КРАНИОМЕТРИЯ
ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ДРАМА ИЗ ЖИЗНИ СЛОВ И ЗВУКОВ
В действиях этой драмы принимают участие пять русских литераторов, пять поэтов, пять философов, умудрившихся родиться в такое страшное время, в которое они родиться умудрились:
Введенский
Друскин
Липавский
Олейников
Хармс
ПРОЛОГ
(исполняется как песня. Хором. Слова для хора необязательны)
Я вижу как крадется сыр
Он весь дыряв изнежен сыр
Он боком-боком по доске
В одном носке
Доска качается под ним
Но он пока непобедим
Ножи порхают рядом с ним
В его руке свеча пылает
Гуляют псы и суки лают
А по прибрежной стороне
Шагает всадник на коне
И сыр кричит ему привет
А конь молчит тому в ответ
Ответа нет
Дырявый сыр заплакал громко
Рукою потной властно скомкан
И мимо рта отправлен в рот
Потом туннель потом живот
И там спокойно в тишине
Забыв в какой он жил стране
Лежит на дне
ДЕЙСТВИЕ 1
Друскин с кувшином в руке:
Я слышу небо вдалеке
И атмосфера задрожала
Синица воробья рожала
И петухом кричал восход
На Каспии открылся ледоход
И поросли фасолью грядки
В полях уборки чехарда
Я знаю в чем беда -
Введенский просит места для посадки
Олейников в виде дождя проливного:
Посадки семени земного?
Друскин произнося такое:
Макар, оставьте этот тон в покое
И растворите окна шире
Он может и на стену налететь
И все сломает в сей квартире
Ведь он привык в полете петь
Полет имеет смысл глубинный
Непознанный и непонятый нам
Как пилорама или вигвам
Или двигатель турбинный
Из древних теорем -
И чем все кончилось? А тем
Липавский нам изрек -
Теперь летает каждый человек
Липавский загримированный под елку без игрушек
Весь состоящий из стружек:
Про то не я вам говорил
То Заболоцкий был
Он так с природой дружен
Ее он породил и сам ей верно служит
В окно, чуть задевая проемные рамы, влетает Введенский. Он одет. Он сыт. Побрит.
Введенский выключающий двигатель:
В полях метель
Верю, что поспел
Я торопился. Я потел
Олейников укладывающийся на диван
В позе иван:
К самому концу
Привет тебе, гонцу
Давайте бедный чай гонять
Законы мудрых отменять
И сытых бубликов вкушать
Таинственные круги
Пересеченья векторов и дуги
Две геометрии смешать
И разгрызать простейшие фигуры
Тысячелетием архитектуры
Поймем ли мы сии отметки
Загадки эти, эти п э т к и
Введенский с рупором в ушах
И как бы в камышах:
Я все забыл существованья
Я созерцал сегодня расстоянья
С утра чудесно полетал
Гонялся с ветром, бабочек сшибал
А где же Хармс, дитя гороха
Его опять я вижу плохо
Друскин с руками из воды
И с водой из бороды:
Да. Он. Ушел. Один.
В нем поселился сплин -
Располагает новый быт
В его квадратах пол помыт
Он стал снарядом
Введенский с синим взглядом:
Мы станем ждать
И Хармса звать
О странном говорить
И трубку хармсову курить
Его подошвы слышу стук уже
На минус первом этаже
Хармс входит в виде колеса. На нем чудеса. Его лицо напоминает часы без стрелок. От подметок пахнет мелом.
Олейников в виде сарая
С головой самурая:
Хармс, строитель новых стен
И любитель перемен
Всем переменам вопреки
Бредут по свету старики
За ними наш Дандан
Красивый, точно барабан
Как монгол кочующий
Липавский вестующий:
Не давит комната вещами?
В каком углу поставлен быт?
Ведро со щами?
Студень из копыт?
Картофель фри?
Хармс из двойки в три:
Я в эту комнату влюблен
В ней потолок белен
И шепотки бегут по стенам
От них движение по венам
Олейников Олейникову
Пряча сову:
Он слышит бритвенный прибор
Мечту цветка, сосновый бор
Селедку слышит, отправляя в рот
Она ему сигналы подает
Хармс выпускает облако дыма в Олейникова и тот исчезает на какое-то время.
Друскин как хозяин дома
С лицом книжного тома:
Все в сборе. Беседа одичала
Введенский не поспел к началу
Теперь спотел и весь горит
Что ж, начинайте, Леонид
Липавский иероглиф
Изображенный, как Магелланов пролив:
Все крокодилы в яйцах рождены
Специальным аппаратом снабжены
Как гуси, рыба или куры
Что крутят с петухом амуры
В этот момент наступает новая реальность, в которой все перестает быть тем, чем оно было до поры
Хармс в скорлупе из норы:
А я и сам рождался из икры
Такое при рожденье
Случилось недоразуменье
Днем зашел с приплодом
Маму поздравить мой дядя
А мама после нереста спала едва живая
Утомилась и болела сильно
А дядя мой любил поесть обильно
Увидев сколько в комнатах икры
Меня немедленно на хлеб намазал
Налил под бутерброд стаканчик водки
И рот раскрыл
На счастье вовремя его остановили
И ситуацию с икрою прояснили
Друскин с календарем
Он в нем:
Для Хармса-эмбриона мир огромен
Как сто плавильных домен
Как тополь старый комару
В июльскую жару
Введенский зашивающий рукав:
Как кролику удав
Как Хармсовой икре -
Бездонность дна в ведре
Хармс без уваженья:
Я находился в бессознательном движенье
Но помню точно лишь одно
Родители меня за шалости не водворяли в угол
Боялись что к стене прилипну насмерть
Друскин с большого расстояния:
И долго длилось это состояние?
Хармс заедая скорлупой
Но бедный и скупой:
До окончания гимназии должно быть
Затем другая наступила жизнь
Я вдруг себя познал
Всех мыслей господином
Друскин - абсолютный свет:
Со мной случилось это в тридцать лет
Я думать начал по иному
Подобно древнему дому
В котором все паутина
Что держит стены меж собой
А в углу одна картина
На которой лик Его живой
Как бубен задумчивый Введенский
Немного вселенский:
Чем заполняешь череп сей
Чем хочешь, тем засей
Искусный мастер посевной и зяби –
Раздвинь руками неба хляби
Друскин принимающий позу фонаря
В котором все зря:
Нетерпеливость – оловянный постовой
И потому я рад, когда иду домой
Липавский иероглиф №2
И по нему канва:
Фонарь твой светит в яму
В тягучей глины пустоту
Здесь перерыто все до нас
И корень главный поврежден лопатой
Мне грустно, я желаю ветра
Который бы меня в края закинул
Где отдохнул бы я от...
Да что там говорить, влюбиться
Хочется и видеть все вокруг
Глазами новорожденного Бога
А свет твоей зари -
Игра теней у горизонта
Друскин верхом на подоконнике:
С головой в рукомойнике
Трудно наблюдать звезды полет
На год вперед
А где Макар?
Читает книги про татар?
Какой здесь от печи угар
И где же все-таки Макар?
Хармс в гриме Карла Ивановича Шустерлинга
Без одного ботинка:
За занавеской шуры-муры
Фигурит разные фигуры
На дымном облаке катается
Кувыркается
Введенский голосом сойки
От койки:
Мне хочется, как медь блестеть
Как камень петь
И согласиться с вами
Чертить в огне
Молить о храме
И гостем быть в окне
Олейников большим объемом чем прежде:
Окно ведет к надежде
В нем самый главный ток
Введенский опрокинувши платок:
Пока в нем нет запутанности слов
Меня влекут в него полета силы
Лететь над полем, зреть могилы
Давно умерших барсуков
Хватать стрекоз за талии
Что лучше такой баталии
Олейников Николай Макарыч
Словно Самовар Самоварыч:
Вас мать не из яичек родила?
Она нектар во время схваток не пила?
Хармс горбатый утес:
Макара ветер понес
Падает температура дыма
Он проносится мимо
Липавский с телом подушки:
Вчера я встретил Петрушку
Он прочел Введенского роман
И спрятал рукопись в карман
Введенский давно был им подневолен
И вот остался недоволен
В романе скучный тон
Улиткин пятый сон
Прекрасен. Это так
И все. Остальное брак
Олейников заросший в снегах:
Введенский умудрен в стихах
Но проза его значительней
Он в ней увеличительней
Любого муравья под микроскопом
Любого микроскопа под микробом
Он пишет, словно макраме плетет
Он в нем цветет
Как расцветает белым снег
Введенский мужской человек:
Спасибо, Макар!
Ты парил, на тебе загар,
Я кружил меж тучами и застрял
Меж небом и дождем
Там и роман свой потерял
И все, что было в нем
Тяжелый том
Олейников с отрезанным хвостом:
Ничего. Не беда. Он найдется
Он с потомками на место вернется
Хармс заблудившийся земляк:
Что Заболоцкий нынче пишет
Чем волки его пашут
Что поглащает в пищу як
Липавский вида неопределенного:
Его поэзия - усилия любовью ослепленного
Который знает цвет великих изразцов
И в этом суть бессмертная столбцов
А вот когда он создает иллюзию слепца
Он выбивает табурет из-под столбца
Друскин вносит на подносе шесть стаканов чая.
Друскин отвечая:
Где принцесса, где она теперь,
И какой Декарт ей отворяет дверь?
Если кто-то повстречает ее на пути,
Скажите: готов к ней в прислуги идти.
Липавский цвета океана
На дне стакана:
Друскин, Декарт был умен,
Знал много прекрасных имен
И много наук
А ты - глуп!
Друскин ноги в одном месте
На насесте:
Декарт, как и я, не любил читать
Он любил подолгу спать
Тогда школы давали знания
А теперь - образование
Хармс часовой
С третьей головой:
Скучная тема - это смерть
К нам облака продолжают лететь
Олейников разглаживая материал правой рукой:
В философии надо быть совой
Быть соблазнительным для чисел пробных
Простых и даже дробных
Идуших в сторону одну
Хармс убегая по рельсам к окну:
Кондуктор чисел, дружбы злой насмешник
О чем задумался, латаешь свой скворешник
Друскин примерно также
В Эрмитаже:
Среди великих мыслей, которым нет числа
есть арифметика, которой мы не знаем
она от вестников произросла
ее к себе располагаем
и сим расположеньем дорожим
зажим, пожалуйста, еще зажим
надрезы эти - символы судьбы
плывут по озеру гробы
в гробах забытый мусор, хлам
Плывут гробы в Небесный Храм
Несет их вечная вода
Липавский как всегда:
Я гениален. Я живуч
Горяч. Могуч
В работе боек
Я ценен тем, что я не стоек
Когда-то были философские системы
Теперь, лишь регистрация систем
В которых не живут фонемы
Там нет и запаха фонем
Друскин играющий Баха
На нем в полоску темную рубаха:
Мы говорим о разрушениях системы
О связях без начала и конца
Нам не уйти от этой темы
Мы – из содружества кольца
Мы созданы вопросов для
Олейников в виде нуля:
Что может быть формулы вернее
Лишь то, что светит, но не греет
Ведь формула содержит суть и меру
К примеру:
Друскину поэтичность мешает
Он ею поле жизни орошает
Введенский дремлет, Хармс глотает чай
Липавский просто гениален невзначай
Введенский необычайно мал:
Я мыслями дремал
Я уносился в степь и там
Я весом был всего лишь грамм
Я невесом пока
Я на ветру знаменем полка
И командиром колесниц
Все предо мною ниц
А по степи пожар спешит
Он то ли крыт, то ли шит
Хармс с медным взглядом Д.Андана
Точно из медного крана:
Олейников не прав когда
Про поэтичность Друскина
Он говорит словами
Ведь Друскин одинок, как Космос
Пройдут века и он потомкам станет
Любопытен
Лишь только он
А мы уйдем как сон
Как снам присущий прах
Липавский с искрами в глазах:
У Друскина на мысль чутье
Обострено лишь потому
Что не подвержен он соблазнам
Которые философа едят
Он не идет на поводу у мира
Не чувствует себя на службе у него
И все, что видится ему туманным
Он то в тумане оставляет нам
Он не со всеми побратим
О, Яков, ты необольстим!
Введенский с этажерки:
Г о р и т б е с с м ы с л и ц ы з в е з д а о д н а б е з д н а...
КУСОК ПРОЩАЛЬНЫЙ
Олейников уходящий по ступеням в небо:
Грустный час
в который раз
мы с тобою расстаемся
и руками разомкнемся
улетая в небосвод
над речной пучиной вод
там сольемся в хоровод
где прекрасные моря
там у Бога, у Царя
поднимается заря
и не зря
я свечою вспыхнув, замолчал
не уйти от начала начал
и теперь Макар молчит
а свеча с собою говорит
и огнем горит
и свет ее огня
для меня
я поздно понял этот свет
и вот меня здесь больше нет
и просто быть не может
меня червяк угрюмый гложет
изъев меня всего до дыр
я покидаю этот мир
в котором бедных чинарей
вкопали словно фонарей
и чтобы ярче всех светили
их целиком и запалили
не вижу ног, не вижу где я
живот исчез, пропала грудь
гортань и шея
Не забудь...
Олейников становится горящей свечкой
Друскин:
Нету слов. Я один. Я без снов. Я без вас. Сотни лет.
Я один. Я один. Я один.
Конец 1 действия
ДЕЙСТВИЕ 2
Олейников с радостью белки:
Настало время, бьют две стрелки
Кукушка щиплет розу на окне
Я предлагаю жизнь начать иную
Я жизнь Макара практикую
Так будет весело вдвойне
Хармс:
Хармс по алфавиту первый
Нам треплет нервы
Пусть и начинает
Шарады слов посеет
Читать он вслух умеет
Пусть читает
И на трубе играть умеет
Пускай играет
Хармс:
Спасибо - начинаю
Качну коленом покачаю
И заявлю мгновенно вам
Моя фамилия Шардам
Мне нужен лишь один помощник
Спокойный, словно подорожник
Который будет роль играть
Липавского я вижу стать -
Ведь мы с тобой давно знакомы
И странно душами влекомы
Хармс и Липавский, обняв друг друга за плечи, уходят в деревянные двери. На их месте возникает сцена. На эту сцену на какой-то машине выезжает Хармс; Липавский, верный традиции, выходит пешком и смотрит в зал с оттенком грусти в голосе.
Хармс сам не свой
Пишет в воздухе рукой:
Был один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей (плюет в глаза Липавскому - они исчезают; обрывает ему уши). У него не было и волос (снимает волосяной покров с головы Липавского), так что рыжим его называли условно.
Говорить он не мог, так как у него не было рта (ластиком стирает рот с лица Липавского). Носа тоже у него не было (закрывает нос Липавского ладонью).
У него не было даже рук и ног (руки и ноги с грохотом падают на дощатую сцену). И живота у него не было (исчезает живот вместе с рубахой), и спины у него не было (исчезает спина вместе с рубахой), и хребта у него не было (хребет превращается в пальму), и никаких внутренностей у него не было (внутренности становятся некоей субстанцией). Ничего не было (Липавский блекнет и растворяется)! Так, что непонятно о ком идет речь. Уж лучше мы о нем не будем больше говорить.
Липавский скромно как заправский:
А где актер Липавский?
Хармс по фамилии Коган
Достающий наган:
Его и не было совсем
Он вечный тлен
Он фигуральный симбиоз
Из цифр и букв
Он есть навоз
Научных мук
Друскин с веником и совком
И с замком:
Все мы мастера играть
А кто будет убирать
Друскин сметает в совочек уши, руки, ноги, подхватывает пальму-хребет, ворча покидает сцену. Сцена исчезает следом за Друскиным.
Олейников голосом напоказ:
А мне понравился рассказ
Липавский разыграл прекрасно
Где он теперь не ясно
Введенский из неизвестного вещества
Цветом - ботва:
Он каштаны из огня таскает
Свечой алеет, растворится небом
"Где стул где поле где аул он поплясал и он уснул и снова увидал аул".
Я спал недавно, видел сон
В том сне я видел человека
Который назывался рыжим
Его придумал из чернильницы Дандан
На сцене выполнял Липавский
И вот сейчас я вышел в сторону от сна
Я вижу Хармса, а Липавского не вижу
Липавский с желтым лицом
На затылке с венцом:
Меня Друскин уложил в совок
Хребет взвалил на спину, уволок
Куда-то
Как солдата
И я теперь не знаю где я сам
Как-будто нас здесь двое, пополам
С другим солдатом без ответа
Хармс сжил меня со света
Введенский газета:
Хармс – словно оно
Он темное в море окно
За окнами море
Волнам вторит
Волны гонит на поклон
В морях нет окон
В морях лишь форточки одни
В морях огни
Святого Эльфа вспыхивают вдруг
Друскин функция вокруг:
Липавский был трехрук
Липавский полностью умыт:
Я это знал, секрет раскрыт
Он третью руку прятал на груди
Он был горбатым впереди
Хармс раскуривая мангал:
Я это тоже знал
Об этом было всем известно
И это обсуждать не интересно
Липавский вынесен в совочке
Он истреблен до точки
Липавский веником сметен
Да будет он
Липавский у шторы
Закрывает окна на запоры:
Хармс циничен
Как обычно
Он рассуждает бычно, зычно
Без совести и прав
Бездушный параграф
Он - шкаф
Введенский спящий в середине шара:
В странный голос вылилась жара
Он на Липавского голос похожий
Как темный прохожий
На темного похож
Размножь эти строки, размножь
А рядом с ним его сестра
Как горизонт остра
И изумрудна, как брызги у фонтана
"Татьяна так как дочка капитана"
Не сводит глаз с него своих
Не сводит с тех двоих
И зажимает свет свечи
В дырах видя калачи
О да, Липавский был трехрук
А Друскин спрятался в сундук
Хармс отправил на охоту шестерых
А Олейников, хромых
Все стреляет тараканов
И ведет их на арканах
Олейникову коня подводят:
У Введенского прекрасно сны выходят
В них поэзия без дна
Он - поэт, ему видна
Каждой буквы сила
Его буква - соленый свинец
Она его и просила
Создать из природы Потец
Введенский с запахом чая
Ничего не отвечая:
Я с чувством ногу заношу в пустое стремя
"Вбегает мертвый господин и молча удаляет время".
Хармс рукой Стрючкова
Рукой Окнова:
Липавский молчит
Друскин ходит Введенский спит
Он не убит
Олейников творец кариатид
А этот чайник все кипит
В комнате появляется резкий щелчок.
Друскин не очень
Точен:
Не будем панику просеивать сквозь сито
И засевать несжатые поля
Мной в чайник не было налито
Теперь взялась стрелять эмаль
И сталь
Хармс нос в табаке
А весь в кабаке:
История в которой
Он торопился на скорый
Олейников читая мысли глоткой:
Нам водкой
Следует напиться
Чтоб мысль сверкала
Наподобие кинжала
Или как спица
Алкоголь - мысли обостритель
Он весь ее родитель
Введенский вынимая из воздуха слова:
"Если я и родился, то я тоже родился, если я и голова, то я тоже голова".
Хармс выложенный пятью словами
Третье слово - сани:
Введенский нынче угрюм
Как затонувший трюм
Липавский с бубенцами Леонид:
Наш Введенский – трюм и магнит
Он притягивает все без разбора
Его трюм полон разного сора
Друскин из-под стола
Где зола:
Обед разлит и водка под столом.
Олейников ртом:
И суп с котом.
Друскин цвета вермишели
В шинели:
Будись, Введенский
Суп обалденский
Водка жжется
Огурец смеется
Диезы тучные по кружкам разлиты
Мы ждем когда же будешь ты
Введенский маленький муха:
Я слышу запах духа
То дух Липавского медведем обратился
Оборотился
Я проснулся
Я бодр теперь душой и телом
Я немного сдулся
Мой аппетит, как озверелый
Он крутит все мои кишки
У Хармса родились стишки
Введенский слово за тобой
Вскочи на скалы и пропой
В прибой
Введенский из кастрюли:
Я вижу "мужики идут косить"
И головы им не сносить -
Один, второй, четвертый, третий...
Липавский чем-то светит:
Я долго планером носился по квартире
В разлитом суповом эфире
Друскин в виде трех с полотенцем
Как с младенцем:
Улетай покуда цел,
Видишь - форточка-прицел!
Введенский безо всякой цели
Вставляет себя в панели:
В окне возникли сквозняки
Веселые проказники
Они манят меня отсюда
Но я прикован к этим блюдам
Они ловушка
И я у них на мушке
Стрелок об этом знает
Он всегда попадает
Олейников со дна стакана:
Она вкусна, как манна
Она прекрасна и мила
Она прозрачна и бела
Она на свадьбах гость почетный
И грустный на похоронах
Она везде, она без счета
Во всех сторонах
Она племянница порока
Она покорности сестра
Она воздействует до срока
И не уходит до утра
Она нас любит, мы ей той же
Монетой платим по счетам
Прижмем уста к ее губам
Звон бокалов спой же
Друскин, Липавский, Олейников, Введенский и Хармс пьют как нормальные люди.
Друскин, Липавский, Олейников, Введенский и Хармс не пьют как нормальные люди.
Хармс свернутый кокон:
"Фокен покен зокен мокен"
Друскин сраженный алкоголя дозой:
Предлагаю перейти на прозу
Проза интересно представляется
Смотрите, Введенский окном растворяется
Все замечают, что половина Введенского уже как бы в окне, а другая еще в комнате. Олейников дергает веревочку и окно затягивается. Введенский оказывается в комнате весь.
Введенский в Хармса пижаме
И как бы в раме:
Мир уходит из под ног
Мир трубит в мохнатый рог
По полям несется трактор
Бороздя бригадный фактор
Заболоцкий тракторист
Он росист и голосист
Яков Друскин, тот артист
Без денег
У него в кармане веник
А в руках большой совок
Он Липавского в два счета уволок
Хармс рожденный из икры
Кильку пьет без кожуры
И играя светом злака
Подавая в виде знака
ЦЫФРУ семь
А Макар летит ежом
И ползет чижом
На загривке дом
Хармс запевая романс
Словно Шустерлинг Ханс:
Один мой друг, Андрей Андреич Мясов купил на рынке фитиля
Но по дороге к дому, он где-то обранил его
Затем, все тот же Мясов, зашел в продмаг
Купить грамм полтораста колбасы, кефира банку
Еще. Он за газетой встал к ларьку
Газеты кончились, кефир он потерял
Он тут же булку в булочной купил, но где-то колбасу посеял
Он плюнул в лужу и побрел домой
Но по дороге потерял и булку
Упал неловко и сломал пенсне
Домой придя, Андрей Андреич мгновенно лег в кровать
Вертелся долго, а заснув
Увидел сон, в котором зубы чистил канделябром
Друскин вскакивая в поисках дам:
Шарман! Шарман! Шардам! Шардам!
Олейников в очках налевую сторону:
Тебе, Дандан, первому борону
И карты в руки
И книги для науки
Тебе начинать и голить, и чекать
И тикать
И тикать головой без стрелок
Липавский в виде оркестровых тарелок:
У Хармса преимущества всегда
Он всюду первый, как вода
Он в алфавите – главный у руля
Как арифметика с нуля
Друскин весь в нем:
Они друзья с нулем
Липавский безумный волк
Не берущий в толк:
С моей головой проблема,
Не проблема, просто беда -
Ветер все изорвал провода
И источника лопнула схема
Друскин режет чай
Разливая каравай:
А моя голова потеряла покой
Захотелось ей стать то ли правой ногой
То ли частью спины
А по мне все равны
Хармс блестит
Как метеорит:
Моей головой отражается бред
Как достойный ответ
На прекрасный под водку обед
Введенский одевая берет:
У меня головы больше нет
КУСОК ПРОЩАЛЬНЫЙ.
Липавский идущий в небо по крышам:
Я вас прекрасно слышал
У чисел нет рождения минут
Они бессмертны в раздвоении своем
Они всегда везде вдвоем
И там и тут
И каждый снова двое в этих двух
Один горит, другой потух
А числа без чисел числа создают
Сигнал оттуда подают
Они скорбят невинной смертью
Ловки своею сметью
Они вне видимых систем
Они вне тем
В запасе лишь семерка
Она - проверка
Она нас в Небеса ведет
На - взлет
По вешкам в тучах
Простой случай
Я ухожу за ними следом
И встану в бесконечный ряд свечей
Что бесконечностью своей
И светом
Дают возможность посетить сей мир
Числом астрономических светил
Все в отдаление отходит навсегда
Стол, стулья, хлеб, вода
Ты грустен, ты страдаешь
Страданья смысл не постигаешь
Вам не понятен смысл его
У этой темы господин - Великий Бог
Не плачь
Липавский становится горящей свечой.
Друскин:
Нету слов. Я один. Я без снов. Я без вас.
Сотни лет. Я один. Я один.
Конец 2 действия
ДЕЙСТВИЕ 3
Олейников декламируя обеими руками
Весь закрытый облаками:
"...И мир повернется другой стороной
и в тело вопьется червяк гробовой".
Хармс засыпая на стуле:
Я проснулся я не спал
Я во сне весь сон орал
Точно острие у пули
Липавский как число 41:
Я летал сегодня в Клин
Цифры бегали за мною
Заводскою стороною
Я их в руку набирал
Я их в озеро швырял
Друскин чайная ложка:
Я бодался с атмосферой
Я вздымал ее валы
Я смотрю на мир в окошко
Мера следует за мерой
Знаки меры так малы
Введенский указывая на ять:
Голова ушла гулять
Два медведя съели тело
Я воскрес назавтра белым
Олейников без шрама:
Случилась драма
Олейников читал буквы строго по линейке
Ноги ползли как у скамейки
Хармс сказочник
Хармс печник:
Макар читая книгу превратился в карандаш
Он железный, он гараж
Друскин в клетчатой рубахе:
Осталась водка и немного супа
Плита на плахе
Плита ревет как ступа
Введенский гитара без струн:
Я – растение вьюн
И трава для овец
На овце надет венец
И приклеена роза
У овцы такая поза
Липавский цветком ромашки
К Введенскому Сашке:
У меня бока болят цифрами исколоты
Цифра ноль посредине дыркою проколота
Хармс:
У меня в глазах шары
Липавский:
Это просто две норы
Друскин:
Это - столяры
Введенский:
Это ры
Олейников:
Это окунь. Рыба-кит
Рыба на водорослях спит
Я сегодня расстроенный
В стену крепко встроенный
Словно шкаф бельевой
Постовой
Введенский в форме куба
На острове Куба:
А по стенам бродят краски
Точно рыбы-окуня
Их движения прекрасны
И легка ступня
Друскин со всеми дружен:
Не простое дело - ужин
Я глазами так обужен
Весь спеленут, весь в горсти
Рыло пухлое в шерсти
Нас не более шести
Олейников с охапкой свечей:
Сдвигайте чары плотно
Выпьем водки - будет потно
И беседа, как ручей
Потечет из окон в землю
Жизнь моя, тебя приемлю
Все остаются на местах, Введенский поднимается на 50 сантиметров вверх.
Липавский о трех руках:
У Введенского приступ меланхолии
Он перепил немного алкоголия
Хармс в обычных цветах:
Введенский будь всегда здоров
Разгони над нами комаров
А то они весь суп съедят
И этим души наши оскорбят
Введенский на большой скорости гоняется за комарами. Он колит их шпагой. Погибшие их тела с треском падают на пол.
Друскин разделывающий стол:
Даня, спойте голосом стреляющим
Хармс горло поправляющий:
Хорошо я стану петь
Раскину свою радиосеть
Голос Трясогузки
Буду петь по-русски
Надевает на голову кастрюлю с супом и цокает внутри языком.
Хармс почти физик Ом :
Я ударю в бубен громко
И пойдет головоломка
Бьет руками по дну кастрюли. Поет.
Хармс изображая полет:
мои вои кои веди дуи буи вее ае хие сео пуе пляе
клее поко пиие плёе флюе мое фое тое нюня кеё
пеё фюю юю кляо кляе кляпафео пельсипао
гульдигрея пянь
Таким образом Земля вернулась на землю
Друскин в обозначениях вправо:
Прелесть! Чармс, браво
Эту песню исполняют как пролог
Но ты смог
Хармс у пепельницы с краю:
Я все понимаю
Рифма съехала в откос
Я уже и шаг занес
Но шагнуть не смел
Я на нем собаку съел
Я с пчелою был обвенчан
Я проник в ее курятник
И семью часами кряду
Обустраивал ограду
Я стал оградник
Введенский прекрати
Полет свой сократи
Введенский у порога:
Мне осталось немного
Вон они, в углу дрожат
Сбились в стаи и визжат
Я сегодня кровожаден
Ветер дует – он прохладен
Нет пощады от меня
Лишь за три рубля
Друскин на скрипке:
До диез, какое счастье!
Липавский без буквы "Л":
Счастье хорошо лакать в ненастье.
Хармс зеленого цвета:
Счастьем хорошо заклеивать рот
Олейников небольшая котлета:
Счастье при каждой секунде живет
Введенский аэролет:
Я заканчиваю ловлю
И играю смерти марш
Я из них приготовлю
Вкусный фарш
Друскин мы заявляем:
Введенский вновь не управляем
Макар, откройте форточку беспокойнику
Олейников пряча гармонику:
Я слаб, не могу спуститься вниз
Я весь как-будто скис
Я вижу все озарено
Липавский, ты открой окно
Липавский показывающий, что его здесь нет:
Меня здесь нет, как я сказал
Хармс мной спектакль показал
А Друскин просто вымел вон
Мне дела нет до тех окон
Хармс изображая стон:
Я превращусь сейчас в этруска
Пусть окна открывает Друскин
Введенский в куске алмаза:
Я возвращаюсь, встречай меня база
Я вижу отсвет проблескового огня
Блестит броня
Найдя в себе остатки сил
Смотрю, как вдруг заколосил
В полях ячмень отважно
Его потрогал тело - влажно
Он знал, куда нас нужно ставить
А я забыл нас всех представить
Мы - сборище последних чинарей
Это не названье области тропической
И не племени африканских дикарей
И не поэмы мифической
Это не особая пород птиц
У нас не существует отсутствия лиц
У нас кроме лиц ничего нет
Каждый из нас
Поэт
Липавский не яркое светило:
Я отправляюсь за хлебом прямо на свет
Хармс мило:
Передайте Сакердон Михалычу привет
Липавский укладывается в ящик для бандеролей. Ящик заплавляется сургучом и отправляется лифтом.
Липавский летая в ящике из угла в угол
В окружении кукол:
А вы денег Липавскому дали
И в какие вы его отправили дали
Я - Липавский номер три
Ты на меня не смотри
Все равно меня не видно
Это и обидно
То швыряют на совок
То лифтом пускают
Как танцуют эту роль
Как ее играют
Олейников глядя в детвору:
Давайте жарить колбасу на медленном пару
Ее питательный состав полезен и в жару
И в самый лютый ледовитый холод
Который холодом расколот
По нем страдает молот
Хармс похожий на город:
Я для жарений слишком молод
Не наросло ни мяса и ни сала
Система мышц рук и ног не развита и вяла
И нечего юлить
Я буду трубочку дымить
Колечки плотные пускать под самый потолок
Под потолком гуляет ток
Он умирает на восток
Друскин на каланче:
Сижу я ванной на плече -
На нашей дивной встрече
Вместо Введенского свечи
Вдоль платформы
Введенский непонятной формы:
Я есть свеча из парафина
Внутри меня фитиль горит
И теплый сок в аортах спит
Переливаясь гранями рубина
Я - новый вид свечей
Для губ, для рук и для очей
"Мы не верим, что мы спим,
Мы не верим, что мы здесь,
Мы не верим, что грустим,
Мы не верим, что мы есть".
Голова придаток спорный
На раскидистых дубах
А дубы растут в прудах
И пускают тут же корни
А в корнях живут русалки
Старые седые прялки
Я закончил, буду спать
Вот, уже пора вставать
Друскин стакан для кистей:
Что-то о Липавском нет вестей
Видно встретил Гоголя в сельмаге
Липавский в одном шаге:
Он круги рисует на бумаге
Силится создать пространный мир
Где живут Кумир, Тумир, Зумир, Чумир
Хармс председатель квартир:
К моей бабушке в рот залетела кукушка
И там гнездо свила
А перьями кукушки мы набили подушку
Вот такие дела
А гнездом мы топили в печи
И тянули к нам руки свои из печи
Калачи
Друскин с глазами саранчи:
Без Липавского сердце жмется и стучит о ребра молотком
Катается по влажным легким запутанным клубком
Липавский у дел:
Липавский быстр, бодр, смел
По лестнице шагает
Несет в руках пахучий хлеб, икает
Отворяйте, братцы, двери
Он у же в звонок звонит
И сквозь сонные артерьи
Голосит
Липавский входит с ящиком в руках. Из ящика пахнет хлебом и смотрят глаза.
Введенский плывет навагой
Наполняется отвагой:
Это - хлеб-мечтатель, это - хлеб-творец
Я скажу вам, други, кто его отец
Есть земля и колос, есть рука косца -
Вот вам и фамилия этого отца
Друскин хрустальный:
Давайте рассуждать с полетом
Хармс столб вертикальный:
У меня мозги пропахли потом
Олейников Олейникова встретил:
Трудно понять, кто из нас фантом
Липавский первый второй третий:
Наш отец - ньютонов бином
Введенскийалександриванович
Красный кирпич:
Мое тело уснуло и спит
И ртом усталым от храпа дрожит
КУСОК ПРОЩАЛЬНЫЙ.
Введенский спешит на небо с парусами за спиной:
Я стоял перед стеной
А теперь иду в полет над родными берегами
Над тюрьмою над домами над дымами
Вышел срок и нас не стало
Время вышло нас здесь нет
Наше время улетало
Мы варились кашей на обед
И моей бессмыслицы финал
Настал
Недолго длился я
Искрился
И небрежен был
Я слышал, камень выл
И я со всем простился
Когда мой ангел за мной спустился
Дубы и рыбы радость подарили
Они в лесах парили
"Река как царь"
Столб и фонарь
И море ослабевшее от бури
И ветры волны обманули
Я это помню, помню это
Сосна в лесу совсем раздета
Почти кончается рассказ
О, Господи, помилуй вас
Помилуй ваши корни и верхушки
"Ах Пушкин Пушкин"
Введенский становится горящей свечой.
Друскин:
Нету слов. Я один. Я без снов.
Я без вас. Сотни лет. Я один.
Конец 3 действия
ДЕЙСТВИЕ 4
Введенский мимолетное видение:
Друскин, открой же окно
Друскин утреннее озарение:
Оно открыто давно
Липавский первая страница:
Я видел в окне лиловый туман
Олейников вторая страница:
Окно - бездонный карман
Хармс разводит руками тюль на окне
В окне все в огне
Огонь кругом на вершине дерев
Деревья похожи на дев
А девы без всяких одежд
Стоят в ожиданье надежд
Надежды стоят не идут
Надеждам выходит капут
Наступает смена времен года, которая приносит смену пространств и происходящих действий.
Введенский говорит как эскимос
без дыма папирос:
этот дом похож на опрокинутый мир
в нем Липавский как Кумир
а Олейников Тумир
Хармс естественно Зумир
а Введенский тот Чумир
Друскин
с Друскиным увы сложнее
он похож на брадобрея
брадобреи все этруски
а он Друскин
он непалец
прыг да скок с ноги на палец
Хармс случайно:
беседа затянулась чайно
за вами есть один грешок
а потому весь ваш стишок
алеет ало как цветок
во рту цветка свистит свисток
Липавский начинающийся с буквы "М"
без трех фонем:
за окном картина дня
крик возня и беготня
а обратно за окном
все как в нем
и если с улицы смотреть
то придется попотеть
Друскин быстротечный:
всадник видит нас в проеме
мы всегда в его объеме
он промчится по дуге
Олейников изображая дугу и уздечку:
эге-ге!
Хармс выбивающий трубку:
мы же дети полимера
дети мер большой науки
все единой веры
и единой муки
сути нет в моих словах
сотрясенье в головах
Олейников в подбитых ботинках
как на снимках:
у меня другое горе
я почувствовал что море
вновь уходит из под ног
я за ним
волной гоним
на сто дорог
море тут же расплескалось
замер я и растерялось
все единство существа
я увидел цифру 2
но забыл какая буква в этом слове суть
я увидел цифру два
и увидел путь
и качнулась голова
Друскин в древних корнях:
я взлетал не получалось
тело снова возвращалось
к мягких травам на полях
открывался сонный шлях
корабли на стапелях
муравьи тащили к дому
тараканов и солому
фонари висят на кронах
листья черные в воронах
этот мир устал и сонен
может даже похоронен
здесь главенствует трава
закружилась голова
Липавский в кармане шинели
в окружении метели:
чисел ряд в ряд стоят
двадцать сорок шестьдесят
числа верные горят
дроби есть числа приют
новой песни ритмы
логарифмы это рифмы
по которым цифры в хор
отправляются в дозор
знаю я меркурий рядом
я его глотаю взглядом
я его схвачу рукой
и притронусь головой
Введенский в очках на босу ногу:
два на два и в двух гробах
схоронили вечный прах
они это могут
в тех гробах лежат поэты
песни их давно пропеты
всеми кто хотел их петь
а из песен вышла медь
только дуло поглядело
смерть меня опять задела
я успел подумать мы
не имеем головы
Предметы и фигуры меняются местами. В местах обычных возникают тайны. В таинственных местах обыкновенность пышет. Зал зрительный не слышит.
Хармс фу:
проливаются дожди
чахнут новые вожди
а земля плывет как встарь
на фонарь
Введенский хны:
я уверую в тоску
лягу в гроб прибью доску
получился славный дом
мы соседи здесь с кротом
Липавский обычный Липавский:
Слова обозначают основное - стихии; лишь потом они становятся названиями предметов, действий и свойств. Неопределенное наклонение и есть название стихии, а не действия. Есть стихии, например, тяжести, вязкости, растекания и другие. Они рождаются одни из других. И они воплощены в вещах, как храбрость в льве, так что вещи - иероглифы стихий. Я хочу сказать, что выражение лица прежде самого лица, лицо - это застывшее выражение. Я хотел через слова найти стихии, обнажить таким образом души вещей. Узнать их иерархию. Я хотел бы составить колоду иероглифов, наподобие колоды карт.
Олейников обычный Олейников:
Блестит вода холодная в бутылке,
Во мне поползновения блестят.
И я если я судак, то ты подобна вилке,
При помощи которой судака едят.
Я страстию опутан, как катушка,
Я быстро чахну сам не свой,
При появлении твоем дрожу, как стружка...
Ты ж отрицательно качаешь головой.
Смешна тебе любви и страсти позолота -
Тебя влечет научная работа...
Друскин обычный Друскин:
...четыре важных вещи, которые я хочу сообщить: первое - миру присуща приблизительность,
поэтому никогда не надо говорить точно, в числах; второе - страх - порождение расстояния; третье - мир определяется всего несколькими знаками, как то: небытие, время, смерть, деревья и вода; четвертое - сознание не подвержено ограничениям пространства и времени, оно может быть сразу в разных местах, следовательно, возможно, что оно одно для всех людей и каждому кажется, что оно именно его.
Хармс обычный Хармс:
Здравствуй берег быстрой реки!
мы с тобой не старики
нам не надо разных каш,
хлеб и мясо завтрак наш.
Наша кровля, дым и снег,
не стареет каждый миг;
наша речка лента нег,
наша печка груда книг.
Мы с тобой, должно быть, маги,
разрушаем время песней,
от огня и нежной влаги
все становится прелестней...
Введенский обычный как бы Введенский:
Когда он приотворил распухшие свои глаза, он глаза свои приоткрыл. Он припомнил все как есть наизусть. Я забыл попрощаться с прочим, т.е. он забыл попрощаться с прочим. Тут он вспомнил, он припомнил миг своей смерти. Все эти шестерки, пятерки. Всю эту - суету. Всю рифму. Которая была ему верная подруга, как сказал до него Пушкин. Ах, Пушкин, Пушкин, тот самый Пушкин, который жил до него. Тут тень всеобщего отвращения лежала на всем. Тут тень лежала на всем. Он ничего не понял, но он воздержался...
Внезапно гаснет свет. Олейников, Хармс, Введенский поют без слов. Липавский сидит в партере. Друскин исполняет токкаты.
КУСОК ПРОЩАЛЬНЫЙ
Хармс в ладье уплывает на небо:
ясен день ясна погода
от земли до небосвода
от квартиры до Небес
я не знал когда исчез
слезы льются веки плачут
было так и не иначе
было страшно было тихо
было лихо
стучали стучали
кричали кричали
молчали
какие-то люди ходили
ходили и били
я знаю что многих убили
не помню как умер я сам
но я видел как исчезали Бибиков и Аугенапфель
как исчезали Сакердон Михайлович Иван Яковлевич Антонов Николай Иванович Серпухов
Бубнов и Хню и Фы но
я не видел как исчез я сам
я тот кого смерть догнала после смерти
я тот рыжий человек
какой испоганенный век
какие были в нем помехи
а нам было до смеха
мы до смеха смогли прикоснуться рукой
ощущая покой
все становится вязко
где-то рядом развязка
ты руку мою тронь
исчезает ладонь
Хармс становится горящей свечой.
Друскин:
Нету слов. Я один. Я без снов.
Я без вас. Сотни лет.
Конец 4 действия
ДЕЙСТВИЕ 5
Олейников:
куда
Липавский:
когда
Хармс:
зачем
Введенский:
и как
Олейников:
мы об этом
Липавский:
говорили
Хармс:
спорили
Введенский:
рядили
Друскин в безмолвном бессильи
он отгорожен чем-то от них
от этих двоих и тех двоих
Олейников:
скоро
Липавский:
нам
Хармс:
придется
Введенский:
выбирать
Олейников:
куда
Липавский:
когда
Хармс:
зачем
Введенский:
и как
Олейников:
будем
Липавский:
мы
Хармс:
ладью
Введенский:
готовить
Олейников:
чтобы
Липавский:
плыть
Хармс:
на ней
Введенский:
по морю
Друскин вторит им не слышно
он внизу они на вышках
Олейников:
я заделаю борта
Липавский:
я зашью паруса
Хармс:
Я приклею весла
Введенский:
я дорогу в Небеса
Олейников:
подготовим
Липавский:
каждый
Хармс:
смерть
Введенский:
спеть
Олейников:
я спою на тонкой бритве
Липавский:
я с винтовкою в руке
Хармс:
я с петлею одноглавой
Введенский:
я в мешке
Друскин плачет им маячит
это ничего не значит
Олейников:
мы
Липавский:
знаем
Хармс:
смерть
Введенский:
крылата
Олейников:
мы
Липавский:
знаем
Хармс:
смерть
Введенский:
нужна
Друскин видит на небе заплаты
смотрит вниз и не видит дна
Олейников:
наша лодка совсем готова
Липавский:
я надую сейчас паруса
Хармс:
я гребу снова веслами снова
Введенский:
я дорогой лежу в Небеса
Олейников:
у солнца
в оконце
Липавский:
есть
цыфра шесть
Хармс:
часы
его красы
Введенский:
немые
как земные
Друскин бегает по полю
Друскин виден из окна
он - одна
Олейников:
я играю гладкой бритвой
Липавский:
я ружьем играю битвой
Хармс:
у меня пенька на скрипке
Введенский:
в проруби мои улыбки
Отсчет от трех до четырех
Олейников:
рядом кто-то
бритва смолкла изломалася навек
я теперь не человек
я макаром был когда-то
и солдатом
Липавский:
сладки клавиши ружьишка
дырокой сделан пиджачишка
я стою у этой жизни на карнизе
на башне в Пизе
Хармс:
струны скрипкины крепки
я летаю вдоль реки
как бесшумная машина
по вершинам
Введенский:
я подводный пароход
ходит пар вращает рот
надо мной летает хармс вверх ногами
сапогами
Друскин тут же пал
стал похожим на непал
ветер носит тело Друскина
его не хватило бы и для закуски
Олейников:
пли!
Липавский:
с земли!
Хармс:
отошли!
Введенский:
ладьи!
Олейников:
улетаем в облака
Липавский:
вот макарова нога
Хармс:
хармс зеленый как салат
Введенский:
а введенский весь мохнат
Одновременно со всех сторон
начинается звон.
Звонят и колокола, и часы, и трубы, и вазы, и тазы, и мешки с мукой.
И всякий, кто хочет другой.
От звона этого просыпается вода,
леса и города.
Все остальные спят
или просто гробы мастерят.
На сцене появляется человек с дубинкой и мешком
Он ходит и ходит по сцене пешком
Всегда пропадая куда-то вдруг
И нет ничего вокруг
К О Н Е Ц