Ковчег
КОВЧЕГ
Ом всегда встречал нас в тростниковой шляпе и прямоугольных очках, часто шутил, разумеется выпивал, топил баню с раннего утра, готовил рыбу, королевские креветки, морские гребешки, альпийского ягненка, которых он получал не изгибаясь и не кривая душою, прямо из холодильников северо-восточных олигархов, преследуемых в свое время стражами правопорядка, а теперь превратившихся в самых настоящих Дзен-буддистов созерцающих бесконечно-вечное в своих каменных особняках, утопающих в королевской зелени, как собственно и сам старик Ом.
Весь дом его был окутан дикой виноградной лозой. Она распускалась в начале лета и принимала в объятия сотни отважных насекомых, только что отзимовавших под её корнями. Старик Ом любил каждое живое существо на этом свете, от самой последней букашки в своем саду, до руководителей крупных и малых предприятий. Больше всего он любил индийских брахманов, за их бережное отношение к сохранению культурных традиций, о которых, в минуты веселого застолья, старик и сам не однократно напоминал. Ом был объединяющим центром для привилегированной молодежи, собиравшейся июнем месяцем на языческий праздник под сводами храма небесного, куда они привозили своих некрепких и едва держащихся на ногах деток. Впрочем, не так уж сильно отличавшихся от самой этой молодежи, особенно после полуночи, когда Ом открывал тёмные створы своих подвалов и выносил священный напиток Konchalovka, коим причащал своих паломников, благословляя на дальнейшее Dolce far niente.
Сад Его, был полон мудрости! Куда бы ты ни смотрел, где бы ты ни лежал, ты бы всюду оказался в подолах его рубахи. Будь то мирно сложенные реи террасной доски вдоль забора из кустов аронии, будь то яблоневые деревья или редкая вишня опыляемая священными монастырскими пчелами, будь то корпус морского буя аккуратно распиленный и служащий утилизатором ненужных элементов каждый раз оставляемых пытливыми учениками после обильного поедания земных и морских даров, будь то куст крыжовника или смородины, будь то пень с топором изгибающийся Буцефалом или садовый шланг - детеныш мудрого Каа развалившийся вдоль стен старого дома, танцующие стулья, старый гамак изрезанный ветром и дождем. Благодать его ощущалась повсюду, она стремилась проникнуть во всё живое и неживое, наполнить собою предмет и сделать его бессмертным, подобным ему - Великому Ому.
Седовласого старца звали Толик или Анатолий, как принято говорить в цивилизованном обществе. Родители Ома спустили его на землю вопреки мировому заговору и запрету на любые контакты с представителями Земли. Титаны хотели разорить человеческие сердца и наполнить людские карманы медной кошей, от которой у представителей прямостоящих поднимается характерный зуд в выходном отверстии, а вся его творческая индивидуальность стремится опровергнуть существование Абсолюта и разменяться на мимолётный кайф в ближайшем подземном ларьке, пополнив тем самым свой бездонный сосуд отчаяния. Такова реальность - бессмысленная и безмолвная.
Но, вернёмся на шестьдесят четыре года назад или к 1956 году от Рождества Христова, когда Толик решил выйти из своей космической колыбели на великое опыление; дабы мы - моллюски, получили назад утраченные крупицы равновесия и смогли обрести вселенский баланс, который, возможно, смягчит наше огульное падение в чрево магнитного Кита. Когда мы наконец-то сможем воскликнуть - Оксана! - и по узнаваемым децибелам, сбросив плевела мирской суеты, взяв раз и навсегда всю ответственность за происходящее, отразимся в протекающем фрактале и пополним-таки ряды Архангельске. Так вот.
Толик остановил свою гигантскую колесницу прямо у берегов Балтийского моря, на месте тектонического разлома двух восточно-европейских плит, в местечке о котором он мечтал ещё в далеком детстве у истоков Стикса, где выгуливал своего любимого питомца «Ц», записывая за ним рецепты причудливого поведения, и собирая травы для напитков, коими собирался почивать своих учеников, поощряя их за тот или иной жизненный выбор, сделанный порой весьма храбро, что было не типично для представителей прямостоящих того времени. Кстати о времени...
Время было неловкое. Выживали в основном те, кто умел вести себя осторожно. Те, кто своему одиночеству предпочитал шумные ритмы всевозможных массовок, и было не важно с кем ты и где, этот вопрос был вообще не принципиальным. Собственно, не было и вопросов, потому что вопросы тогда было не принято задавать, да и некому, а если и было кому, то ком в горле вставал и существо человеческое съёживалось, изменялось до нелицеприятных форм. Но вернёмся к топографической линии в повествовании.
В учебниках по истории северных народов это место упоминается как самая первая стоянка древних Аэстов в Кунда. Теперь они известны как эстонцы, прославившихся изобретением первого гидронета, и как первое государство развязавшее торсионную войну против самодержавия последнего Романовского князя, оградив восточную часть своей территории стометровым галлюцинирующим забором, приготовленным из жидкокристаллического волокна карельской сосны, вывозимой в то время к Китай, для строительства рыбных пастбищ, которой питалась вся контрреволюционная оппозиция.
Начало было положено...
В своем арсенале Ом имел чудодейственные рецепты и снадобья: пару тростниковых шляп, наклейки с Микки Маусом, тяжёлую воду - для Особого статуса, мангал, собрание сочинений А.П.Чехова, вход в интернет, надувной шар, жену - художницу, ту самую собачонку, тапки - Кроксы , удобный спуск к морю, фольгу, скважину, оградку из аронии и необыкновенное желание Жить, которым собственно и собирался делиться с разбалованной молодёжью, дабы разжечь языки здравомыслия в разжиженных мозгах.
Чтобы не выделяться из толпы, Ом прикинулся обычным фотографом, но профессионалом, иначе бы проект - по реконструкции человеческого сознания, пошел бы коту под хвост, к чертям собачьим, на Кудыкину гору, или ещё куда подальше, да и вообще был и не был бы, тем более, что Ом не смог бы проникнуть ни на одну светскую вечеринку, где постоянно полно бездельников и гедонистического планктона, обуреваемого страстями и всевозможными наркотиками, достать которых не составляло большого труда. Так вот…
Поскольку рабов было больше чем людей, действовать нашему Учителю нужно было быстро. Он явился нам в ассамблее "красного кирпича" - так называлась база, где собирались местные художники, артисты и музыканты нашумевших девяностых. Тогда был популярен баварский автором, а на черном рынке можно было купить комодского варана почти что задарма, черную икру раздавали в продуктовых магазинах, а полумесяц смотрел в противоположную сторону. Он знал на что шёл - я нет.
Я же попал туда по приглашению известного гения – аранжировщика Джу, уже в разобранном состоянии. Я приехал сразу после премьеры своего фильма об эстонском наркотрафике через Финский залив. Тогда мы были первые, кто заложил камень в эстонскую киноиндустрию, за что получили "дубовый жёлудь" на фестивале скандинавского кино в Канаде, где у моего деда было 600 гектар девственной хвои, в которой могли выжить лишь исключительные насекомые.
На той вечеринке Толик сфотографировал меня со своей женой – художницей и на следующий день снимки попали на оболочку одного из модных журналов столицы. Моя жизнь наладилась. В двадцати пяти летнем возрасте я был уже достаточно свободным человеком. Передо мной были открыты двери разных проемов. Я носил спокойную обувь, покуривал табачок, пил виски и ездил на автомобиле с откидным креслом, купить который было не просто, но, мои друзья-киношники сделали мне этот сказочный подгон.
Человечество осваивало новые территории, а я - прибалтийский воздух. Где-то люди дрались за воду, а я разгонялся по трассе до 140 км и питался всем что под руку попадет. Спать ложился в чём хотел, а иногда и днём. Я был упакован полностью, но вот что со всем этим делать я так и не знал. Ом знал.
Старец быстро освоился среди муравьев и стал устраивать вечеринки у себя дома. Там гулял весь гламурный бомонд эстонской губернии. Я и предположить не мог что он затевает, поэтому, как и все, отдавался огульству целиком и без остатка, выдавливая последние капли совести. Нас тогда было много, много было и воспоминаний, связанных с тем временем, но все они бессмысленны и не имеют отношения к тому, о чем я говорю, ибо произошедшее со всеми после - бесценно, как и бесценна любая жизнь на этой Планете, позволяющей человеку стать её достойной частицей.
Спустя несколько лет, после оккультных ритуалов на центральной городской артерии, прямо через дорогу от храма искусств, где я подвергался всесторонним исследованиям приезжих режиссеров, у нас образовался Священный каркас, в который входило около девятнадцати проходимцев. В основном это были люди критического содержания, подвергшиеся в своё время всестороннему опылению художественным гумусом. Кто через уши, кто через глаза - способы были разные, но самое главное, что всё это были не равнодушные друг к другу люди, способные к ежемесячной импровизации. Так вот…
Отобрав лучших из лучших (естественным путём разумеется), Учитель стал вывозить учеников в свой загородный Сад, где проводил благолепные беседы и празднества (с изысканными яствами разумеется), и на одной такой встрече, уже глубоко за полночь, сидя за столом с размокшими мыслями и находясь в интегральном состоянии, Толик открыл секрет нашего бытия. Сделал он это не навязчиво, ибо некоторые не окрепшие сознания могли впасть в космическую кому, и кто знает, смогли бы выбраться из неё вообще когда-нибудь.
Анатолий поднял нефритовый бокал Konchalovki и произнес с улыбкой: «Цель человека выжить!». Тут естественно все расхохотались и захлопали в ладоши. Никто и не подозревал, что в эту минуту, мы получали инструкции Великого межгалактического братства, наместником которого собственно и был наш Учитель. Позже, Ом войдет в мировую историю, как фотогений из Конью, сумевший сфотографировать контур Таллина так, что его фото станет символом Прибалтийских шпрот.
Учение Анатолия вливалось нам внутривенно, капля за каплей, изо дня в день. Мы же, в свою очередь, бормотали черти-что и отплясывали во дворе под ситарные аранжировки нашего друга Джу. Плясали так, что свист из-под пят вставал, животы ходуном ходили, а рук было вообще не видно, ибо они вертелись со страшной силой. Мы ничего не понимали, да и понять не могли, ибо это были тайные движения грузинских дервишей, которым нас обучил ещё один богатырь нашего Каркаса Зик. Он был контролёром исторических ландшафтов и эксперт по контурному вращению антропоморфов.
Остальные жители Эдемского Сада - комары, ласточки, мыши, жуки, ёжик Веня, суки-осы, мухи, кроты, коты, ленивые улиты, подземные черви, бабочки-лесбиянки, уховёрты, зелюки, Сирены Титана, белки-летяги, ну и многие др. - оставались немыми свидетелями сакрального акционизма. Они уже были частью глобального замысла нашего Учителя.
Каждый раз, когда мы приезжали на сборы, мастер Ом удивлял нас своими дизайнерскими решениями пространства сада. То это была вынесенная в глубину деревянная веранда с мангалом, то крытый шатер, спроектированный по чертежам монгольского иглу, то прогулочная тропа возле дома, причудливые клумбы, беседки, усыпальницы для молодых влюбленных, жидкокристаллические экраны в жилом помещении, звездная обсерватория на заднем дворе, доменная печь в которой запекалась ритуальная утварь, вылепленная искусными руками его жены. Всего и не перечислишь. Мы и сами не заметили, как все пространство Сада превратилось в деревянный корабль.
К тому моменту вокруг царила невероятная атмосфера жизни и праздника. Природа благоухала, птицы пели на разных языках, деревья распускались невиданными цветами, звери пускались в хороводы, шелкопряды выплетали чудаковатые узоры в виноградной лозе, а биологическая масса в виде нас кружилась вокруг костра. Все это стало нормой, стало естественным для нас, и мы стали естественны для этого мира. Мы стали цельным организмом и ежесекундно обменивались лучами любви и свободы... И вот в самый разгар танца, когда никто ничего не подозревал, Толик вышел из бани - распаренный, счастливый, радостный, его кожа была подобна коже младенца, он благоухал, лицо его светилось от переполняющего чувства. На голове была всё та же тростниковая шляпа, в руках светился шар с напитком. Учитель высоко поднял правую руку и произнес: «Добро пожаловать на Ковчег, ****юки! Я любил вас как мог...шёл за вами каждую секунду, и теперь, во мне нет сомнений, входите! Нет ничего страшнее в этой жизни, чем прожить её с дураками!
Он выпил...
Я зашёл...
Кто-то зашёл ещё...
После этого я ничего не помню...
Помню только свет внутри, дверной косяк и вода, вода повсюду, и небо отражалось в ней.