поэту Михаилу Прохорову
АНТИЧНОСТЬ
Андрею Авдееву
Над горестной и проклятой землёй
раскрылось небо мраморным величьем.
Летящей Ники перистый полёт –
бессмертная парящая Античность!
И дышит, и трепещет светлый камень
кипящими крылатыми рывками!
И слышится из вечной вышины
утраченной Эллады голос громкий.
И видятся – разрушенной страны
немые и прекрасные обломки.
И высится Акрополя оплот,
и цедится напев пьяняще-сладкий…
И отблеском небесных позолот
клубятся платья каменные складки!
ПЕРГАМСКИЙ АЛТАРЬ
Время собраться на битву небесным богам –
бить змееногих гигантов – чудовищ Эреба,
что исполинскими глыбами лезут на Небо,
хаос камней изрыгая и мраморный гам.
Мечет перуны Кронион могучим врагам,
мечутся грозные взоры Афины и Феба;
гибнут гиганты – разорваны нити судеб их!..
– Ныне их смертную муку прославил Пергам!
Перья, и змеи волос, и бугристые мышцы –
всё это странно-прекрасным потоком струится,
словно пред нами не мрамор, а светлая плоть!
К сонму колонн поднимаются сорок ступеней…
И возмущается Время – Рекою Забвенья,
бьётся в Алтарь – и не может его расколоть!
КАМЕННЫЕ ПРИЗРАКИ
Промчится тень с летейских берегов,
и хитрые грабители отроют
околотые головы богов
и торсы обезглавленных героев.
Метнёт потомкам горестный укор
заклятый камень «куросов» и «кор»…
Мы видим Тень, и с нею говорим!..
И шепчутся из призрачного плена:
пленительная Греция и Рим –
виденья этой эллинской вселенной.
Глаголят с беломраморной плиты
философы, поэты и владыки…
…И вновь зовут из тёмной немоты
их оклики, их каменные лики!
ТРЕВОГА
(из Анри де Ренье)
Взойди на башню, взяв из бронзы рог.
Аврора горизонт пятнает кровью,
багрит над мостовой фронтон и кровлю
во зле пророча дню недобрый рок.
Смотри: у ног твоих внизу возлёг
круг стен, хранящий Град в зубчатом крове,
глянь в перистиль, богам поклон готовя,
вздымай букцину – тяжкий груз тревог.
Чтоб на четыре ветра грянул грозно
твой клич военный, голос твой тревожный –
дуй щёки, и зубами жми металл.
Но прежде, чем глаголать гулкой бронзой
родимый ветр лови глотками рта,
вдохнув окрест Отчизны чистый воздух.
СТЕРВЯТНИКИ
Туманная земля, постылый сплин…
Украсят ли ваш праздник беззаконный
украденные мраморы Афин,
пустынные фронтоны Парфенона?
Горячим Гелиосом осенённый
Акрополь из обрушенных руин
топорщит опалённые колонны
в плетении незримых паутин.
Престол, что вихрем огненным разрушен,
расхищен был стервятником бездушным,
пирующим на каменных горах.
Так вьётся вороньё, и хрипло дышит,
в вечерний час над ратником погибшим –
сбираяся клевать кровавый прах.
МЕЦЕНАТ
Вроде бы и не сыщешь судьбы обильней
почестями, богатством, но вместо земной славы
целится в сердце бессонница, Гай Цильний,
горше парфянских стрел и страшней отравы.
И не укроют мраморные палаты
сном благодатным Цильния Мецената…
Что ему роскошь садов и вода фонтанов,
тихая музыка, строки друзей-поэтов,
если душа гноится открытой раной,
если зовёшь родную – и нет ответа?
Чёрные крылья скорее раскрой, Танатос!
Там, за Рекою забвенья, легко спится…
…Шаткой походкой ступая, старик Август
в жертву вино плеснёт у твоей гробницы.
ПАМЯТНИКИ
Плутона опустелая стена –
у входа в Город собраны гробницы:
рельефы, саркофаги, письмена
построились тяжёлой вереницей.
И каждого завидная судьба –
оправленная в камень похвальба.
Для каждого из них – особый сказ;
они легли не в общий колумбарий.
Печальный прах положен напоказ –
давно забытый след почётной гари.
Зачем – безглазых статуй тлеет весть?
И что же нам оставлено в итоге?
Поверженных камней истёртый текст –
надгробный мрамор около дороги.
ПРОПЕРЦИЙ. ПОСЛЕДНЯЯ ЭЛЕГИЯ
Кинфия мне явилась посмертной тенью,
сонному прошептала: «Проснись, Проперций!
Думаешь, если тело досталось тленью,
сможешь любовь былую избыть из сердца?
Лаской неверных уст, поцелуем жгучим,
буду тебя, как прежде, и нынче мучить!
Будешь со мной, не бросишь, тоской объятый!
Сердце наполнят ядом любовь и злоба;
будешь со мной и после, когда Танатос
два костяка наших свяжет единым гробом!»
Шествуй дорогой горечи, Секст Аврелий!
Тяжесть печали гранитом легла на плечи…
Зёрна страданья невидимый жернов мелет.
Не исцеляет – жизнь. Может смерть излечит?
АКРОПОЛЬ
Крепость – копьё золотое! – надгробье Кекропа,
холм прокалённый – гробница седого царя...
Снова паломники топчут священные тропы
там, где крылатые мраморы в небе парят.
Вспомню Афины – домашнюю школу Европы,
шёпот шпаргалок и свитков сплошные моря,
где над ступенями – старый и строгий Акрополь
строит колонны и статуи: грозный отряд!
Город на грани горы и пучины бездонной...
Спор Совоокой богини и глас Посейдона:
«Это священное место – владение чьё?!»
Но победила – смолистая ветка маслины...
И над высоким кремлём – словно светоч Афины –
в небе незримо горит золотое копьё!
АФИНЫ
Вере Занегиной
Венчает Акрополь резною твердью
храм Ники Аптерос – Бескрылой Ники!
…Зверей ископаемых кормит Вера
багряной сладостью земляники –
таятся древние черепахи
среди травы на афинском прахе…
Молчит пустырь, тишиной объятый,
цветы белеют весенней пеной;
и вот: обломки прекрасных статуй
вмурованы плотно в турецких стенах.
А выше – таращится Гефестейон –
умелого бога приют счастливый…
И в небе – лазоревый плащ развеян,
и дремлет Время в седых оливах!
ТРАЯН
Игорю Князькому
Руины Рима в смертной красоте,
покрытые веков седым бурьяном,
во мраке спят… И мраморы Траяна
бугрятся глыбой Форума и Терм.
Но дух его – в тиши аркад и стен –
в сияющем венце, в плаще багряном
проходит гулким утренним туманом
среди теней, в незримой тесноте.
И только нерушимая Колонна,
обёрнутая лентой легионов,
грохочет свитком подвигов и ран.
Он вновь идёт из Дакии неблизкой –
латинский бог с акцентом иберийским,
в полуулыбке каменной – Траян.
БИТВА ПРИ АРБЕЛАХ
«Когда бы нам дойти до Экбатан,
до старого дворца Семирамиды –
увидели бы стен кедровый стан,
одетый златокованой хламидой,
тяжёлый свод, обитый серебром,
и ладана пылающие груды,
и в пурпуре и роскоши хором
наполненные царские сосуды!»
Так бредила фаланга при Арбелах,
бредя стеной на персов оробелых.
И правил Александр, как божество,
огромною железною колонной,
и скалился на панцире его
ужасный образ – маскою Горгоны.
СМЕРТЬ АНТОНИЯ
…И ты хрипишь в крови у царственной гробницы,
сжимая пятернёй пронзённые кишки…
Палёной пеленой видение струится:
казнённый Цицерон, и Ростры у Реки,
и на трибуне той, как символ смертной муки:
кровавая глава, отрубленные руки…
Коснётся ли позор пророка и героя?
Тебе ль равняться с ним, от зависти ярясь?
И ногтя той руки, поистине, не стоят
ты, сволочь, и твоя египетская мразь!
Карабкайся, ползи на кровлю, толстый боров,
дрожащею рукой хватаясь за канат!
…Вот – римские войска! Единый взор – и скоро
на мёртвые зрачки обвалится закат!
ПЛЕННИЦА
(из Анри де Ренье)
Ты вырвалась, но я запомнил взор.
И помнят пальцы вес упругой груди,
и плоти вкус и цвет забыт не будет,
и пыл меня томит – уму в укор!
Пускай меж нами ночь и тёмный бор,
пускай ты унеслась в лесной остуде,
твою красу рука моя понудит
явиться вновь… Заря плетёт узор!
Я идол твой воздвигну! Свет пустой
заполню вновь твоею наготой,
в плену тугом держа тебя всечасно.
Ты будешь биться, гневной и немой,
в иную жизнь изваянная мной:
в златистой глине, в мраморе прекрасном!
МУЗЫ КНОССА
ДВОРЕЦ
Время сквозь пальцы просыпалось тонким просом,
пеплом и пылью в забытой земле сокрыто,
в залах и комнатах и в переходах Кносса,
в каменном колдовстве – в Лабиринте Крита…
Призрак дворца, задуманного Дедалом,
что, говорят, когда-то давно создал он…
Бродит виденьем Бык во дворах дворцовых…
Миноса знак повсюду – топор двуострый;
кружат ушастые птицы Афины – совы,
кажется Атлантидой старинный остров.
Спутаны мифы – священных рассказов грузы!
Кто разберёт их? Ну, разве что – воля Феба!..
…Здесь в Лабиринте лет притаились Музы,
слушая говор волн и дыханье Неба.
I
КАЛЛИОПА
Толпой теней протоптанные тропы –
тугие свитки пепельных поэм,
священный бред богини Каллиопы –
сплетенья драгоценных диадем!
Владенья этой девы – древний эпос,
из плоти слова сложенная крепость…
– Воспой, о, муза, тайное искусство
которым был построен Лабиринт!
…Прославленный молвой тысячеустой
секретной сети старый властелин,
окаменелой сказки хитрый зодчий
взлетает пленник Миноса-царя!..
…Взгляни на горизонт – и узрят очи:
две странных тени в облаке парят!
II
ЭВТЕРПА
Пусть отзовутся струны печалью терпкой,
пусть беотийской арфой музыка плачет!
На побережье Крита взгляни, Эвтерпа,
и продолжай рассказ, что однажды начат!..
Мастер царём суровым лишён доверья,
и для побега воском скрепляет перья…
Вспомни, богиня, покровы холодной Ночи,
свежим попутным ветром пронзённый воздух!
Рваные тучи над морем клубили клочья,
а через них сквозили Луна и звёзды.
Но, – лишь Заря открыла пути Икару,
глупый мальчишка на крыльях помчался к свету!
…Бродит по брегу и кличет строитель старый –
юного сына зовёт он, а сына – нету…
III
МЕЛЬПОМЕНА
Тот, кто в Аиде вершит справедливый суд,
тот, кто хранит за гробом богов наследье,
был ли при жизни настолько жесток и крут,
как разгласили певцы и творцы трагедий?
Ведь не случайно же грекам попал в немилость
тысячелетней Правды хранитель – Минос?
Может быть – в бычьем шлеме отважный вождь,
сын – Минотаврос – поэтами оклеветан?
Тот, кто в литой броне на Быка похож,
в мифе – предстал быком перед целым светом!
Что ж – Пасифае напрасно приписан грех?
Так ли сурова участь афинян пленных?
…В песнях над Критом не зря торжествует грек,
и Мельпомена парит над вечерней скеной!
IV
ТАЛИЯ
Весёлый Крит прибоем окружён,
от зла укрыт Богиней змеевластной!
– Прелестный край прекрасногрудых жён
ласкает Эос взором нежно-ясным,
и радостно склоняет вешний лик
и видит, как бежит священный бык,
и прыгают легко через него
девчонки и мальчишки ради славы!
…Опасное лихое мастерство,
заветная и древняя забава!
На светлых фресках счастье пленено!
Пой, Талия! Звени в напевных ритмах!
…Твоя награда – критское вино
в таинственных глубинах Лабиринта…
V
ЭРАТО
Муза, воспой Афродиты пьянящий гнёт –
тот, что дороже злата, превыше жизни!
Ради него бросают семью и род
и нарушают клятвы земной Отчизне…
Путь Ариадны в стихе повтори, Эрато,
что предала Тесею отца и брата!
Вспомни нагой Любви золотые дни,
вспомни ночной Дворец и прохладу лавра,
и в потайном клубке – золотую нить,
тёмный покой, и мёртвого Минотавра…
На корабле крылатом сомкнуть уста,
ведать ночную страсть и созвездий яркость…
– Что же потом осталось? Любви тщета:
пенный прибой, песок, и пустынный Наксос!..
VI
ПОЛИГИМНИЯ
Движутся немые пантомимы,
хор поёт на скалах и отрогах!
– Эхо, повторяй усладу гимнов,
чтобы восхвалить хмельного бога!
Это молодой Дионис-Вакхос
солнцем озарил печальный Наксос!
Он плывёт на пьяных леопардах,
а вокруг него менады кружат.
– Ну же – полно плакать, Ариадна! –
принимай божественного мужа!
Слушай Полигимнию на счастье!
Что тебе Тесей? – уже забыт он!
…Оборвались нити грешной страсти,
и полны теней гробницы Крита…
VII
ТЕРПСИХОРА
Волны легко танцуют у кромки брега,
носятся на прозрачности стаи рыб,
а по лесам зверьё начинает бегать,
птичьи наряды праздничны и пестры.
И Терпсихора танцует, и вечным пленом
яркие фрески покровом легли на стены.
Связаны жарким ритмом ряды процессий,
гады морские украсили глади ваз,
толпы столпов багрянятся в поднебесье,
трепетные соцветья прельщают глаз.
Пляшет Богиня Крита – царица судеб,
платье её струится, как звёздный прах.
…Светятся, точно жемчуг, нагие груди,
к небу воздеты змеи в её руках!
VIII
КЛИО
Тлеет фитиль лампады – неверный свет,
в каменной паутине ходов сокрытых,
и путеводных нитях истлевших лет,
и колдовстве письма на разбитых плитах.
Клио несёт огонь, раздвигая плети
тайных легенд, забвенных тысячелетий…
Но для чего нам идти по её следам?
разве Танатос отменит свои законы?
Кто возвратит нам пылающий Нотр-Дам,
Арку Пальмиры и мраморы Парфенона?
Только зачем-то снова звенит стихом
скрытая в Лабиринте глухая древность!
…И для чего-то роют огромный Холм –
Минос Калокеринос и Артур Эванс.
IX
УРАНИЯ
Сказочный царь на вершине дворцовой башни
острые взоры бросает на звёздный свод;
ветхое эхо шуршит стариковским кашлем,
шорох шагов оживил запылённый всход.
Слушай, Урания, отзвук небесных гроздий,
дай нам узнать, что значат седые звёзды!
Там, где Луна хранит потаённый оникс,
там Ариадны сверкает цветной Венец
тот, что на небо бросил жених – Дионис,
вместо простых и тленных земных колец.
Мудростью Дев, олимпийским её союзом –
вещей Девяткой в ночи Лабиринт раскрыт!
– Где-то Пиерия тихо грустит по Музам
и вспоминает песни священный Крит!