Наше Конструкторское бюро начинает выпускать «Конструктор». Символично? Ещё как! А что же должно делать конструкторское бюро? Спросите любого дошкольника – наверняка он скажет про конструктор.
Ну, наше КБ не простое, а Центральное, да к тому же Информационной Техники, – так и конструктор будет не детский. Он будет соответствовать громкому титулу организации – это будет ТЕЛЕВИЗОР – главный информационный символ того времени. И не важно, что к этому времени наш ЦКБИТ совершил ребрендинг и стал называться ЦНИИ «Инфракон» – всё равно в быту его продолжали называть по-старому.
Телевизор был довольно невзрачным – чёрно-белый с диагональю экрана 31см, что в эпоху цветных аппартов выглядело не очень-то соблазнительно, но в то голодное время (начало 90-х) пользовался спросом. Не знаю, заинтересовался ли я бы таким достижением электронной промышленности, если бы не трудился тогда в опытном производстве, где и происходило таинство преображения кучки радиокомпонентов в «Конструктор» путём упаковки комплекта деталей в коробку с приложением инструкции по сборке и наладке. А руководство опытного производства убедило меня в святой необходимости ездить в командировки с целью добычи и отгрузки этих компонентов. Во время первой же командировки, охмуряемый мной работник отдела сбыта после совместного обеда с употреблением стимулятора хорошего настроения проговорился, что легко может отгрузить лишний десяток-другой кинескопов, а пара бутылок водки от хорошего человека будет вполне достойной наградой за этот подвиг. И тут во мне проснулась предпринимательская жилка, и я натаскал из командировок в замаскированный уголок на производственном складе по паре десятков корпусов, кинескопов, строчных трансформаторов и прочей телевизионной требухи, решив изготовить себе небольшую партию телевизоров и осчастливить ими своих подружек.
Этому очень способствовало то, что опытное производство оказывало покупателям «Конструктора» услугу по сборке и наладке за отдельную плату, чем явно противодействовало декларируемой главным конструктором этого телевизора задаче «приобщить молодёжь к технике – научить её работать своими руками». Я выбрал пару толковых регулировщиков радиоаппаратуры и предложил им собрать два десятка телевизоров, из которых я оставлю им половину в качестве компенсации за криминальный трудовой подвиг. Ребята с радостью согласились, так как напрягаться они намеревались только в рабочее время. При этом они посвятили меня в тайны сборки и наладки этого изделия, разработанного нашим отделом ширпотреба.
Полученные знания несколько подорвали мою веру в человечество, во всяком случае, в ту его часть, которая руководила нашим отделом ширпотреба. Схема и конструкция телевизора были тщательно вылизаны. Обычно в таком контексте этим словом обозначают устранение недочётов и ошибок, но в нашем изделии вылизыванию подверглись все компоненты, которые можно было заменить ещё более дешёвыми. Из-за этого телевизор лишился многих органов подстройки и юстирования, хотя именно этой модели они были очень даже нужны, так как параметры дешёвых деталей уплывали с течением времени и изменением температуры. На экране изображение смещалось по вертикали и горизонтали, начинали бежать кадры и т.д. и т.п. Но об этом я узнал позже, когда подарил первую пару телевизоров подруге и был призываем чуть ли не каждый день что-то в них регулировать. А пока что я был впечатлён процессом регулировки собранных изделий не для рядовых покупателей, а «для себя». Ребята-регулировщики подбирали резисторы и конденсаторы, отматывали и доматывали катушки индуктивности, так как вместо подстроечных элементов стояли дешёвые фиксированные.
Мне стал понятен гениальный замысел авторов идеи «Конструктора». У этого изделия не было никаких шансов соответствовать требованиям стандартов, а если бы каким-то чудом нужные документы и удалось бы протащить, то сами изделия забраковал бы наш ОТК. И, наконец, если бы изделия попали на прилавок, то большая часть вернулась бы к изготовителю в течение гарантийного срока. А так – сам купил, сам собрал, сам отладил. Не работает? Сам дурак! А изготовитель несёт ответственность только за комплектность.
Чтобы убедить читателя, что история эта не случайна и интерпретирована мной верно, расскажу, в пандан, другую. Она началась с того, что в витрине часто посещаемого мною магазина уценённой бытовой электроники я увидел рекламный плакат, анонсировавший скорое поступление в продажу у нас в Виннице «Первого советского двухкассетного стереомагнитофона, не имеющего аналогов за рубежом». Больше всего я подивился сомнительной характеристике, уверявшей в отсутствии мировых аналогов, и сразу же вспомнил пресловутый наш телевизор, тоже не имевший мировых аналогов. Во всяком случае, я с таким убожеством никогда больше не сталкивался и был уверен, что он мог бы претендовать на место в книге рекордов Гиннеса, как самый плохой телевизор в мире.
Так как я считал себя знатоком магнитофонной техники, то очень заинтересовался этим проектом и стал наводить справки. И, ба!– какой сюрприз,– магнитофонный проект анонсировали авторы телевизионного проекта! Правда, теперь уже на коммерческой основе – через кооператив. Оказалось, что ребята отхватили по дешёвке (по 25 руб. за штуку) большую партию кассетных лентопротяжек и решили осчастливить человечество «не имеющим аналогов за рубежом». За время моего наблюдения за реализацией проекта, он прошел несколько стадий деградации (Двухкассетный стереомагнитофон с электронным управлением, он же с механическим управлением, однокассетный магнитофон и т.д…) и завершился чем? Правильно, конструктором!
Поскольку я сотрудничал с кооперативом, выпустившим магнитофонный конструктор, проводя через него некоторые свои проекты, то однажды оказался на складе вместе с главным конструктором магнитофона и попросил показать мне это чудо. Казалось бы, чем можно удивить меня после телевизионного конструктора? Оказалось можно, да ещё как! Взяв протянутый мне пакет, имеющий цену 100 рублей (простой кассетный магнитофон стоил тогда 120 – 140 рублей, правда, увидеть его в магазине было почти невозможно), я сначала вытащил и прочитал руководство. Меня насторожило, что в инструкции по сборке и наладке отсутствует описание источника питания и корпуса. Неужели их там нет, заподозрил я,– нет, не может такого быть… Я вытащил сам конструктор – он состоял из упоминавшейся лентопротяжки и маленькой, в размер торца протяжки, печатной платки. Всё. Аплодисменты!
Я не сразу обрёл дар речи, а когда обрёл, то сказал:
– Юра, я понимаю, что заказы магазины делают, не видя товара, только прочитав описание. Но они же вернут товар, как только поймут, как их провели.
– Нет, не вернут,– объяснил Юра,– мы это продаём только в Казахстан, Узбекистан и тому подобные места. В Новосибирск ещё можем – оттуда дорого ехать ругаться…
И ещё одна история, связанная не с самим телевизором, но с тем аномальным местом, где он зародился. Совершая свой трудовой подвиг в стенах опытного производства, я оказался руководителем проекта, в рамках которого должен был разработать часы для Московского метрополитена. Непосвящённым нужно рассказать, что все советские метрополитены были оснащены нашими ЦКБИТскими часами, теми самыми, что висят над тоннелями и состоят из двух хронометров: один показывает время, а второй интервалы между поездами. Отцом этих часов был наш легендарный (вошедший в корпоративный фольклор) ведущий инженер Семён Миронович Корень. Моё с ним сотрудничество родило связанную с этими часами забавную историю. Я ездил в Службу сигнализации и связи метро по делам своего проекта и чаще всего взаимодействовал с лабораторией, руководителя которой звали Григорий Менделевич. Это я понимал, что Менделевич, а далёкие от темы московские сотрудники ничтоже сумняшеся именовали его Менделеевичем – это звучало естественно и понятно. Тем более, что сам герой не возражал и в тонкости своей родословной не вдавался. Так вот, как-то раз подступил ко мне Григорий Менделеевич с группой подчинённых и строго потребовал ответа на такой вопрос: «Почему ЦКБИТ всегда поставлял к каждому комплекту часов 100 запасных индикаторов, а начиная с этого года только 50?» Меня пробило на «хи-хи», а отсмеявшись, я поведал пострадавшим причину их беды.
Как-то возникли проекты изделий, для которых мне удобно было использовать узлы выпускавшихся серийно Сениных часов. Пришлось вникнуть в конструкцию этих часов, и я обнаружил в ней некоторую избыточность, о чём сообщил Сене и предложил конструкцию упростить и удешевить. Сеня согласился и сел писать рацпредложение. А был он председателем комиссии, занимавшейся экспертизой рацпредложений, и дело это знал хорошо. За рацуху можно было получить максимум 50 рублей на нос при определённом экономическом эффекте. Произведя расчёт, Сеня сказал, что эффект от моего предложения маловат для вознаграждения в 100 рублей, и ему нужно подумать. Через какое-то время, когда я и думать забыл об этом рацпредложении, бухгалтерия вдруг осчастливила меня за него пятьюдесятью рублями. Я удивился, нашёл Сенину папочку, открыл её и удивился ещё больше. К моим нескольким пунктам Сеня добавил ещё один: «Уменьшить в ЗИП количество индикаторов «ИН-28» до 50-ти штук». Необходимый экономический эффект был достигнут достаточно изощрённым способом.
А теперь мне предстояло разработать небольшие часы, работающие синхронно с большими, но размещаемые в начале туннеля, прямо перед носом машиниста, так как основные часы ему не всегда видны. Проект я завершил, испытал в Метро четыре опытных образца и подписал договор на партию из ста штук. Цена вопроса – 300.000, по триста рубликов за штуку. Это я всё честно рассчитал, не проникся ещё перестроечными процессами. И пошёл я к главному инженеру просить помощь людскими инженерными ресурсами, как случалось уже не раз, так как в опытном производстве я был единственным разработчиком. Но в этот раз не стал наш Василий Иваныч созывать начальников отделов и экспроприировать у них подневольных специалистов, а предложил новый вариант:
– Я ж тебя знаю,– сказал он,– небось только и мечтаешь сбыться этого заказа с серийным производством и заняться чем-нибудь новеньким. Так давай передадим твой заказ в отдел ширпотреба, а то Бурштейну уже нечем людям платить зарплату.
Так и порешили, и на следующий день в кабинете главного инженера состоялось совещание, на котором и произошла почти торжественная передача заказа, в конце которой Бурштейн снял с руки часы «Seiko» и с жаром произнёс:
– Вот часы за триста рублей! А за наши можно и тысячу запросить.
Выйдя из кабинета, он завёл со мной такую речь:
– Ты в метро наверняка уже и тропинки натоптал, и знакомства завёл. Может быть сможешь переписать договор на сумму побольше?
Я рассказал Юре, что есть в метро один очень хороший человек, зам начальника Службы сигнализации и связи, который не раз выручал меня во время московских командировок в разных ситуациях. Но сейчас мне неудобно к нему обращаться, так как я не смог выполнить данное ему обещание. А дело в том, что пользуясь расположением директора салона-магазина «Электроника», я мог, приехав туда в командировку, купить единственный на тот момент советский видеомагнитофон «Электроника ВМ-12». Писал на имя директора магазина Гусева письмо с просьбой для научных изысканий отпустить за наличный расчёт. Получал резолюцию, покупал бутылку коньяка продавцам, чтобы выбрали экземпляр получше, и уносил коробку, которую обычные москвичи могли купить, отстояв сутки в очереди 2-го, кажется, января, когда велась запись на весь год. Себе купить не мог из-за отсутствия 1200 рублей, но нескольких друзей обеспечил. Узнав, что мой метрополитеновский благодетель тоже хочет такой видик, я с радостью предложил ему свою помощь, чтобы хоть как-то ответить добром на добро. И тут московские власти магазинную очередь ликвидировали, а распределение высокотехнологичного дефицита возложили на профсоюзные комитеты организаций и учреждений. Метрополитену достались 2 экземпляра, а я сам купил себе такое чудо через год, разбогатев, за полтора номинала.
Юру мой рассказ обрадовал. Он сообщил, что его отдел ждёт поставки двух таких видиков, и если я облагодетельствую его коллектив более прибыльным договором, то один из них мой.
С лёгким сердцем рванул я в Москву и вернулся с договором на 1.000.000 рублей. Бурштейн, взяв его в руки и убедившись, что это не сон, помчался к своему кабинету чуть ли не в припрыжку, похожий на Санчо Пансу, только что произведённого в губернаторы острова. Казалось бы, облагодетельствовав отдел ширпотреба, а, следовательно, и его начальника, я спокойно мог ждать обещанного, всего-то навсего продажи дефицитного товара по госцене. Но меня стали мучить смутные сомнения, и я попросил работавшую в ширпотребе подружку известить меня о прибытии видиков. Наконец, сигнал я получил, но Юра никак себя не проявлял. Столкнувшись с ним в коридоре, я спросил:
– Юра, ну где же видик?
– Какой видик? – демонстрируя полное непонимание, удивился Юра.
– Как какой? Тот, который ты мне обещал для друга из метрополитена.
– Ничего я тебе не обещал,– на голубом глазу заявил главный ширпотребщик и, похожий на помесь бритого гнома с гипертрофированным колобком, резво покатился дальше по коридору.
Даже не стал заморачиваться сочинением какой-нибудь отмазки, что, например, главбух отказался визировать такой трюк. Вот почему он был уверен, что я тут же не набью ему морду? Откуда он мог знать, что я не могу ударить человека первым? Я только зачарованно глядел ему вслед, ждал, наверно, что его ещё до конца коридора поразит гром небесный… Но никто его не поразил. Может это и к лучшему, может ему было суждено совершить что-нибудь хорошее…