Случай, описанный в рассказе, действительно произошёл с моей знакомой в Адлере в этом году. Но при написании истории я перебросила всех действующих лиц в 1826 год, чтобы голословно не обвинять никого в пропаже картины (на фото "Вилла с платанами", автор Алёна Кисленко, масло, холст)
Я встретил сегодня черноморского урядника,
он мне знаком — был прошлого года в отряде,
как я ему сказал, где мы остановились, а он мне:
«Здесь, брат, нечисто, люди недобрые!..»
«Тамань» М.Ю. Лермонтов
Вот уже третий час графиня Елена писала пейзаж, который предполагала назвать «Вилла под платанами». Ничего особенного: серо-бежевые стены дома; такого же цвета, ну, может, чуть темнее и обветшалее каменный забор и выложенная камнями дорожка. Калитка под мощной аркой, которая, также как и забор, увита плющом. Ни в доме, ни перед ним - ни души. И только огромные старые платаны переговариваются друг с другом под лёгким ветерком. Простой пейзаж, но глаз не оторвать. Притягивает, увлекает, западает в душу, требует положить себя на холст.
Чтобы поймать нужные атмосферу, свет и краски женщина сегодня вышла из гостиницы около шести утра. Солнце уже поднялось над горизонтом, но было не проснувшееся, ленивое, завёрнутое в тончайшую шаль из розовато-серебристого тумана. И только отдельные смелые золотисто-рыжие лучики уже спешили покинуть небо и прыгали друг за другом по вершинам гор, по водной спокойной глади Чёрного моря, по верхушкам деревьев, в том числе по платанам, заслонявшим своей густой листвой крышу и дворик виллы от непрошенных солнечных гостей. День ожидался нежарким, с тёплым летним лёгким ветерком, но именно в такой день выйти на пленэр было одним удовольствием, чем и воспользовалась графиня.
***
Этот, 1826, год стал для семьи графа К. с одной стороны, очень тяжёлым, а с другой, судьбоносным. После известных событий 1825 года графа, как сочувствовавшего декабристским настроениям и мировоззрению, сначала промурыжили под домашним арестом в Петербурге, а потом предписали выехать в своё родовое имение под Царицыным. Сам граф непосредственного участия в восстании на Сенатской площади не принимал, но помогал своим друзьям и знакомым, состоявшим в определённых группах, как и чем мог.
Оставшиеся в его имении жена и сын очень волновались и переживали за отца, боясь, что царь изменит ему меру пресечения: или упечёт в Петропавловку, или отправит по этапу в Сибирь. Когда же, наконец, граф появился в дверях своего дома, княгиня не выдержала напряжения и слегла. Сначала семейный врач всё списывал на нервы и советовал заваривать для больной успокоительные травы, а потом к женщине прицепилась и пневмония. Тогда уже в ход пошли и спиртовые-горчичные растирания, напитки с малиной и мёдом. Теперь уже граф переживал за здоровье жены и каждодневно молился в семейной церквушке. Но постепенно Елена шла на поправку, и вскоре на радостях повару было приказано испечь её любимые пирожки с яблоками и корицей. Однако врач по-прежнему опасался за здоровье графини и посоветовал графу написать прошение царю, мол, в виду болезненного состояния супруги не разрешите ли покинуть имение и отправиться к морю.
Прошение было составлено по всем правилам обращения к царской особе и с нарочным отослано в Петербург. Ответа ждали долго, до глубокой весны. Графиня уже выходила из своих комнат в сад и понемногу и недолго прогуливалась по дорожкам расцветшего и одевшегося в нежные весенние цвета сада. Елена даже уже говорила мужу, что, мол, и ладно, пусть нет ответа. Ей с каждым днём всё лучше и лучше. Выздоровеет и на Родине. Но граф ссылался на мнение врача; последний же приводил пугающие примеры из знакомого окружения графини, кто не долечился на водах, и тех уже с ними нет. И было непонятно, то ли пугал доктор графа и графиню и перестраховывался, то ли действительно знал такие печальные случаи. После опалы никто из друзей не навещал чету К. в их имении: одни боялись гнева царя, другие считали графа предателем.
Наконец, от царя пришёл ответ в самый последний день весны. Семье графа К. разрешалось поехать на воды в Пятигорск и только туда с условием не выезжать больше никуда, ну, если только на экскурсии в пригород. Супруги быстро собрались, взяли сына с няней и слугу графа и на перекладных-почтовых экипажах отправились к морю.
По приезде граф снял пятикомнатный номер в местной гостинице, в которой уже проживали многие семьи Петербургской аристократии, но те, как и соседи в оставленном имении, не хотели знаться с графом, находившемся у царя в немилости. Поэтому супруги вели очень уединённый образ жизни: с утра граф уезжал верхом на озера купаться или ловить с местным рыбаком рыбу, а графиня писала окрестные пейзажи. Потом к десяти они возвращались в номер, завтракали с сыном, затем отправлялись всей семьёй на запряжённой одной лошадью коляске покататься по окрестностям или к источнику попить минеральной воды, возвращались, обедали и недолго спали. Часам к четырём граф перемещался на террасу гостиницы пить кофе и читать газеты, графиня играла с сыном или опять уходила на пленэр. К вечеру семья снова собиралась в гостиной, ужинала. Теперь уже граф играл с сыном, а графиня музицировала на клавикордах что-нибудь нежно-меланхолическое, под которое ребёнок быстро засыпал, и няня его уносила в детскую. Так повторялось изо дня в день до сегодняшнего утра.
***
Елена опустила кисть и вздохнула. Картина была практически закончена. Оставалось нанести последние штрихи и подписать полотно. Графиня собрала свои кисти, краски и пошла в гостиницу. Там она положила готовую картину на стол в своей комнате, чтобы высохли краски. И пошла умываться-переодеваться, чтобы выйти к завтраку в приятном для глаз виде, не перепачканной красками.
Супруги после еды решили прокатиться по горной дороге с сыном, который всё канючил показать ему горы поближе. Елена попросила няню принести ей шаль потеплее, и сама не стала заходить к себе в комнату. Граф и графиня отсутствовали где-то около четырёх часов. В это время слуга графа купался в озере и болтал с окрестными жителями, а няня отправилась на базар подивиться на местные товары. Вернувшись из поездки, Елена с мужем сразу пошли в гостиную, где уже их ожидал обед. Сын заснул, не доев второе, нагулялся и «отравился» чистым горным воздухом. Няня отнесла его в детскую.
И, вот, только после обеда Елена вернулась к себе в комнату, и оттуда тут же раздался её крик. Граф кинулся к жене и застал ту всю в слезах, стоящую около пустого стола.
- Картина! Моя картина! Я положила её на стол, чтобы высохли краски. И теперь её тут нет. Она пропала!
Граф тут же вызвал сначала своего слугу, потом горничную, обслуживающую их номер, затем пришла очередь хозяина гостиницы. Но все в один голос утверждали, что вообще не имеют понятия о картине, и что в номер никто не заходил. Граф потребовал позвать к нему начальника местного полицейского участка и поведал тому всю подноготную случившегося. Тот обещал разобраться, но по тону и по выражению глаз было ясно, что он этим «пустячком» заниматься не будет, он не какой-нибудь сумасшедший дотошный сыщик, чтобы найти какую-то картину, которую сами господа, мол, куда-то засунули и забыли об этом.
Елена, наплакавшись, уснула, а её муж отправился к рыбакам и порасспросил их. Никто ничего не видел и не слышал. Граф очень боялся, что из-за расстройства графиня может опять заболеть, но женщина выдержала это неприятное событие, просто до конца отдыха больше не касалась ни холстов, ни красок и кистей. Вскоре супруги собрали вещи, упаковали южные дыни, виноград и груши и отправились домой.
Уже в имении Елена снова взялась за кисти и краски и по памяти написала пропавшую картину вновь. Теперь это произведение украшало их гостиную, расположившись в шикарной раме (граф специально её выписал из Петербурга) над камином. Теперь, когда графиня бросала на неё взгляд, то легко вздыхала и нервно пожимала точёными плечиками, мол, ну, кому могла понадобиться эта картина непрофессиональной художницы-самоучки.
Так бы и ушла в века неразгаданная тайна «Виллы под платанами», если бы однажды граф не прочитал в свежей привезённой из столицы газеты о том, что в Пятигорске арестована крупная банда контрабандистов, местом встречи которых как раз была та вилла, которую писала Елена. У этих преступников были даже свои условные знаки по поводу прибытия груза: особым образом заплетённые ветки на толстом суке одного из платанов.
Супруги переглянулись, и граф сказал: - Ты, видимо, Леночка, не обратила внимания на ту ветку, но с дотошностью истинного художника перенесла этот знак на холст. А кто-то из контрабандистов видел, как ты пишешь картину, и подумал, что, перенеся их знак на холст, ты можешь дать полиции зацепку, если те хорошенько присмотрятся к пейзажу. Вот и было решено выкрасть картину из нашего номера от греха подальше.
Елена встала с кушетки и подошла к камину. Граф последовал за ней. Они оба пристально вглядывались в листву, написанную на холсте так искусно, что, казалось, ветер играет с листиками, и они шелестят. И прямо по центру супруги увидели заплетённую особым узором ветвь… Художница, обладая прекрасной зрительной памятью, даже на втором экземпляре смогла изобразить пейзаж со стопроцентной достоверностью.