Стальными иглами в кожу впиваясь,
Холодный ветер шумит невпопад.
Деревьев парковых крона густая
Скрывает звёзд в небе яркий парад.
Бредёшь по улицам сонным, уставшим,
Ты весь продрог, но идёшь не домой,
Идёшь бесцельно, как воин не павший,
Но от войны потерявший покой.
Бензина запах повсюду витает.
В кармане крепко сжимаешь ключи,
И слышишь пса, что так жалобно лает,
Пока под рёбрами бронза стучит.
Застыл фонарь в отражении лужи
И, чуть шатаясь сквозь ветра слои,
Свой едко-желтый, противный снаружи
Льёт тусклый свет на ресницы твои.
О чем ты думаешь, уличный странник?
О её голосе чистом, как дождь?
О том, что где-то посеял бумажник?
О том, что счастье никак не найдёшь?
О чем ты думаешь, волк-одиночка?
О тусклой жизни, к которой привык?
О нерожденной красавице-дочке?
О том, что шею натёр воротник?
Застыла улица, негде согреться...
Из глаз, чей взор устремлён в небеса,
С оттенком горечи, едкой, до сердца
Стекает долго немая слеза.
Она была тёплым месяцем лета,
Что так некстати вошёл в твой январь,
По-женски трепетной каплей рассвета,
В зрачках которой купался хрусталь.
И её голос волнующе-нежный
Врывался вихрем в спокойствие дней,
Она ушла, выбрав дух свой мятежный,
Но ты всё так же тоскуешь о ней.
В большой квартире, где холод — под кожу,
Где звуки звонкого смеха кружат,
Местами ягодный, сладкий до дрожи
Впитался в стены её аромат.
Смешался он с сигаретной отравой,
Ведь без нее ты ночами не спишь.
Стал сумасшедшим рассудок твой здравый —
С её вещами подолгу сидишь.
Работой-дрянью ты будто проглочен.
От дикой горечи рвётся нутро.
И, возвращаясь домой поздней ночью,
Ты свой бумажник оставил в метро.
Тебе плевать, сколько денег там было
И сколько было там банковских карт.
Лишь фото мамы, что сильно любила,
Когда-то вряд ли вернётся назад.
А пёс так воет, но всё бесполезно —
Он одинок в этом мире потерь.
И твоё сердце, нависнув над бездной,
Скулит протяжно, как раненый зверь.
Недавно лезвием резал запястья:
Забыл, наверно, что жизнь — это плоть,
И, обладая над ней этой властью,
Ты её рвался железом молоть.
Но к этой жизни дрянной привыкаешь,
Смирившись, бродишь живым мертвецом.
Ты больше трепета чувства не знаешь,
Покрылось сердце тяжелым свинцом.
Не знаешь страсти, не знаешь свободы,
От современных реалий далёк.
Растратил всё за те долгие годы.
Но и у счастья свой трафик истёк.
Ты не оставишь нигде отпечаток,
Поскольку пуст, одинок, нелюдим.
Тебе идёт уже третий десяток,
Но каждый раз засыпаешь один…
Остановился у лавочки старой,
Пропахшей спиртом и ржавым гвоздем,
Хоть от тебя не несёт перегаром,
Ты опьяняешься легким дождем.
И, сигарету достав из кармана,
Зажмёшь проклятую между зубов,
Ведь так затянутся старые раны,
Ведь так забудутся сотни грехов.
Какой бы славной была твоя дочка?
Каким бы цветом сверкали глаза?
Как ты кружил бы над этим цветочком,
Чтоб по щекам не скатилась слеза...
За каждым хитрым обидчиком гнался,
Воздвиг бы замки, большие дворцы.
И ты бы тоже ей так улыбался,
Как улыбаются дочкам отцы.
Опять ты ходишь по тонкому краю,
Свой взгляд пустой обратил в небеса,
И, яд смертельный по легким гоняя,
Всё слышишь вой одинокого пса.
А рваный кашель в твоей грудной клетке
С табачным дымом застрял, словно ком.
Приметил свет в окнах грозной соседки —
На свой этаж доберёшься потом.
Стоишь и куришь в бесплодных раздумьях.
Насквозь промокло мужское пальто.
От мыслей тянет каким-то безумием
И настроенье сегодня не то…
О чем болит твоё сердце, несчастный?
Где хочешь скрыться от роя тревог?
Путь одиночества выбрал негласно,
Иной не выбрал из стольких дорог…
О чем ты думаешь, волк-одиночка?
О том, что в доме нужны голоса!
И этой темной сентябрьской ночью
Теперь плетёшься на поиски пса...