Пройдя тропой своей и не своей,
Он отыграл, как шут и лицедей,
И был почти что магом…
И всё никак не царствовал над залом.
Шут этот мир как будто возлюбил,
А сам смеялся из последних сил –
Уже на чудо в цирке уповая,
Отчаянно и искренно страдая.
В чечётке ноги, руки в пируэте –
Никто не слыл на этом подлом свете
Жадней его на вражескую кровь,
В последний раз взрывались дух и плоть –
Но зал был нем, и маска там одна:
Застывши губы, плоть омертвлена,
Зал был к нему презрительно суров –
И посылал в последний из кругов.
Насмешка-смерть была его стенаньем,
Шут выдавал последнее признанье:
Лелея, в слёзах, отыграл он Смерть…
Вдруг всё ожило, начало шуметь –
Зал умилился слёзной простоте –
Под взмах руки, в сакральной тишине
Аплодисменты сотрясли устои–
Зал был им взят, зал хлопал ему стоя!
Так Лицедей сыграл перед Толпой,
Теперь народ был под его стопой.
Ему кричали: «Мы теперь твои!»,
И руки ввысь – в кумиры вознесли.