Вифлеемская царица уходит.
Томным взглядом окидывает меня:
Была, говорит, страстной девочкой,
Прогнулась, обмякла. Любя?
И царица хочет младенцев винить,
Хочет крови, а также смерти.
Только я теперь жарче огня
И спалить в раз могу ее в запертой клетке.
"Ты ,- кричит мне царица, могла б
Воевать и крушить мирозданье,
Ну на что тебе этот двуспальный ангар,
Будем вместе, ты знаешь, нужна мне!
Ты по роду должна забирать лошадей
У людей и косить их скотину,
Отвращать, ненавидеть врагов и друзей
И вращать на станке их как глину.
Что ты выбрала, дура?
Какой поворот.
Черт здесь сломит рога и копыта.
От чего ты меня променяла на ноль,
Почему я должна быть забыта?"
Я царице спокойно, склонясь говорю,
Мол, прощай, не серчай, расстаемся.
Между гробом в каморке и гробом во льду,
Для меня стало чуждо второе.
Если был кто-то рад возложённым грехам,
То не я и не мой прародитель,
Свою жизнь, свою честь я тебе не продам,
Хоть ты ангел мой, мой искуситель.
И с мечом рождена не к войне моя плоть,
А к защите и рода и быта.
Я не нашу любовь променяла на ноль,
Но припомнила все, что забыто.
В вечер ясный придет мое солнце ко мне
И затянется небо закатом.
А в закате судьбы, все, кого не спасли
Обретают свободу крылато.
На плато улетят, старт в небесную даль
Гарантирован им, дарован.
Это я провожу их в свою колыбель,
Без тебя. Совершенно новой.
И споконо смотря в небеса помашу,
Помашу , и мне скажут спасиБо.
А затем свое солнышко спать уложу,
Чтобы дальше оно нам светило.