душист.
Позади унтера и урядники.
И у каждого в рученьке хлыст.
Талка светится вся. Птицам весело.
И так тихо. Как будто во сне.
Васька
-Что, Анюта, головку повесила?
Не полезут они, не посме…
Не посмеют?
С ухмылкою пьяною
Кожеловский сорвался на крик.
-Разогнать эту дрань голоштанную!
Разметать её! Пли и пори!
И,приказу сатрапа послушные,
словно стая натравленных псов,
заорала орда криводушная,
закрывая сердца на засов.
Шашки вон!.. Морды злобные скалятся…
Оголтело взлетают бичи…
Под копыта тяжёлые валятся,
от расправы спасаясь, ткачи.
Кожеловский ликует и бесится.
-Окружай! Не позволь улизнуть!
Торопливо и истово крестится:
« Помоги мне, Господь, не забудь…
Оценили бы только усердие
предержащие власти, а там…»
-Никому не давать милосердия!
Пли по всем непокорным скотам!
Чем ответит толпа безоружная?
Камни, палки – а что же ещё?
Казачня навалилась на Гужова…
Взят Ноздрин… Арестован Грачёв…
Стоны… Вопли… Тревожное ржание..
Град камней… Разнотравье, кусты…
У господ казаков ликование,
бранью давятся мокрые рты.
Разгулялось отродие волчье.
-Братцы, кажный бунтующий – бес!
И отходят, отходят рабочие,
унося своих раненых в лес.
Дюжий всадник глумится над Анною:
- Голоси, голодраннишша, плачь!
Зарублю чичас, тля окаянная!
На колени!
Анна
–Будь проклят, палач!
Васька с камнем рванулся к хорунжему.
–Ты чего же творишь, остолоп?
И святым пролетарским оружием
озверевшего стражника – в лоб!
Анна
-Васька-а…дьявол! Нет, вы поглядите-ка!
Что наделал ты, бешеный… ну?
Бубнов
–Отходите, друзья, отходите!
Васька
–Станко, дай револьвер, я пальну!
Фрунзе
-Нет, насильем в ответ на насилие
мы не можем ответить пока.
Поспешайте, товарищ Василий,
хватит вам одного казака.
Забирайте друзей и невесту,
и вон там… по оврагу, в обход…
Ну,опричники, этого зверства
вам вовек не забудет народ!
Голоса
-Не простим!
–И – сочтёмся!
–Товарищи! Пролетарии, мы – не рабы!..
…Там и тут полыхнули пожарища…
Там и тут повалились столбы…
Баррикады!
Иссякло терпение. Возмущение льётся рекой.
«Добьёмся мы освобожденья
своею собственной рукой!..»
Э п и л о г
Из пуль очередного усмирения
какой урок извлёк рабочий класс?
Прозрение пришло к нему, прозрение!
У самых тёмных спали шоры с глаз.
Взорвались массы, требуя оружия.
Народ уже не веровал в судьбу.
И стало ясно каждому, что нужно
всем миром дальше продолжать борьбу.
-Убийц и истязателей – к ответу!
–Долой войну, бесправье и нужду!
-Вся власть Советам! –
гордый лозунг этот ,
он вспыхнет вновь
в Семнадцатом году.
И утвердят октябрьским восстаньем,
собрав все силы и любовь, и страсть
рабочие, солдаты и крестьяне –
СОВЕТСКУЮ –
свою родную власть.
Апрель-май 1981 г.
Которую. спустя 70 с лишним лет подло разрушили властительные
«наследники» этих борцов - «почечник» Андропов, «пятнистый» Горбач и «культяпый» Эльцин со своими бандами..
ххх Подлинные частушки Иваново-Вознесенских рабочих.
А большинство создателей не только Первого, но и многих
последующих НАРОДНЫХ Советов вскоре погибли уже в СОВЕТСКИХ тюрьмах и лагерях.
Первый председатель Рабочего Совета поэт Авенир Ноздрин,
беспомощный старик, был зверски убит надзирателем в Ивановской следственной
тюрьме в сентябре 1938 года и тайно захоронен в общей могиле.
Фрунзе – будущий нарком военмор зарезан в Кремлёвской больнице во время операции на желудке,Бубнов – будущий нарком просвещения расстрелян в 1937 году, Постышев – будущий секретарь ЦК КП(б) Украины расстрелян в 1938 году. И т.д и т.п.