Три ложки, три вилки, три узких ножа,
три рюмки – зелёный хрусталь...
Один говорит:
– Без тебя нет житья.
Другой – за улыбкой оскал
особо не прячет:
– Не гонишь пока –
играй во что хочешь – с любым.
Никто ничего не возьмёт с дурачка –
коль дюжина бесов за ним...
коль он научился без всякой луны
ломаться – по воле своей:
хоть в полночь...
хоть в полдень...
Не дремлет внутри
пекельный охотничий зверь.
А первый смеётся, но... тень за спиной –
два черных вороньих крыла.
– С кем ты, сумасшедшая, как ни со мной,
костровую ночь провела б...
Когда за спиной остывает зола
и нет ничего впереди –
во взгляде твоём леденеет вода...
бедро после бега кровит...
кода ты прощаешься, будто бы на
всю жизнь...
или – может – на две...
когда – не хмелея – ты пьёшь из горла
/душа, ведь, не тонет в вине/...
когда ты целуешь, впиваясь в губу
зубами – чтоб нежно слизнуть
набухшую каплю...
и дразнишь судьбу
гаданием
/выпадет Шут –
опять...
или – снова/
– До встречи...
– Прощай.
Уходишь – не глядя назад.
А я вспоминаю покинутый рай
и...
личный оставленный ад.
…
«До осени ждать...»
Я считал каждый миг.
Отец думал: «Взялся за ум».
Но книги – лишь способ немного остыть...
отвлечься от страхов и дум...
Тебя не узнать: госпожа госпожой –
куда только делся загар!
И скрыт под батистом-атласом-парчой
призывно бледнеющий шрам...
и ножны в корсете...
и яд в перстеньке...
И мы – как обычно – втроём.
По городу слухи пошли: на реке
заезжими выкуплен дом
с химерами и анфиладой зеркал
и... призраками в зеркалах.
Мой зверь под улыбкою прячет оскал.
Мой демон фантомно крылат.
У каждого право шептать мне: «Моя» –
и связь между нами крепка.
За домом – посадка,
за нею – поля,
а дальше – змеится река...
И ужин, и ночь – на троих – и судьба.
Проклятие? – Может, и так,
но...
если «мои» говорят мне: «моя» –
то всё остальное – пустяк.