СВЕРЯЯСЬ С «ВЕЧЕРНИМ АЛЬБОМОМ»: МАКСИМАЛИЗМ КНИГИ РАННЕЙ ЦВЕТАЕВОЙ – ПРЕДТЕЧА ТВОРЧЕСКОГО КРЕДО ПОЭТА
В ранней юности мне посчастливилось познакомиться с некоторыми стихотворениями Марины Цветаевой и я сразу же попал под завораживаю-щее воздействие ее силового поэтического поля. Это было как бы шоковое состояние: стихи непременно пребывали со мной, звучали во мне и днем, и ночью, их хотелось прочесть как можно большему числу окружавших меня людей, поделиться их новизной, неповторимостью, очарованием…
Конечно, я прочел все изданные к тому времени сборники стихов и прозы Марины Цветаевой, но очень хотелось придти к их истоку, к первой книге Поэта. Помню с каким трепетом в Публичной Библиотеке Ленинграда я читал «Вечерний альбом» и поражался меткими замечаниями, сделанными на полях карандашом, читавшими до меня восторженными почитателями.
Именно тогда, почти тридцать лет назад, после прочтения всей доступ-ной к тому времени Цветаевой, после весенней поездки в Елабугу, родились первые, посвященные ее творчеству, стихи. Вот, например, такое:
НА МОГИЛЕ ЦВЕТАЕВОЙ
Ты ищешь дом, где родилась я – или
В котором я умру.
Марина Цветаева
Пред Вашей могилой впервые стою,
Марина Ивановна,
утро
Расправило крылья, и птицы поют,
Апрель заливается будто.
Один я, вокруг ни единой души.
Лишь говор машин издалека.
И кладбище в этой холмистой глуши
На солнце разлилось широко.
И вольно мне дышится здесь, средь могил,
Где воздух и синь просветленны…
И вдруг неожиданно голос пронзил
Меня, отрешенности полный:
«Искал ты меня и нашел в глубине
Природы. Прощай!..» И – ни слова,
И тишь… Ветерок пробежал по сосне
И смолк у плиты, в изголовье.
И я на могилу, прощаясь, взглянул, -
Шаги все замедленней, реже…
Вдали раздавался размеренный гул
Елабуги утренней, свежей…
29.04.1983
Забыл сказать, что до этого, почти большую часть 82-го года я писал поэму о ее последней ночи в Елабуге. Там как раз есть строки, посвященные детству Цветаевой и «Вечернему альбому»:
Вот девочка я и пишу
Стихи (шестилетний ребенок).
Как воздухом ими дышу,
(В Трехпрудном твержу их спросонок).
Вот мама: «Нет, это пройдёт,
Болезнь – не давать ей бумаги!»
Но ЭТО – и гложет, и жжёт,
И самое высшее благо!
В гимназии, дома, везде –
В Тарусе, в Москве ли, в Париже,
Всё ЭТО – превыше всех дел,
Да что есть на свете мне ближе?!
И вот гимназисткой, тайком,
издать книгу всё же решила,
Дебют мой: «Вечерний альбом» –
Моя сокровенная жила:
«Дети – это взгляды глазок боязливых,
Ножек шаловливых по паркету стук.
Дети – это солнце в пасмурных мотивах,
Целый мир гипотез радостных наук.
Вечный беспорядок в золоте колечек,
Ласковых словечек шепот в полусне,
Мирные картинки птичек и овечек,
Что в уютной детской дремлют на стене».
Цветаева, что вы? Ужель –
Колечки, овечки, словечки?
Ах, как Маяковский в драже
Разделал бы все эти «ечки».
Ах, прав он, всё ясно вполне,
Но первая книга – всё ж вышла!
Её отличили в стране
От книжек – бездарных и лишних.
Сам Брюсов о ней говорил,
Волошин – восторг, изумленье!
Так в труд – с напряженьем всех жил,
С отдачей до самозабвенья!
А теперь я хотел бы сделать маленькое отступление и остановиться на славных представителях того поколения, к которому принадлежала Цветаева, и которые тоже составляют честь и красу российской словесности. Я веду речь о великих русских писателях, которые родились в одно с нею десятиле-тие конца 19-го века, с 1889 по 1899-й год. Ни одно десятилетие в истории русской литературы не давало такого звездопада родившихся знаменитостей. Судите сами (по годам рождения): 89-й – Ахматова, 90 - й – Пастернак, 91-й – Мандельштам и Булгаков, 92- й – Цветаева, 93 й - Маяковский, 94- й - Ге-оргий Иванов, 95 - Есенин, 99-й - Пдатонов и Набоков. Итак, в это десятиле-тие родилась десятка будущих великих русских писателей, основателей Се-ребряного Века из поколения, говоря словами Булгакова, Турбиных.
Большинство из приведенных авторов – поэты. Интересно отметить, что есть в этой славной плеяде поэт, напечатавший свою первую книгу сти-хов, как и Цветаева, очень рано, в 17,5 лет. Это – Владимир Набоков, напе-чатавший в 1916-м сборник под названием «Стихи».
Но вернемся к «Вечернему альбому». Небезынтересно само построение этого сборника, состоящего из первого вступительного стихотворения - соне-та, посвященного Марии Башкирцевой, и трех разделов, в которых содер-жится 110 стихов, с характерными названиями: «Детство», «Любовь» и «Только тени». Я не согласен с Анной Саакянц, когда она пишет, что Марина отобрала 111 стихотворений, смешала хронологически и разделила, весьма условно, на три части, три раздела. В данном случае никаких условностей не было. Автор, составляя книгу стихов, прежде всего задумывается над тем, как они будут расположены. 18-летняя Марина Цветаева хотела в первую очередь отобразить в своей книге то, что ее больше всего волнует, чтобы вы-пускаемая книга стала дневником ее Души. Поэтому, краткое посвящение в начале: «Посвящаю эту книгу блестящей памяти Марии Башкирцевой», сразу же настраивает на возвышенный, где-то патетический тон. И тут же, на этой же странице, сонет (единственный в книге) «Встреча», адресованный выше-упомянутой русской художнице Башкирцевой, жившей с 10 лет за границей, и умершей от чахотки, за несколько дней до своих двадцати четырех лет. (Знаменательно, что в цветаевском творчестве, в том возрасте, когда ушла из жизни Башкирцева, т.е. в 1916-м году, произошел качественный скачок: она становится зрелым, своеобразным Поэтом, которого так не хватало тогдаш-ней России.)
Все стихи в каждом разделе, вверху страницы перед самим стихотворени-ем, последовательно пронумерованы, причем в «Детях» и «Только тенях» присутствует римская нумерация, в «Любви» – арабская. Зачем это сделано? Мне представляется, что римская нумерация понадобилась Цветаевой, чтобы подчеркнуть своё прошедшее детство и ушедших из жизни самых близких ей людей. Кстати, иногда стихи под одним числом по тематике в этих двух раз-делах совпадают. Так произошло с числом XVII: в обоих стихах идет речь о монархах, в «Детях» - о казни Людовика XVII, в «Только тенях» - о потомке шведских королей. (Страшно представить, но числом 17 юный поэт, сам то-го не ведая, напророчил этот ужасный 1917-й и для России, да и для себя то-же.)
А стихи раздела «Любовь» представляют собой только недавно пережитое настоящее, они все написаны в течение последнего года. И заметим, так как последний раздел затрагивает судьбы дорогих для поэта людей, ушедших в мир иной, число стихов в нем 40. Оставшиеся два раздела содержат равное число стихотворений – 35.
Конечно, стихи в книге неоднозначны, встречаются чисто детские и как бы проходные, т.е. без которых можно в принципе обойтись, но, как заметил в рецензии на книгу Волошин, ее «нужно читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна». Чего собственно Цветаева и доби-валась, взяв за основу «Дневник» милой ее сердцу Башкирцевой. Именно из-за такой формы книги ( в виде дневника) закрываешь глаза на то, что стихи, посвященные одному лицу, например, маме, помещены вразнобой, иногда даже в разных разделах. У зрелой Цветаевой, Цветаевой 16-го года такого уже не встретишь: подобного рода стихи объединены в циклы (стихи к Бло-ку, Ахматовой).
Но в целом книга получилась добротной, свежей и очень искренней. Поражают цветаевские пробы и формы, и размера, и самой рифмы. Она пе-ребирает по форме, помимо четырехстиший, 5-ти, 6-ти, 7-ми , 8-ми строчни-ки, причем рифмовка в них может быть самой неожиданной. Кстати, рифмов-ка ей нравится больше всего «абба», и чтобы последняя строка по числу сло-гов была усеченной. Что же касается размера, то просто удивительно, что 18-летний автор так широко использует трёхдольники, вернее, напополам с двухдольниками. Я насчитал в «Детстве» 15 трехдольников, в «Любви» – 21, в «Только тенях» – 20. Таким образом из 110 стихов 56 написаны трех-дольником (дактиль, амфибрахий, анапест), что в свою очередь свидетель-ствует о достаточной взрослости самих стихов. Не говоря уже о стиле пись-ма, в котором, что просто удивительно, используются приёмы, характерные для зрелого мастера. Например, творительный падеж, перечисление или сравнение предметов с частицей – ла, - ли.
И что самое интересное: уже здесь, в своей первой книге, Марина Цве-таева в некоторых стихах декларирует, или скорей, нарочно демонстрирует свой максимализм в оценке некоторых явлений быта и бытия. Это те зачатки, те зерна, которые в творчестве зрелой Цветаевой станут ее атрибутами и из-любленными темами.
И в заключение я приведу свое стихотворение 1983года, касающееся пушкинской темы в творчестве Марины Ивановны:
ЦВЕТАЕВА
Преодоленье
Косности русской –
Пушкинский гений?
Пушкинский мускул...
М.Цветаева
На щитах Михайловского, где содержится
Информация о правилах поведения в Пушкинском
заповеднике, часто можно встретить слово
«паломник.
«Паломник!»
Ох и надоело!
Как слово звучное – на щит!
И вот по делу,
Не по делу –
Везде! – Весь путь его расшит
Узором из славянской вязи
Старинных, рукописных букв.
Но кто,
когда
и где обязан
Следить: звучит, весом ли звук?!
Да, есть резон, что настоящих
Паломников – по пальцам счесть –
Средь массы,
к Пушкину спешащих,
Чтоб «галочку» поставить: есть,
Да, я там был и в с ё там видел,
Пушгоры стали, как свои...
Цветаева: твой МУСКУЛ (идол) –
Хоть не была – весомей их...
Михайловское... Чутко, скромно:
Душа – на чистом рубеже...
Родной,
воинственный паломник
К Его,
Своей...
Моей Душе...