На холодной заре
у степной поры,
Растоплю в белом тигле
ледяные страхи.
И поднимутся в небо
туманом пары –
А иначе жизнь моя
пойдёт прахом.
И по стуку тесной стены о камни,
По тоскливому клёкоту
птиц в поднебесье
Я пойму, что солнцем
назначено так мне:
Выжить протяжной,
тоскливой песней.
Ты кого погубила вокруг меня?
За какие жизни
молилась солнцу?
В честь кого из-под камня
ключи звенят,
Открывая легенду,
отлитую в бронзу.
Поднимусь на гору –
а в ней ты и я;
Слева заря утренняя,
а справа – пламя.
В каком огне
сгорит жизнь моя?
На какой пожар
развернуть мне знамя?
А когда уйду к тем,
кто бросил меня –
Только туча в небе
брюхато провиснет,
Только ветер будет
ковыль сминать,
Да суслик слезинку
слизнёт и свистнет.
Был широк, высок
и, как зверь, кудлат.
И на всё готов был
для неба и мира.
За века веков
я сгорел дотла:
Одинок и слеп
чёрной гирей менгира.
И где кровь пролилась
торопливой порой –
Там из камня татарник,
злой и колючий;
Тлеет сладость в солодке
под землёй и корой,
И так будет всегда:
не хуже, не лучше.
А под небом полуденным, где холм-склеп –
Золотые поля, и зреет хлеб.