Все разошлись, и, кажется, пора
избавиться от платья и улыбки.
И огоньки забытого вчера
качнутся и непрошены, и зыбки.
Там начинала с нового холста,
и совесть родникова и чиста,
и не саднит от сделанной ошибки.
И странные желания мелькнут,
несбыточны и незамысловаты —
вернуться, и за несколько минут
исправить всё. Глотая воздух сжатый,
ты прижигаешь совесть коньяком
и, тихо проклиная в горле ком,
не забываешь точку невозврата.
Твои «прости» давно уже не в счёт,
ты с ними перелистываешь зимы,
а совесть, окаянная, печёт
так изощрённо и невыносимо.
И ты живёшь с невидимым тавро,
надеясь на спасенье за добро.
И маешься тоской неугасимой
по девочке, которой ты была,
и радости, что в воздухе парила,
по вымытым дождями добела
ступенькам и некрашеным перилам.
Та девочка, не знавшая утрат,
была тебя счастливее стократ
и ничего ещё не натворила.