(Фрагмент из романа «Евгений и другие»)
…Конфликтовал ли фрак с камзолом?
Связь Душ не выглядела вздором…
...С того приезда миновал
Какой-то срок, велик иль мал…
...Рьян до тепла, мороз шёл вором...
Но чужд Природе криминал –
Сильна врождённым произволом,
За что в любые времена
Один лишь шут Власть обвинял.
Полярный Дух со скрипом, звоном
морозный выдвинул финал,
Не видя смысла в беспризорном.
Холодным северным сезоном
Зиме, как девке, изломал
Всё тело русский климат, лоно
Засыпав снегом ей. Зима
На Русь злой мачехой кидалась –
Склонить желала, как казалось,
Она её под свой мотив,
Вконец её измолотив
Морозами, отбросив жалость.
Земля подавленно зажалась
От неуёмной мерзлоты.
Пусть тяжелы её следы,
Навек смиряться с ними – дурость!
И верно, сколь Зима ни дулась
В проталинах, как в синяках,
И как в себе бы ни замкнулась,
Чтоб вечно барствовать в снегах,
Её (саму уже в тисках)
Топило солнце. Потянулась,
Приподнимаясь на носках,
Как девка юная, к теплу Русь,
И Феба жаркая рука
Ей обласкала свысока
Грудь и озябшие бока.
Ещё от зимней спячки жмурясь,
Спросонок жарко не целуясь,
Уж млела Русская земля
В лучах весеннего тепла.
Ещё покрытая клоками,
Нетающими островками
Сугробов в складках теневых,
Земля всей юной нежной кожей
Раскрылась девушкой пригожей
Пред Фебом в наготе живых
Инстинктов после пробужденья.
Земле неся освобожденье
От всех запретов мерзлоты,
Феб выпил с ней вина на «ты»,
Рассеяв вмиг предубежденье,
Мешающее ей возлечь
На ложе Феба. Уберечь
Весною девственность от Феба
Земля не сможет всё равно.
И лишь любовное вино
Тому виною, ибо Небо
Силком не станет принуждать
Грешить любовью и рожать.
От Феба прятаться нелепо.
На всё отпущенное лето
У Феба вымолив любовь,
Земля рожает вновь и вновь
Плоды без устали. Жаль, это
Не длится вечно на Руси…
Ласк летних месяцев вкусив,
Земля уж на исходе сил
Спешит попасть всем винегретом
Своих лесов, лугов, полей
Под ласку бабьего уж лета,
Чтоб на ходу прощаясь с Фебом,
Бежать за ним любовно следом,
Ловя тепло сентябрьских дней,
А там уж – умереть скорей,
Чем чахнуть скромного скромней…
Хранить деревьям не дано сень
Над всем, что вянет средь корней –
За сентябрём серьёзна осень…
Не с паутиной, не с бабьём,
К Земле угрюмым бобылём
Ноябрь приходит. Он несносен:
Неласков с ней и с виду грозен.
И что ж мы видим с ноябрём?
Достигнув некого предела,
Земля к живому охладела,
И распластался властно снег
На ней, фригидной, без помех,
Но и без страсти очумелой.
Земля умрёт, когда ей, квелой,
Зима подарит белый мех…
Так чередой сезонных вех
Проходят годы жизни целой –
Так быстро, что и смех и грех.
И ты уж понял, оробелый,
Что от косы старухи в белом
Не помогает быстрый бег.
Вчерашний глуп земной успех,
Коль ты уж там одной ногою…
* * *
В усадьбе Ленских траур, горе:
Пополнился старинный склеп –
Тут на смоленщине их море.
Смерть посетила Ленских вскоре,
Как по соседству взял да помер
Онегин – через пару лет.
При скорби, может быть, вселенской
От перепоя занемог
И свет покинул старший Ленский.
Сынок с чувствительностью женской
Так плакал, что костюм намок.
Невыплаканных слёз комок
Застрял у Вовы где-то в глотке,
Коктейль из знаний – в черепке.
И с этим всем добрался ходко
Сын из Европы налегке,
С повязкой траурной из крепа,
До потревоженного тут
Врасплох и потому нелепо
Фамильного чертога-склепа.
Друзья соседи дружно мрут –
Уж я-то не сгущаю краски…
Их сыновья сошлись по братски
(Друг другу каждый вновь сосед)
По истечению трёх лет
Разлуки, проведённых в адски
Тяжёлых умственных трудах
Иль прожигаемых по б...дски.
(Опять грешил наш вертопрах
Онегин младший втихомолку –
От пропаганды мало толку!)
Уж как не изловчался только
Дружок, чтоб Ленского развлечь,
От мыслей горьких уберечь!
О чём не заводил бы речь,
Ни женщины, ни птица-тройка
От горя не могли отвлечь.
Какой же силой плоть завлечь?
Кто из чужих дерзни, затронь-ка
(Пусть пальцем лишь… промеж колен)
Своею похотью гарем
Онегина – не околей
Он сам на собственной же койке,
Ждёт дерзновенного дуэль.
Для друга ж распахнуть постель
Не жалко с лакомою долькой
Живых сокровищ, если цель,
Как понимал её кобель,
Иезуитски выше средства…
Но Вова, словно задубел…
Да, он обрёл права наследства,
А с ним (хотел иль не хотел)
Взял много душ и много тел.
Но… это ль почва для джентльменства,
В котором Вова преуспел!
Такое видя декадентство
В картинах Вовочкиных дел,
Онегин искренне скорбел.
Где ж кобелиное главенство?!
Набравшись пресного степенства,
Дружок-сообщник по былым
Проказам юности и детства
Не льнул прилипчивей смолы,
Как это с ним случалось прежде,
Ко всем, кто не в мужской одежде.
Иным вернулся господин
Владимир Ленский – паладин
Отнюдь не плотских уж занятий.
Предмет Онегинских симпатий
Его не тронул ни один:
Ни демонстрируемый в платье,
Ни откровенно без него.
Всех отсылал небрежно, право,
Чудак (сколь ни были шалавы
С ним ласково любезны) вон.
Онегину однажды он,
Красавец юноша кудрявый,
Сказал:
– Не лезь со всей оравой!
Я, не смотря на вид мой бравый,
По сути стал давно не тот,
Кого увидела Европа,
Раскрывши в оторопи рот:
Не похотливый обормот,
Кого не трудно с первой пробы –
И даже из-под крышки гроба –
Взять женской юбкой в оборот.
Я – ловелас наоборот:
Романтик до сердцебиенья…
Приму твоё неодобренье
И осужденье в свой черёд…
– Романтик ты до отупенья!
Тебя жизнь будет наперёд
Спасать от самооскопленья,
Когда концом тебя припрёт, –
Не удержался от острот
Герой, услышав это пенье,
И хмыкнул. – Пропадёшь ты, брат,
И пожалеешь сам стократ!
Теряя всякое терпенье
В попытках вновь вовлечь в разврат
Дружка, как пять-шесть лет назад,
Сосед излил недоуменье,
Как только юноша умолк:
– Прости, Володя за намёк…
Ответь, как на духу, и разом…
Тебя не оскопили часом,
Когда в Европу залетел
Ты похотливым лоботрясом?
Ужель соблазны женских тел
Тебя не привлекают больше?
Признайся, по дороге в Польше
Не прицепился ль ты пажом
К какой-нибудь панёнке знатной,
Чей муж, поняв тебя превратно,
Вес приуменьшил твой ножом?
Народ жесток за рубежом,
Но… голос твой не тонок, вроде…
– О, нет! – порозовел Володя. –
Больших конфликтов избегать
Мне помогала Божья Мать.
Я не вошёл в число пародий
На полноценного самца.
Однако, зрелищем конца –
Речь о моём конце, конечно –
Достойно разве бесконечно
Смущать десятки дев и баб?
Пусть и доселе я не слаб
В понятном смысле как мужчина,
Чей дух, как прежде, говорит,
Что он боготворит Харит,
Но похоть нынче уж горит
Во мне, как слабая лучина…
Иных симпатий новый круг
Собрал я из иных подруг.
– ???
– На них я жизнь свою поставил…
– Ах, вот как! Где ж ты их оставил?
Давно ли? Так твою растак!
Раскрыть хочу один пустяк:
Теперь целуетесь в уста вы,
Поди, по почте или как?
Хоть в этом-то ты не слабак?
– Они со мной всегда повсюду.
– Ты уподобился верблюду,
Неся их, не жалея плеч?
Уж не о призраках ли речь?
Уж ты поведай, не соври мне,
Придём ли, путь к ним проторив, мы
В объятья призрачных невест?
– Мои невесты – это рифмы
Они, то мудры, то наивны.
Звучанье их, как благовест.
В кругу поэзии им мест
В достатке будет без стесненья.
Зовут в минуты озаренья
Меня из адюльтерных недр
Любовницы – Стихотворенья.
Их чувством управляет Метр.
И крутят скрытно шуры-муры
Со мной безмолвные Цезуры.
Нет для меня милей особ,
Чем избранные мной из Стоп.
Поэзия! Я болен ею!
Безумной страстью пламенею
К партнёрам преданным своим
(Пусть те и явно из мужчин) –
Красавцам Ямбу и Хорею.
Мне никогда не скажет «нет»
Всегда послушный мне Сонет.
Летят Размеры, словно птахи, –
Из Стоп стихи прядут, как пряхи.
Подолгу у меня гостит
Мне симпатичный Амфибрахий.
И лишь Гекзаметр во прахе…
Но мне нисколько не претит
Своей настойчивостью Дактиль.
Известный постоянством Такт иль
Надёжный Ритм всегда со мной.
Стать может верной мне женой
Излишне строгая Синтагма,
Коль предпочтенье ей отдам.
И звучных Иктов по рядам
Рассаживаю я, как птах, на
Изящных веточках стихов…
Вот с некоторых пор каков
Моих симпатий круг бессменный.
Боготворя их, я отнюдь
Не склонен запятнать изменой
Весь свой совместный с ними путь,
Порою труднопроходимый…
– Так ты поэтом стал, родимый?!
Пути иного не нашлось
Башке под кудрями волос?
Пусть наша жизнь не сплошь фиеста,
Но что красавицы уезда
Припомнят о тебе потом,
Когда свой путь, и то с трудом,
Ты кончишь у загробной бездны?
Проймёшь ли рифмой Смерть с косой?
– Не смейся над моей стезёй.
– Я посмеялся бы, да где там!
Смешно ль признать в тебе аскета?!
Ты держишь душу настежь злой!
И не до смеха дамам света,
Коль стал друг юности чужой
И отстранённый. Ты ли это?!
Прошла зима, и снова лето
Природе дал круговорот,
Но плачут дамы без валета…
Пост для любви – оправа ль это?!
Случится ль новый разворот? –
Кто ж вас, поэтов, разберёт!
Такое, как отрава, кредо –
Основа твоего портрета?!
– При выборе пути вперёд
Я не приемлю трафарета.
Не презирай судьбу поэта –
На них в уезде недород.
А ты холодным, словно лёд,
Умом своим не любишь просто
Поэзию… Разврат – короста,
Болячка, мерзкая на вид,
На теле истинной любви.
Болячки эти раз от раза
Преумножать уместно разве
Мне, пережившему разврат,
Его проклявшему стократ?!
Полмира он покрыл, как язва,
Не оставляя чистых мест.
Того гляди и всех нас съест!
Но я едва ли – вот те крест! –
Разврат отведаю повторно.
Я избежал уже проворно,
Нашедши лечащую мазь,
Его неизлечимой формы.
– Ты чист, а я, выходит, мразь?!
Над плотью собственной глумясь
И пользуясь твоим рецептом,
Мне тоже сделаться поэтом,
Чтоб язву побороть в душе?
– О, проповедь твоих ушей
Не безболезненно коснулась.
Охаять можешь на ходу раз,
Но будешь сам потом не рад,
Приняв пространный мой доклад
За умозрительную дурость.
Ты зол на то, что я поэт.
Однако мы друзья иль нет?
– Тут и моя уж честь задета!
Что за манеры у поэта?!
Хоть чуть, язык-то придержи,
Не докатиться чтоб до лжи!
Забавно: всё свести к гротеску
За горечь прошлого в отместку.
Не уповай на миражи!
Сам эту ересь низложи!
Не потакай гордыни мерзкой!
Душе колючей предложи
Ты компромисс, причём не мешкай –
В честь дружбы оду ты сложи
И этим правде послужи.
– Да, дружба – это повод веский
И тема для беседы светской
Двух душ, затерянных в глуши.
Прости, коль можешь, тон мой резкий.
Прости, что замахнулся дерзко
Судить за то, чем сам грешил.
– Я вижу, что распотрошил
Ты совесть сам себе безбожно.
Прощаю, брат. Ну, как же можно
Поэту не простить в душе!
Сам Бог его простил уже.
Да разве ж стану исключеньем
Я после Бога самого?!
Бескомпромиссный самый вой
Средь баб поднимется – в теченье
Дней твоего разоблаченья.
Тебя в отсутствии влеченья
К ним уличат они с лихвой!
Душой ты чист. Зато молвой
Ты грязью прошлых приключений
Так весь замаран, что теперь
Отмыться нелегко, поверь.
Воспримут ли, как акт глумленья,
Иль лишь в пылу недоуменья,
Все вертихвостки твой отказ?
Для них он вроде оскорбленья.
Они с тобою, вне сомненья,
Познать успели уж экстаз.
От первых дней осемененья
И наших памятных проказ
Все вертят по сей день хвостами…
– Но я – чужак в их ****ском стане
И не в ответе за бардак.
– Так полагаешь ты, чудак,
Что к чистоте грязь не пристанет?
Но в жизни всё, увы, не так…
Плоды любви таскал горстями,
А нынче жить не хочешь в сраме –
Стал в платоническом мастак?
Теснимся в людных мы местах –
В мозги твои уж завтра встрянет
Какая ни на есть мечта,
Подружкам бывшим не чета.
Тогда-то вновь и страсть нагрянет,
Как есть, возвышенно чиста…
Да ты и сам, поди, не веришь,
Что никого совсем не ценишь
Из местных дам за красоту?
Не встретил что ль ни разу ту,
Кто голову тебе, поэту,
Вскружила так, что не уснёшь?
Мужья здесь рогоносцы сплошь,
Но среди них ревнивцев нету,
Припасших для кастраций нож.
Доверься моему совету…
– Опять к разврату ты ведёшь!
Всё на уме одно и то ж
Извечно у тебя, приятель.
Ты и в любви – предприниматель!
– Однако, ты и сам был всё ж
Не только ручек пожиматель.
Ты стал забывчив? Де жа вю?
– Сейчас немедля призову
В свидетельницы Божью Матерь
И поклянусь, что не сорву
Уж ни единого бутона
(Не слышать дабы боли стона)
Из девственного цветника.
И вот тебе моя рука…
– Клянёшься ты единым махом.
Коль врал бы, то наверняка
Ты б раскраснелся ярким маком.
Не склонен ты к игривым вракам,
Чтоб уличать тебя во лжи…
За ложь судьба поставит раком.
Уж лучше клятву придержи –
Суть тайн грядущих скрыта мраком…
Есть и средь женщин типажи,
Что обожают жизнь со смаком.
Вдруг сам бутончик будет лаком
До тех, кто склонен рвать в тиши?
– Лишь встреча родственной души,
С которой сочетаюсь браком,
С меня – иному не бывать! –
Способна клятву эту снять.
– Ты, словом, не из оглашенных
И, надо думать, не мошенник,
Вновь снизошедший до игры…
И всё ж опять монах-отшельник
В тебя вселился до поры.
Найдёшь ты родственную душу –
Рад твоему заочно кушу.
Но что ты будешь делать с ним,
Любимым существом родным,
Коль охладеешь ненароком?
Не прибегая к экивокам,
Признайся в смысле мне широком:
Дабы заполнить пустоту,
Ты запятнаешь чистоту
Прелюбодейством как пороком?
Ну хоть разок за много лет?
За сокровенное задет
И связан собственным зароком,
Всерьёз задумался поэт,
Но разве скажет поперёк он
Своей же совести!? О, нет!
И посему был твёрд ответ:
– Грешить, ронять авторитет
Не стану, даже осторожно.
Коль чистота души не ложна,
Её, равно как Божью Мать,
Грязь не способна запятнать.
Моя правдивость непреложна…
– В безгрешность мне поверить сложно.
На верность я претендовать
В семейном браке не намерен,
Поскольку я отнюдь не мерин.
Чтоб променял я красоту
Всех дочек Евы лишь на ту,
С кем обойду вкруг аналоя?!
Я не приемлю ни за что,
Как вы, святое дурачьё,
Существование гнилое.
Жена на жизненном пути –
Обременительный мотив,
О чём глаголют афоризмы…
Как вычеркнуть подруг из жизни?!
Невыносим такой пробел.
Мила мне, аж до самой тризны
Цель: не скрывать, что я кобель.
А от чьей-либо укоризны
В разгул ныряю, как в купель,
Я вновь и вновь в привычном стиле…
– Вот так и мной руководили
Моя же плоть и ты, мой друг,
А также девки молодые.
Доселе памятен их круг.
Уж коль кому приспичит вдруг
И невтерпёж, ей до фаты ли?!
Переведёшь, бывало, дух,
Расставшись с кошкой шаловливой,
Глядь – рядом уж мотает гривой
Кобылка. Пашешь сам за двух,
Сойдясь с кобылкою игривой…
А вслед уж сучкою ревнивой
Вновь незамужняя глядит.
На неуёмный аппетит
Её найти бы пару сильных
И не пресыщенных мужчин.
Что ей, голодной, мой почин?!
От тех соитий изобильных
Мой дух, забившись в уголок,
Во мраке тлел, как уголёк.
Его я силился разжечь, но
на мой разгул взирал он желчно,
Так плоти и не покорясь…
И тлел бы он наверно вечно,
Ведь отдалялся всякий раз
Я плотью собственной беспечно
Всё дальше от души… Увяз
Я крепко в ****стве бесконечном
Тогда точь-в-точь, как ты сейчас.
Так я и жил, средь баб кружась,
Пока не выехал в дорогу…
Отец мой мудрый, слава Богу,
Меня от ****ства оторвал.
Своих подружек я в итоге
Имел лишь мысленно в эклоге.
Я сразу без подруг завял,
И рукоблудье, как финал,
Утехой сделалось первичной.
– Без баб в тупик себя загнал?
– В себе замкнулся, горемычный,
Лишившись плоти их привычной,
За неименьем каковой
Я, угнетённый, но живой,
Рад, как Нарцисс, был плоти личной.
Смеяться над самим собой
Легко сегодняшней порой,
Когда не к месту околичность.
– Так исповедуйся, герой!
Хочу понять, что ты за личность.
Тогда ты был на вид простой –
До этой ломки трёхгодичной.
Простой, но очень эротичный.
А нынче ты – почти святой…
– Преподнося отчёт публичный,
Продолжу после запятой…
У обстоятельств под пятой,
Женолюбивый, но двуличный,
Сам пред собою пал я ниц,
Но путь-то был без дьяволиц!
Утех триумф единоличный
Я осознал, как неприличный.
А с появленьем новых лиц
(Ведь я проехал пять столиц
Со всей их жизнью фееричной,
Без счёта сёл и городков)
Сносился б я быстрей подков,
Коль соблазнялся б без разбору
На каждый милый мне предмет.
А мне и было-то в ту пору
Всего пятнадцать полных лет.
Я знал: коль всех уж не полюбишь,
Со всеми и не переспать,
А попытаешься – погубишь
Лишь сам себя. Судьбы печать,
Как дама пик сверх дамы черви…
В конец износятся все нервы –
Не нужен будешь сам себе.
Наперекор своей судьбе,
Я погрузился в мир Минервы.
Науки вдоль и поперёк
Я исходил в короткий срок,
Подчас поверхностно, бесцельно,
Маршрутом пользуясь глухим.
Но что мне показалось дельным,
Так это сочинять стихи.
– Беги от них, мой друг, беги!
– Я был захвачен пухлоротой
Подмигивающей Эротой.
Эвтерпа пела мне, маня
Радушно в лирику меня.
С тех пор, поэзией всецело,
Как дамой сердца, увлечён,
Пишу я – внове испечён
Душой да, собственно, и телом.
Ты так пытливо не смотри:
Поэзия – во мне. Внутри.
– Пусть ты мне видишься не в лестной
Уж форме, словом, без прикрас,
Но свите всей моей прелестной
Ты всё же мил. Хоть пару раз
Уважь влюблённых дам совместной
Прогулкой…
– Только на Парнас,
За поэтическим нектаром,
Который там вкушают даром.
Попробуй сам отпить глоток
Из чаши Муз…
– Увы, жесток
Для женщин стал (и не чуток)
Ты со своей моралью скучной.
Теперь ты – с рифмой не разлучный –
Тут бесполезнее, чем мул
Среди ослиц. Батальный гул
Тебе бы вместо благозвучной
Поэзии кто б в уши вдул!
Тебя в колонну бы, упрямец,
Да на спину солдатский ранец,
Большой такой, что не сбежишь!
На мясо пушечное лишь
Отныне годен ты, малыш!
Метаморфоза за три года!
Как изгаляется природа,
Плодя заумных дураков!
Семья всегда не без урода –
Известно испокон веков.
Вот подменил бы, в самом деле,
Кто неглиже сукном шинели!
– Ты бредишь?! Уж не обо мне ли?
– Да, дурень, только про тебя
Так говорю, тебя ж любя.
Люблю, хоть стал ты и несносен.
Изгнать бы парой добрых клизм
Весь этот вычурный снобизм!
Твой выверт для меня курьёзен,
Пусть он и страшный катаклизм.
Как бы он ни был одиозен,
Тебе, поскольку мы друзья,
Такому, как ты есть, рад я.
Я говорю, отнюдь не в позе,
Но руку на сердце кладя…