Армия. Начало службы

   

  С возвращением из Москвы я оказался не у дел. Все попытки устроиться куда-нибудь на работу по специальности ни к чему не привели. Да я особо и не старался. Мне уже пришла повестка из военкомата, и я мысленно приготовился идти в армию. Одновременно со мной повестку получил мой товарищ по сборной университета Юра Ильин. Он закончил физический факультет и тоже мечтал о карьере учёного. В соответствии с недавно принятым законом СССР "О всеобщей воинской обязанности", призывники теперь вместо трёх лет должны были служить  два года.
Нам же, как выпускникам университета, срок уменьшили вполовину. Но как, где служить, ясности не было.
  Впервые военкоматы в этом году встретились с такой проблемой, и каждый решал её по своему усмотрению. В результате наше ожидание растянулось на два месяца. И только восьмого декабря 1969 года нас отправили в воинскую часть. Это была ракетная часть, замаскированная в лесу под Ужгородом под обычное мотострелковое подразделение. Но в окрестных сёлах, конечно, прекрасно знали, что там находится.
Ещё одетые по гражданке, мы предстали перед начальником штаба подполковником Долей, замещавшим командира части. Чтобы сразу избавить нас от надежд вернуться домой раньше срока, он первым делом спросил:
– Какое сегодня число? – И, услышав ответ, по-военному отрубил: – Вот восьмого декабря следующего года вы и будуте уволены. Его слова как-то неприятно резанули слух. Но потом до меня дошло: это особенность армии, здесь всё должно быть ясно и определённо.
В каптёрке батареи управления, в которой нам предстояло служить, мы с Юркой переоделись в солдатскую форму. Для Юрки, учитывая его габариты, подобрать нужный размер оказалось не так-то просто. Со мной проблем не возникло. Свои хэбэшные брюки и гимнастёрку я таскал до дембеля, а кирзовые сапоги сорок четвёртого размера, сохранившиеся на даче, служат мне до сих пор. После этого старшина батареи по фамилии Наглюк, выглядевший щёголем в своём тщательно подогнанном офицерском кителе и чёрных блестящих сапожках, построил всех солдат и, поставив нас перед строем, представил:
– Эти два товарища будут теперь служить с вами. Они имеют высшее образование, спортсмены. Оба занимались штангой и другими видами спорта; если хотите попробовать на себе их силу, можете подойти.
К счастью, желающих не нашлось. Мне было неудобно и стыдно стоять вот так, по стойке «смирно», и слушать столь неуместную рекомендацию старшины. Было, однако, понятно, что выданные им авансы придётся отрабатывать.
Ко времени нашего появления в части вновь призванные уже прошли курс молодого бойца. Нам с Юркой тоже предстояло пройти через эту неприятную процедуру. Самое сложное и трудоёмкое занятие для любого новичка это, конечно, строевая подготовка. Умение идти в ногу в шеренге, выход из строя и возвращение в строй, отдача чести и другие необходимые для солдата навыки новобранец должен получить в первую очередь, иначе он будет выпадать из воинского коллектива, станет посмешищем в глазах товарищей.
Первые уроки хождения по плацу строевым шагом мы получили уже на следующий день по прибытии. Сержант Аргуткин, парень почти одного с нами возраста, с неожиданно тонким сильным голосом и голубыми, почти бесцветными, глазами, целый час гонял нас под одобрительные взгляды старослужащих. Хотя я с детства наблюдал подобную картину в военных городках, где жил, научиться самому тянуть носок и печатать шаг оказалось не так-то просто. Юрка сильно уставал: у него, кажется, было частичное плоскостопие. Я же довольно быстро освоился, и через пару недель даже удостоился похвалы. Мой командир, сержант Махинька, ростом точно соответствующий своей фамилии, к тому же веснушчатый и нахохленный, как воробей в зимнюю пору, прокричал через весь плац:
– Сурнин, а из тебя может выйти хороший строевик. Ребята начали по этому поводу шутить: «Глядишь, тебе скоро ещё  и отпуск дадут». Я, конечно, помалкивал, но ноги у меня после трёхчасовой строевой гудели, как телеграфные столбы.
Не менее сложным оказалось привыкнуть к армейскому распорядку и другим физическим нагрузкам, немалым даже в ракетной части. Подъём в шесть утра, пробежка в одной гимнастёрке при любой погоде и целый день занятий, расписанных до самого отбоя, могли умотать кого угодно. Хотя кормили нас хорошо, постоянно хотелось есть и спать. Это два чувства, которые сопровождали меня всё время, пока я служил.
Несмотря на разницу в возрасте, я стремился ни в чём не уступать молодым. Я как бы негласно вёл с ними соревнование, и они не прочь были испытать нас с Юркой на «слабо». С этой целью сержанты организовали матч по мини-футболу. Нам с Юркой  дали в придачу пару худосочных «салаг», и с ними мы выиграли у сборной батареи. Это стало настоящей сенсацией. Ребята не знали, что в пору студенчества, после занятий штангой, мы могли по полтора-два часа без передышки гонять мяч, и у нас с Юркой получался очень неплохой тандем.
 Ещё один повод всем удивиться наступил, когда командир батареи капитан Врагов устроил соревнования по военно-прикладным видам спорта. Сюда входили бег на сто метров со старта «лёжа», подтягивание на турнике и отжимание в упоре на брусьях. Среди пятидесяти человек личного состава я занял второе место, за что удостоился благодарности начальства. Это событие окончательно убедило наших  однополчан, что мы с Юркой не липовые спортсмены.  В батарее к нам установилось почтительное и где-то даже уважительное отношение. Оно не изменилось до конца службы.
В этой связи нелишне напомнить, что внутренняя атмосфера, царящая в воинском коллективе, имеет огромное значение для успеха дела. В Советской Армии строго следили за соблюдением дисциплины, карали за так называемые «неуставные отношения». При этом подобные факты случались, особенно в семидесятые-восьмидесятые годы. Мой брат Анатолий, служивший два года замполитом роты в стройбате, много чего рассказывал на этот счёт. Известно, что в стройбаты набирали, как правило, выходцев из среднеазиатских и закавказских республик. Отношения у них между собой были не самые лучшие, и выяснялись при помощи кулаков. Армяне дрались с азербайджанцами, грузины – и с теми, и с другими. Бывало, что «азиаты» сообща дрались с русскими и украинцами. Но командование, наказав зачинщиков, старалось не предавать эти факты огласке. В противном случае мог быть поколеблен выдвинутый в 1972 году Брежневым тезис о «полном и окончательном» решении национального вопроса в СССР. Работая над докторской диссертацией, я впоследствии имел возможность оценить всю ложь этого тезиса, но мои попытки поставить его под сомнение были решительно пресечены.
  В нашей части ничего подобного описанному выше не было. В ракетные части шёл строгий отбор, здесь служила молодёжь преимущественно общерусского корня. Все сержанты в нашей батарее были с Волги, водители машин – украинцы, многие из западных областей. Единственным исключением из правила оказался эстонец ефрейтор Оясоо, небольшого роста крепыш с сильными, как у гимнаста, руками. Ни по национальному признаку, ни по признаку землячества, ни в формате «старики» - «молодые» серьёзных конфликтов за всю мою службу в части не возникало. Редкие стычки носили, как правило, бытовой характер  и быстро заканчивались. Единственный случай, который при желании можно квалифицировать как издевательство, произошёл    совсем по другому поводу.
В тот день исполнявший обязанности старшины сержант-сверхсрочник Славич, за три часа до сна, заставил всю батарею по команде «отбой» ложиться и вставать по многу раз подряд. Нас с Юркой под благовидным предлогом он от этой экзекуции освободил, а остальных гонял без всякой поблажки. Не успевшие за сорок пять секунд раздеться и лечь в постель получали тут же внеочередные наряды. Славич раздавал их направо и налево.
–  Ну что, будем ложиться или как? – ехидно спрашивал он, обходя строй и покачивая в руках будильник с секундной стрелкой. – Я вас научу дисциплине.
Слава богу, вскоре этого солдафона от нас перевели. Это замечательно, когда никто на тебя не кричит, никуда не гонит, и ты хоть от этого получаешь удовольствие.