Моей маме, ей 86 лет.
Она живёт одна и свободолюбиво справляется и с бытом, и с бытиём, хотя моя сестра живёт рядом. Надеюсь, это письмо покажется маме не метелью строчек, а детским облачком парашютиков взрослых одуванчиков.
С ЧЕМ И ЗА ЧЕМ
Все мы Пифагоры и Алены Делоны перед зеркалом, когда никто не видит наших театров втихаря смахивать на Зорге и Киану Ривза одновременно. Но после операции, после наркоза я в пушкинских зеркалах читаю только мою трезвую злость: какой шанс упустил! Эх, если б можно было, не ссорясь с законом, поставить скрытую видеокамеру в операционной, то сбылась бы моя самая неуспокоенная мечта: узнать своё подсознательное!
Но камер не было, а врачебную тайну никому и мне тоже, естественно, не выдали. Но то, что на операционном столе мой «собранный кубик Рубика» раздребаданило тройным наркозом до бредуна несусветного, жена поняла по глазам моих бедных медицинских волшебников и по их очччень определённым вопросам.
В общем, за шесть часов мне всё ненужное отпилили, всё обтитанили и из наркоза я выходил пять дней. Реанимации были заняты, чтобы прокапать мне мозги, – так что в палате мне неизбежно пришлось поставить всех на уши своими драками, сапожным лексиконом и стремлением куда-то бежать, как только мои часовые чуть вздремнут от усталости, и.. нравоучениями. Я не соглашался слушаться никого, пока успокаивающий меня не ответит на вопрос из… математики!.. Когда жена рассказала об этом, я, Пупкин из арифметики в картинках, от стыда не мог смотреть в глаза даже мухам.
Короче, прозевал я шанс узнать свой родной омут с чертями. Мне – по жизни очень даже трезво-вежливому человечку – не хватило мозгов поймать в капкан собственных бесов. А они, как выяснилось, уже сманили половину моего «генштаба» на неконтролируемую мной территорию. Оказалось, давно уже нет ни розовых туманов, ни прекрасных незнакомок и половиной моих полушарий командует, как на помойке, одичавший и наглый бомж. Но кого ни лишала покоя «обратная сторона луны»? И если бы не это короткое замыкание моих извилин, как бы я узнал, что я сам себе – вечно живой? Как допетрил бы до важного опыта, до эксперимента века, разумеется века моего личного?
Ну, ладно, вечный я сам себе, а всё равно когда-то ж звякнет тот будильник: «Поднимай зад, родной! Отбродил ты, дядя, по своим кабакам и клоповникам! Пора и честь знать. Вона дверь на выход, а тама тебя ждёт Главная Дверь. Веди себя прилично, бесполезно ту дверь таранить своей лысой болванкой с синими ушами. Лучше подумай, что отвечать будешь, когда святой Пётр спросит тебя, проспиртованную промокашку: «Ну, и с чем ты явился, милый?»
«А ведь то, что я отвечу уже на тамошнем пороге, я ж могу уже сейчас, ещё здесь, узнать у самого себя?!!» – вот какую идею моего эксперимента подкинуло мне моё хромое на костылях посленаркозье. Это оказалось даже очень просто узнать, с чем я буду пытаться протиснуться в Золотые Ворота. Да и кому ни хочется, чтобы Пётр помахал весёлой ручкой вдогонку, когда ступаешь на первую облачную ступеньку?
Нота бене! ещё раз! Меня не будут спрашивать, ЗА ЧЕМ я явился. А вот про то, С ЧЕМ я объявился, придётся ответствовать. Ведь куда я хочу, куда меня зовёт последнее желание, ЗА ЧЕМ я дотопал сюда и стыдливо пытаюсь не дышать перегаром в великую минуту моей судьбы, про то я и без подсознания буду знать: «Пустите меня к моему папе, Добрые Люди Небесные!» А вот С ЧЕМ приду проситься, т. е. что упаковалось во мне, – вот это мне всё-таки дошло выманить у непослушного подсознания четвертинкой листика и шариковой ручкой!
Итак, листик, ручка – и сходу, отключив думалку напрочь, помечаю двумя-тремя словами первое, что всплывает перед глазами. Не вспоминаю! а только успеваю кратко обозначать, что мне сразу крутит мой тёмный процессор, до первой заминки – поспеваю очень кратко в столбик перечислять мгновенно встающие передо мной картинки при одном только слове: мама.
Вот, только это, что явилось само при первом толчке мысли о маме, то и будет пропуском – ответом без слов на безмолвный вопрос «С ЧЕМ?» – будет единственным ключиком к сердцу Встречающего у той Двери, из замочной скважины которой льётся свет ещё незнакомого мне мира.
Ну, и с чем это я явлюсь в залитой кривой водичкой рубахе из стихов Мандельштама и с глазками в божьей росе из поэмы Венички Ерофеева? А вот с чем: вот он – мой папирус, на котором успел запеленговать промелькнувшие передо мной видения, когда я только ещё думал подумать о моей маме. Я их потом пронумеровал в порядке их мелькания, но краткое, не всегда удачное их обозначение не переименовывал. Никакой хронологии в пронёсшихся видениях не оказалось, и почему именно они промелькнули – тут тоже притаился интерес. Гляжу на их список – и не сразу-то и врубаюсь в предопределённость некоторых картинок, как и не всегда ясна логика каждой из них.
1. ЗЕЛЕНЧУК, ИЗ САДИКА
Это всегда первая картинка. Мне два годика, весна, станица Зеленчукская у предгорий Северного Кавказа. Перекрёсток улиц, широких, в половину Красной площади, как отпечаталось памятью. Длинные колеи дороги, как всегда в распутицу, и лужи. Где-то приходится и перепрыгивать. Галке, моей сестричке-бесёнку – только в радость, а мне, увальню-карапузу, помогает мама. Мы идём из детсада, не спешим. А главное, мама не сердится на мою неуклюжесть, даже веселит и подбадривает. Мама никогда не ругала нас, если испачкаемся. Вот этот деревенский пленэр генетически и заимпринтинговался на всю мою жизнь. Мама рядом, она заботливая и радостная – и планета Земля, пусть чуть и неудобная, мне с тех пор полюбилась. Так и прирос к сельским видам как к откровению. Уже почти двадцать лет живу в деревне, а ведь четверть века прожил в Москве, и почти двадцать лет на девятом этаже.
2. КЛАДКА, В ЛЮДЯХ
Уже жили повыше, в горах, но тоже в посёлке. Мама ведёт нас с Галкой в люди – наверно, детсадика ещё не было. Это уже пятьдесят девятый год, нам четыре года. Домик, куда нас отводят на день, стоит на другом берегу горной реки Уруп. И мы каждый день дважды переходим реку по высокой, длиннющей и качающейся кладке. Галке опять в радость, ей хоть вверх ногами, хоть на высоте Эйфелевой башни, всё нипочём. А раскачиваться на кладке или на качелях – и конфет не надо. Галка штурмует кладку сама, а меня опять ждёт страшная прожорливая пропасть. Она давно сговорилась с болтающейся в небе кладкой и бурной рекой, что как только кладка сбросит меня, река сразу меня проглотит. Но заговорщиков каждый раз ждёт неудача – со мной мама. То есть – я с мамой! Через пятьдесят пять лет я по этой кладке, но уже новой, специально протопал. Так и не врубился, как мама ещё вела с собой упирающегося слоника?
3. ТОРТ С ДЫРКОЙ
Лето, мама испекла торт в какой-то чудной посудине с дыркой посередине. Получилась огромная вкусная шайба. Никакого ни праздника, ни дня рождения. И вдруг мама отдаёт приказ собирать с улицы всех наших голопупых и босоногих друзей по играм. Радости через край: уплетать редкую вкуснятину с весёлыми и довольными товарищами! От торта остаётся одна дырка, а во мне до сих пор булькает радость, что у меня такая понятливая мама!
4. СКАЗОЧНЫЙ ШОКОЛАД
Леденцами и карамельками нас жизнь уже баловала, но чётко помню, что в магазинах тогда шоколадных конфет не было. И вот в один вечер мама рассказывает нам с сестричкой сказку, а там всё шоколадное – и дома, и деревья. Каждый листик там из шоколада! У нас слюнки до пола. Но мамина сказка не дразнит, а уносит нас в страну счастливчиков. И ждём конца сказки: будем радоваться за шоколадцев – или им тоже недосягаемые нам конфеты не дают спокойной жизни? Но по сюжету сказки мама переворачивает подушки, а под ними… листья из фигурного шоколада! Потому и сейчас люблю сказки, и знаю, что они не врут. Просто, мы не умеем ловко переворачивать наши «подушки». А мама тогда справилась превратить сказку в явь. Это было круто и авторитетно! Мама спасла не меня, а все сказки!
5. ПОБЕЛКА ПОТОЛКА
Наш дом на Урупе, тот, где под подушками опадали шоколадные кленовые листочки, он напротив клуба. Это не дом, а замок Иф. Толстенные из камня стены и потолки под четыре метра. Мама белит потолок с козла. Картинка, если смотреть отсюда, – Микеланджело расписывает потолки Сикстинской капеллы: шея мамы всё время внатуг, побелка брызжет в лицо. Мама выше всех и громко командует процессом, а домашние на побегушках. А что нам вшурупывают гены? Кто находится выше всех в пространстве и повелевает снующими у ног – тот и настоящий царь! На побелочных козлах стояла только мама – так что не трудно было догадаться, кто был в доме хозяин, к кому наши подсознания относились с божественным почтением в строгом соответствии с законами этологии. Никто и не трепыхался: кто ж против плыть в будущее с красивой богиней во главе?
6. ВОЗВРАЩЕНИЕ, УДИВЛЕНИЕ ОТЦА
Не знаю, почему не доехали от одной бабушки до другой и вернулись с мамой домой раньше. В глазах только картинка: отец за письменным столом у печки и удивлённый, как будто перед ним привидения. Картину Репина «Не ждали» я ещё не знал, но на моей «картинке» застыли двое взаимоудивлённых родителя, а за рамкой стоит ещё один «герой», ничего непонимающий – я. Галке – как всегда! – не до страхов, а уж тем более не до удивлений. Не знаю, чем удивлена мама, – может, удивлена удивлением папы? В то время только телеграммой можно было быстро известить о смене планов в поездке, но сколько раз телеграммы не доходили или запаздывали. Но ли;ца у мамы и папы – «картина Репина «Приплыли»! Не помню их разговора, а я до сих пор ошарашен совсем другим: нас папа не встречает, мы не стучим в двери и ключами не пользуемся, раз мы предстали перед отцом внезапно и застали его на стуле за столом. Зная, что Галка с отцом со страхами не дружили, а мама в плане дверей и безопасности дотошна, как и я, то, конечно, мама была в изумлении от халатности отца с открытыми дверями. Тут я весь в маму! И даже превзошёл её!
Как-то я посчитал, сколько у меня было ключей от всех дверей квартиры: двенадцать! А всех дверей восемь. Ещё квартира стояла на охране и было два разных дверных звонка: с лифтовой площадки и с общего коридора. И были ещё глазок и задвижки!.. А когда я только замолвил слово о видеокамерах у лифтов и перед входной дверью, вся семья в один голос заявила, что ещё одно моё слово о камерах – и пригласят психиатра! Но я с мечтой не расстался – будет! будет у меня видеокамера на калитке! Ничего люди не понимают в удобняке: торчишь в компе – а в отдельном окошке на мониторе всё видно, как динозавры прогуливаются и нюхают наши цветочки за забором!
7. КОРЖИК И ЛЬВИНЫЙ ЗЕВ
Этот большой коржик в форме голубя, да ещё с красным ягодным глазом, точно, упал мне с неба на одной железнодорожной станции, пока мы ждали с мамой поезд. Мы с сестричкой не были обижены сладким, но для такого вкуса, как у этого незабываемого коржика, мои вкусовые клетки хоть и были генетически созданы, но уже думали, что никогда с ним не встретятся. Я и сейчас чётко вижу этот коржик и чувствую его невыразимую съедобность, предназначенную только для моего организма, чтобы я любил мир ещё и на вкус. Как мама угадала? А уплетал я бедного голубка у клумбы, где на солнышке всех веселили красивые цветочки львиного зева. И когда попадаются на глаза эти цветочки, мне и сейчас чудится, что лежит себе мой коржик-голубь где-то там на столе – заходи, жуй и радуйся! …Вот, слез с дивана и специально вышел на участок. Потрогал львиный зев, и представил моего голубка. Прикостылял в дом, а на стол жена ставит… голубцы! Ем, нахваливаю голубцы, а она смеётся: «Дурачок, это фаршированные перцы!» Но я же видел и ел капусту?!!.. наверно, так же «видел», как «вижу» того маминого голубка у львиного зева.
8. НАДО ДРАТЬСЯ
В детстве есть одно неизбежное приятное удовольствие: обязательно испортить что-то красивое, что нравится взрослым, и даже если ты сам к нему неравнодушен. Если не можешь отвести глаз от нарядной девочки, тебе не выжить, пока не разрисуешь её бантики. Кто-то построил в песочнице красивую башню – и как успокоиться, пока не увидишь её руины и слёзы творца? А если пацан вышел на улицу в белой рубашечке да ещё с бабочкой – тут капец абсолютный! Унять аллергию на разодетого херувима сможет только его разбитый нос.
Ну, ходил, ходил я с бабочкой – и доходился. Такой мечте для кулаков только и оставалось, что бежать жаловаться папочке. И нет бы поучить половчее драться! – а отцу не лень было каждый раз на словах шугать моих обидчиков, что обдерёт им последние уши. Бить за девчонок – тут он за меня радовался моему расквашенному носу. Отец принципиально из-за своего богатырского по жизни пацифизма не приучал меня к кулакам, да и не мог… Он – детоводец, всю жизнь любил возиться с детворой, проповедовал геологию, возил по турслётам и соревнованиям, водил в горы. Вот тут-то и проснулся мамин Скорпион. А, может, мама сама решила, что малость переборщила с моей нарядностью. Сестру Галку хоть в королевское одень, хоть в рубище – плевать! – лупила мальчишек и разрешения не спрашивала! до восьмого класса!
А я не мог делать больно другому лицу… Приходилось, но только за девчонок, и на свою битую харюшку. Как я завидовал Сашке Чепурнаю: вот это лицо! Настоящее бандитское! Уважуха! На такой шедевр рука не поднималась! А мне не повезло: красатун, да ещё с бабочкой… С разбитой губой ещё мог хоть как-то смотреться в зеркало. Но мама натаскала меня не бояться драк и довела меня до победы. Сколько ж можно радовать чужие кулаки, да ещё и бесплатно! Короче, побил я двоих своих врагов при всём честном народе – и от меня отстали. Один ещё враг не унимался, но это было позже и он надоел не только мне одному. И после нашей «тёмной» ему уже было в нагрузку вылавливать нас по одному. Больше меня этот вопрос не волновал. Но и я неизбежно изменился не к самому лучшему, раз потом меня тоже раздражали наглаженные брюки и начищенные ботинки. От того времени остался «шрам»: ну не могу видеть прилизанную причёску и блестящие туфли! И сам никогда не начищаю. Что ж делать, но жизнь заставила выбрать: или нечищеные туфли – или начищенная морда.
9. БЕЛАЯ СКАТЕРТЬ
Бабочки из моего гардероба «улетели», но это не означало счастливых веков моей полной свободы. Мама «записала» меня с сестричкой на свои курсы красоты… праздничного обжорства! Этот «раздел» красоты меня поначалу доставал. Есть одна фотография: я… с бабочкой!.. о боже!.. за красиво сервированном столом с шампанским – с мамой и Галкой. А ведь мама разрешала раз в недельку наиграться в лужах до поросячьего вида! Но лет в девять мама стала ежедневно накрывать стол белой праздничной скатертью, наставлять кучу приборов – и попробуй только не пользоваться вилкой и ножом. Приглашала свою подружку и учила, учила и ещё раз учила красиво обедать в обществе. Синдрома надраенной до блеска обуви не заработал, и, как ни странно, потом много позже тянуло иногда позавтракать в пиджаке и при галстуке!.. Пытался как-то повторить при деревенских подсолнухах, но почувствовал, что меня в новых обстоятельствах не так поймут, а зря скорую помощь из-за моего притукнутого моциона тревожить не хотелось. А мамина белая скатерть навеки осталась сидеть во мне: если на стол забывают поставить салфетки, я становлюсь беспомощным. Но этот «заход» мои домашние уже выучили по моим растерянным глазкам и даже купили керамического медведя с медовой бочкой для салфеток: «Утирайся, прости господи, только не плачь!» А мне что? мне для красоты слёз не жалко!
10. ОГУРЦЫ НА ТРОЕЧКУ
Во времена белой скатерти случилось незаметное для всех и неприятное для мамы малюсенькое происшествие. В какой-то праздник пришли к нам в гости друзья родителей, мама накрыла праздничный стол, и среди прочих солений были на столе солёные огурцы. Всё было прекрасно, дружно и весело. Потому никто, может, и не услышал в праздничном гаме не злую, а, просто, по ходу сказанную дружелюбным голосом критику: «Лен, не сердись, но огурчики – на троечку». Сказавший уж точно не думал обидеть, он был до конца самым настоящим другом семьи. Но я видел, как маму тогда задело как хозяйку. Конечно, так на мелочи реагируют по молодости, и, наверно, даже мама сейчас не вспомнит этот случай. А я, малец, тогда обиделся за маму, мне было жалко её. Но почему со мной до сих пор это доброе и простецкое замечание гостя – то в этом замешан и мой неудачный нрав. Как и мама, я плохо переношу критику даже для моей явной пользы. А когда был молодым – так вообще болезненно! В армии мой комвзвода написал честную открытую характеристику мне для восстановления в институте. Бедный правдивый старший лейтенант! Он так и написал: «К критике в свой адрес относится болезненно»… А я был при штабе части, ко мне в служебную комнату даже командир части не мог зайти без моего прямого начальника. Когда начальник прочёл творение комвзвода, то прямого и бесхитростного офицера чуть в пол ни закатали. Он меня потом обходил стороной, и характеристику переписал. Нет, эти «огурцы на троечку» задели не так маму, как меня. А то что бы я так их болезненно запомнил?
11. ЗАЙЧИКИ, ВРАЧИ, ПИРАТЫ
Старый уже – уже лень наряжать ёлку… А нетерпение «Какой мама придумает новогодний костюм?» вцепилось за все внутренности – не отодрать до конца жизни. Первый костюм был зайчика. Угадала мама в самую точку! Я струсил и чуть ни заплакал, когда Дед Мороз пытался одарить меня счастьем. Зайчику было не до подарка: «Значит, из-за меня Галина Петровна навсегда останется Дедом Морозом?!!!» В принципе, страхи зайчиков меня до сих пор любят… Потом мама «переквалифицировала» меня в медиков и надолго. Костюм простенько делается и очень удобный на празднике. И этот костюмчик тоже чуть не довёл меня до настоящего белого халата. Не поступил во Второй Мед из-за того же «зайчика» – мне оказалось не по силам смотреть на центрифугу, где из белых мышек добывали разные фракции. Жутковато, не для зайчиков. А моя боевая Галка закончила Первый Мед и стала педиатром: прокалывать всем задницы для неё как мух давить! И последний мой новогодний костюм – то ли мексиканца, то ли пирата? – в ту же степь: нет-нет да и вынырнет его разбойное содержимое. Люди добрые меня спасли, а я – ну и что ж, что в наркозе! – опять за свои тёмные замашки: подраться, пиратский словарь, мексиканская вспыльчивость… Ну, как дитё малое… всё ещё не расстанусь со своими любимыми костюмчиками! Нет, мама не угадала, а точно вычислила мои запасные ипостаси, которые, слава богу, никому не причинили непоправимого вреда.
12. ПОЧЕРК, ПИСЬМА
Хоть тут без моих безобразий. И радёшенек, что и мне процентики от маминых талантов в искусстве каллиграфии боги не забыли начислить. Мамины письма, ещё не читая, сначала рассматриваешь, как узоры. Ведь мои вершины в каллиграфии и мамины заоблачные вершины в этом жанре – это как сравнивать каракули на песке и чеканные картуши египетских фараонов. А про её черчение… моим слезам зависти оставалось только незаметно топиться во флакончиках с тушью. Если даже я – и то успевал за сутки начертить все карты за семестр, то что успевала тогда творить мама! Но она никогда не чертила – вот в чём дело! Она так писала от руки! А мне надо было хорошо попыжиться для более или менее сносного результата. И если даже я гладко объехал кочки жизни благодаря почерку, то маме почерк создал карьеру! Про грамотность письма и рот не открываю, это само собой разумеется. А судьба моей грамотности горемычна… Если не схвачу инфаркт от моих тире и запятых, то ещё успею набросать эскизик памятника с эпитафией себе любимому: «Простите его, запятые и тире, он вас очень любил». А вот свой почерк… глаза б на него мои не смотрели! Понимаю, что надобно б ему сказать спасибо, но любить насильно не заставишь. Когда перестройка вытурила меня из геодезии и я «подружился» с «Икарусами», раз удостоился такой «эпитафии»: «У, какой почерк! С тобой надо быть осторожней. Вижу, писать умеешь. Значит, – и ехидно глазками в потолок, к верхам! – и туда написать сможешь. Господи, ещё один грамотный на мою голову!» Я чуть со смеху не повредился: даже почерк – палка о двух концах!
13. БРОВЬ ОТ ЭСПАНДЕРА
Один раз, но умудрился напугать бедную мою мамочку не на шутку. Пружинный эспандер за ручку накинул на штырь, а она соскользнула – и вся злая на меня пружина этой ручкой разбила мне бровь. Вот же зараза! – «ейной мордой начала меня в харю тыкать»?! Но сам виноват: никто меня не заставлял мучить пружину под уклон. Глаз целый, удар даже не больной, но вдруг из рассечённой брови хлынула кровь, хоть вёдра подставляй. Ничего уже не вижу, пришлось пугать маму – она одна была в доме. Обидно, что ей не докажешь, что мне не больно, а просто сильно льётся кровь, и я не успеваю её убрать с лица. Хоть мама перепугалась зело велико, но мгновенно взяла себя в руки и остановила течь из пробоины. Мы вместе дотопали в больницу, где мне зашили дырку – и очень удачно: шрам во всю бровь, а его не видно и сейчас. Мне тоже приходилось собирать нервы в кучку за рулём, когда было не до размышлений, но я уже знал после первого «восстания» моей машины, что этот генетический мостик от мамы меня не подведёт в неожиданной критической ситуации.
14. АРМИЯ, ЛЕВ ЧАНДР
Ну, льва Чандра из прелестного мультика про Чебурашку и крокодила Гену не знают только ещё неродившиеся. У меня его фигурка из киндер-сюрприза всегда в бордовом бархатном кошельке для талисманов. Нет, лев Чандр не служил в армии, но мама передавала от него привет мне на службу. Тогда киндер-сюрпризов ещё не было, и у мамы жил большой мягкий, но тоже грустный Чандр. Он глядел в окно, как и мама, и помогал ей грустить. Галка училась уже в институте в Москве, я ещё носил погоны и гонял пыль в казахской степи, и мама скучала без наших голосов, без наших мордочек, без моих шутливых подколов Галки, без Галкиных на меня лёгких обид, без… без.. без… Эти «безы» печалили маму, и Чандр половину маминой грусти съедал с хорошим аппетитом. Мой лев Чандр пашет по тому же ведомству грусти. «Как там сейчас мама?» – возьмёшь его на ручки, покормишь печальными вздохами – и уже ласковей солнышко греет и птички поют веселей. Но я иногда тоже облизываю его печали: «Эх, Чандрик, без тебя было бы людям тяжелей. Да положи свой зонтик, развейся! На тебе Шапоклячку!» – и ставлю ему рядышком киндер-сюрпризовскую Шапокляк – пусть поприкалываются, а я пока побалуюсь вредной сигареткой и такой же водичкой за здоровье мамы!
15. ПАУК, ТЕЛЕГРАММА
Уже после армии, стою в сарае, кручу-верчу какую-то железяку в тисках. И тут с потолка спускается на паутине большой паук, прямо мне под нос, гад. Приметами особо никогда не увлекался, но всё равно не по себе стало. И сразу слышу: меня зовёт бабушка. Уже по голосу понимаю, что что-то не так. Подхожу, бабушка протягивает телеграмму: «На, читай». «Ёлкины-палкины! И кто сообщать будет?» – сам уже в ужасе спрашиваю бабушку. Мама и папа на работе. Понятно, позвонили отцу, рассказали, предупредили быть особо внимательным к маме. Решили сообщить о смерти её папы дома. Но у всех такие виноватые глазища, что мама сама всполошилась: «Что случилось?!!» Бабушка заводит необыкновенно ласковые речи, но всё равно приходится отцу горькой вестью добивать перепуганную нашим непривычным вниманием маму: «Вот, телеграмма…» Дальше такое горе у всех переживается по одному сценарию и вспоминать тяжело. Но сердце выучило наизусть: не приведи Господь увидеть домашних с такими абсолютно внимательными глазами и слышать нежнейшие их обращения. Только с такими телеграммами на руках люди вдруг превращаются в саму готовность и предупредительность при малейшем движении черт недоумевающего адресата. У мамы, конечно, сразу ёкнуло сердце, и она уже внутри «вычислила», что случилось. Только надежда, что внутренний голос ошибся, не пускала сразу понять обрушившее внезапно на неё бесконечное внимание… И я так же попался. Уже жена и сын в поезде, я провожаю их к отцу, но звонит сестра Галка жене… Да по всем эфирным телам жены мгновенно дошло: «Отец!..» И то же самое: виноватые глаза, нежная услужливость… Но сын маленький, пугать нельзя – покорчился, пока выбегал из вагона, а у окошка «весело» махал ему ручкой. Отвылся уже дома.
Телеграмма, звонок – даже эти наши горькие обстоятельства прописались на небе нам с мамой с одинаковым сюжетом. Это уже не генетика нас связала, а всё равно оказались с мамой в одной метафизической лодке.
16. МОЛНИЯ, ПРИСЕДАНИЯ
«Это конец света!» – в переносном смысле это про то, как я был удивлён происходившим, но и в буквальном смысле был и конец света тоже! Ну, вот: лето, гроза, дождина сумасшедшая. Мама и я на кухне «зеваем» в окно, как над нашей горой Шуниной лупят молнии. Картинка в окне завораживающая и мы вытянуты в струнку нашим тревожным любопытством. И тут шарахнуло прямо за окном – молния ударила в метрах трёх от нас. Нас просветило насквозь, а выключенная лампочка зажглась фиолетовым светом! Ну, всамделишный «конец света», хотя природа только продемонстрировала, что бывает, когда начало и конец света оказывается у самого носа. На минуту превращаемся в застывшие столбики, а потом… в полной тишине, не сговариваясь, начинаем медленно приседать под общий хор «О-ё-ёй!», хватаясь за головы. Что потом рассмешило, так то, как мы с мамой синхронно выполняли все испуганные движения, а главное, наша запоздалая реакция. Всё уже отсветило и отгремело, конец света миновал, мир без единого звука, а два человека пытаются спрятаться под стол перед окном от давно пролетевшего Змея Горыныча. Но видел кто б наши лица, когда мы с мамой исполняли эту инстинктивную пантомиму!
17. СУХУМИ, МОРОЖЕНОЕ
Перед первым классом отец повёл всю семью на штурм Клухорского перевала. Это было класс! Это были уже настоящие горы, не наши, маленькие и уютные, какие мы выучили наизусть в нашем посёлке. Больше всего зачаровывали ледники. Да я и поступал потом в МГУ на гляциолога. Но в семьдесят втором вся Москва сдалась Оливии Хасси без боя, и моя математика на поступлении тоже не устояла перед «Ромео и Джульетта» шестьдесят восьмого года. Мой 41-й вариант на экзамене по математике и мое «завоевание» Москвы в июле провалились, как немцы в 41-м. И хоть в августе я «занял» Москву, всё равно потом очутился в армии, в своём секретном кабинете, но с любимой книжкой «Физика ледников» Патерсона. А на Клухорском перевале даже шоколадные плитки были с льдинками! Больше мне не попадался такой льдистый шоколад. А мы с перевала попали в Сухуми, где я «попал» на мороженое. Мои детишки не поверят, но нам с Галкой уже семь лет, а мы не знали, что такое мороженое! И вот море, рядом мои самые любимые человеки, мы бездельничаем и южной ночью сидим в кафешке.
Как меня любила жизнь до этого самого кафе! И вдруг забыла про меня, как про мелочь кошельке!.. Короче, папа и мама, светящиеся радостью всего побережья, ставят на стол незнакомое блюдо – мороженое. Но «Ням-ням несусветное!» со слов предков, мне, консерватору по жизни, показалось трижды подозрительным. Во-первых, белое, как творог, а я творог только после школы согласился попробовать. Во-вторых, в нём молоко, и, значит, где-то обязательно прячутся противные пенки. В-третьих, рекламу крутили нам «дешёвую», как и с манной кашей, типа, что ничего вкуснее на земле не водится. Галка уже трескала это мороженое, а я упирался и не понимал, за что меня доставали этой пыткой после всех красот в горах и райских кущ на море. Только мама уговорила меня прикоснуться к символу детства. Только для мамочки, чтобы совсем уж её не расстраивать, рискнул своим пищеводом и желудком!
Не помню: съел ли его всё тогда – или это уже позже я уминал мороженое до крошки? Но так жизнь и не подружила меня с великим изобретением для сладкоежек. Ставрополе, без родителей, на олимпиаде, я объелся мороженым до отказа – и пришлось дальше жить с прохладной к нему любовью. Но мама нашла тогда слова к моему предубеждению, а вот такой фокус у отца с пивом уже после школы не удался. Опять «кафе» – Кремлёвский дворец, банкетный зал – опять Галка не зевает и дует эту горькую гадость с тем же удовольствием, как и мороженое в Сухуми, а я опять не могу принять незнакомый вкус. И людям нравится пить такую лабуду? Меня так и прозвали в институтской общаге – «лимонад с булочкой»! Но через год земная цивилизация сожрала и не подавилась моей детской розовой невинностью: и пиво дул, и водка по усам текла, и…, и… – и дым сигарет «Прима» совсем превратил меня в паровоз… Вот, на глазах у всех, съели человека! А мог бы стать… Но я уже не слушался мою маму, как тогда, в раю, в Сухуми!..
18. СЕРЫЙ ПЛАЩ
Да вроде и стипуху получал, и сторожем подрабатывал, как помнится, а, может, был «голый» безработный период, но суть дела денежно-радостная: мама прислала мне деньги, чтобы я обязательно купил себе плащ. А в чём же я лазил тогда? Наверно, было к холодам осени, и плащ должен был стать обновой. Я уже давно в куртках разных бегаю, а тот плащик запомнил. Таскался далеко за ним, аж в Измайлово. Серый такой плащ, как у разведчиков, красивый, удобный – и я в нём себе нравился. Да больше плащей у меня и не было. А тот я любил и он меня здорово спасал, когда весна и осень не хотели мне улыбаться. А, правда, самому интересно, как потом я жил без плащей? Ведь вещь эта продумана людьми до конца, до совершенства. И смотришь фильмы семидесятых – все в плащиках, а, главное, до сих пор антиквариатом их плащи не выглядят. Так и остался мамин плащ зна;ком моей молодости и… моей неспокойной совести.
А хорошенько подумать, с него то и началась моя сейчасная жизнь «не по средствам». Маме уже восемьдесят шесть, а мамочка подкидывает и подкидывает – уже шестидесятичетырёхлетнему! – денежку… на строительство, на мои издательские дела, на принтеры для моих опусов, деткам и внучатам, на поездки, на мои операции… Господи, за что ты мне прощаешь затянувшееся или вернувшееся детство?!! Даже в перестройку, было, на две семьи обходился сам. А тут… С мамой я не ругался никогда, грубого слова в голову не приходило сказать. Спасибо, конечно, самое пресердечное мамочке за «матпомощь», но при моей попытке применить табу мама не уступает, почти сердится. Вот и пойми, кого из нас мой серый плащик на мамины деньги привёл к такому фантастическому результату: я ль так и остался тем ребёнком из детства? – или мама так и осталась той мамой? И всё волнуется за бородатое дитятю!.. а дальше слёзы мне не дали допечатать…
19. АКСАУТ, ГЕРПЕС
Не правду я написал. Один раз сердился на маму… уже взрослый. После армии напился холодной водички на Аксаутском леднике, ну, и обложило мне все губы герпесом, насплошняк, ни одного живого места. Понятно, валяюсь на диване, мечусь, ору во сне – короче сам себя уже достал стонами. Только засну – и сам себя же бужу. Но как ни открою глаза – а мама рядом… Вот и сердился: «Мам, ну, пойди – отдохни хоть чуть-чуть! Мне, просто, стонать нравится – так легче, и боль проходит. Да не пугайся, никто ещё не умирал от герпеса! Всё у меня нормально». Только проснусь – а мама там же сидит. И я бурчу ту же сердилку. Недовольным голосом. А как ещё заставить маму отдохнуть? Но… недовольным голосом… Я потому и в зеркало лишний раз глядеться не хочу: там всегда отражается тот идиот, который позволил себе говорить таким тоном с мамой. И печатать даже вот сейчас про него расхотелось. Прости, мам, он не хотел. Но я на него уже сорок лет обижен и ставлю точку.
20. БЕЛОЕ ПЛАТЬЕ
Белое платье мамы и черновики папы, уж точно, у меня в подсознании – они со мной на каждом шагу. Черновики папы уже пробрались ко мне в ДНК, они во всех хромосомах: так меня батька напугал своими черновиками – до смерти! Так же, как я довёл батьку своей одной пьесой – и он чуть не умер!.. Если бы сказанное было только моей глупой шуткой – я только б радовался… У меня теперь животный страх перед черновиками: ни один мой черновик не живёт больше ночи, сразу переписывается. А белое платье мамы плывёт по всем моим нейронам и кровеносным сосудам – и манит, и манит, как белый парус, обратно в детство: «Дурачок, возвращайся! Неужели не хочешь снова увидеть маму в её бальном белом платье? Увидеть её, танцующую под вальс в исполнении Трошина, молодую, красивую, счастливую?» Что ответить? Вот изобретут машину времени, правнуки посетят меня в эту самую минуту, я отодвину ноутбук в сторону и попрошу их отправить меня в наш клуб. Даже согласен снова тонуть, как было, чтобы выжимать одежду на горке и вдруг увидеть маму в белом платье, идущую вечером мимо Управления…
…Нет, пока меня не посетили правнуки. Я специально их подождал, не печатал. Но не унываю! Никуда машина времени не денется! И потомки отправят меня в детство. А может, вообще, будет организовано всемирное движение по любым маршрутам в прошлое: заказывай свой маршрут, плати – и кати, куда пожелаешь! И с кем-то из прошлого можно будет двинуть дальше, в его прошлое!.. Всё будет! Первая ласточка уже у всех в руках – мобильные телефоны и интернет! Люди, я люблю вас! Не отчаивайтесь! Главное, время и пространство никуда из космоса не деваются! Счастливых всем путешествий во времени! А мой первый маршрут, я уже это знаю, будет в тот вечер, где мама идёт в белом платье!
21. ОКНО, НЕ ПУСТИЛИ ПРОВОДИТЬ
Да, «Да здравствуют путешествия во времени! Даёшь бесплатные перемещения! Требуйте билеты в прошлое в любых магазинах!»… Да, придёт время – и всё это будет. А пока… Вот была бы тогда лет тридцать пять назад у меня карманная машинка времени, я бы – чпок! дзинь-дзинь! – и я в аэропорту, и проводил бы маму на самолёт… Но я стоял у окна, и нагружался чёрными слезами к… матери моего первенца. «Кто худое вспомнит, тому глаз вон» – нетушки, не всё уходит в песок. И, просто, информационно помнятся обидные ситуации, без всякого эмоционального подогрева. А жена назло завязывала меня тогда маленькой дочкой – это древний женский хлеб ещё с Медеи: мстить мужчине и мучить его во славу своей власти. Понимаю, не додали ей любви в детстве, вот так же издевались. Кому она тогда хотела досадить? мне через маму? маме через меня? Наверно, мне – показать в тысячу первый раз свой чокнутый абсолют власти. С мамой она и через десять лет ласково чирикала. Да и меня ещё дважды окатывала волна благодарной необъятности любви к ней и чувств прекрасных. Но со своей больной и никому не верящей властью она меня всё-таки обратила в окончательное бегство. Три раза я влюблялся в неё по уши, но на третий раз её властных заходов, поняв, что эту болезнь мне не победить, я, заставив её купить автомат-стиралку и приведя дом в порядок, раскланялся навсегда. Короче, всё как у Луи Арагона в «Орельене»: «…девчушка Береника, которой никто не подумал даже подарить куклу, любой ценой желала наконец-то найти воплощение своих грез, живое доказательство… бесконечности. Бесконечности в конечном… Влюбленные в абсолют отвергают реальное лишь вследствие исступленной веры в то, чего быть не может и чего нет». Вот… Стоял у окна, протирал его слезами: меня не пустили проводить маму!.. А моя любимая Ксантиппа даже свою маму на наш порог не пускала! Но я свою золотую тёщу в обиду не давал! И всё же, закидайте меня любыми машинами времени – ничего в прошлом изменять не хочу ни за что. Тогда бы не было моих дочек и сына.
«Пользуйтесь новыми машинами времени! По счастливым временам своей жизни! Требуйте скидок и бонусов! Миллионному пассажиру бесплатно!» Интересно, купит кто-нибудь билетик на машину времени в будущем, чтобы проводить свою маму в аэропорт, когда прекрасное сердце его благоверной жрёт дьявол абсолюта самодурной власти во имя бесконечности любви, как в моём незабываемом отрезке прошлого времени? Дай бог, чтоб ни у кого такого отрезка не повторилось.
22. ОЧКИ, НЕ ПОВЕРИЛ
Смешно, но одно незначительное моё удивление, вот, тоже прицепилось к моей ДНК памяти души. Ребёночку было уже сорок лет, а ему никак не помещалось в картину мира и не верилось, что мама не видит без очков! Сытый голодного не понимает. Миллионы очкариков на земле, но это где-то помещалось в параллельном сознании, для чего людям очки. У меня было зрение на сто двадцать процентов, как у лётного состава, мог лезвием срезать на кальке написанное тушью. И вдруг мама просит подать очки – не могла прочитать что-то в газете. «Буквы со слона, а человек их не различает?!» – глянул в мамины очки и… аж голова закружилась: я мог ходить между этими буквами, как между домами! Ну, ни раздвоение личности? Ведь в лупу тысячу раз подглядывал на всякую мелочь. Я сам давно уже очкарик. И сестра с этим «велосипедом» на носу. И у отца на всех столах по паре лежало этих запчастей к нашему «совершенному» органу в плане эволюции. Поразительно, но все стеснялись носить очки. А я в них сразу влюбился! Не надо никаких батареек, моторчиков, ни пилюль, ни уколов: нахлобучил на уши — и мир сразу в твоих руках. У меня этих золотых помощников куча: и вдаль, и вблизь – нету разве что для любования вверх и вниз, не поднимая и не опуская головы. Существовали бы такие – тоже грел бы их на сердце. Объяснить себе тот феномен неверия могу только первым подсознательным ударом по мозгам: «Ой, что-то в мире не так! Кто же заставляет маму при чтении ещё и трогать руками буквы? Мамочки! А если меня тоже поймают эти таинственные верховодители, что же им в голову взбредёт творить со мной?» Так понимаю, что мамины очки были первым звоночком мне под корку, что это только вопрос времени, когда моё физическое всемогущество окончательно рухнет под плитой этого же неумолимого времени. Что ж поделать, не все открытия – цвета радуги…
23. КУКЛЫ НА ПАЛЬЧИКАХ
Старшенькой, Наташе, было лет шесть, когда мама привезла ей самолётом за три тысячи километров смешных матерчатых зверушек для пальцев. Ну, что у мамы талант рисования, я знал, но что умеет шить и придумала такие яркие, необычные и с добрыми мордахами игрушки для кукольного театра, не ожидал, и сам тайком в них игрался. Дочка на верху блаженства, я втихаря балдею тоже, и куклы становились всё живее и живее. Никаких подмостков и декораций, нацепил артистов – и диалоги сами приходят. Короче, дёшево и сердито, без заморочек, так и тянет даже взрослым почувствовать, что не хухры-мухры, а ты сам работаешь в театре им. Ермоловой и публика жрёт тебя влюблёнными глазищами! Кажется, и Настя, младшенькая, ещё тоже игралась в мамин пальчиковый театр.
Радость маминых внучек понимаю. А как мамины детские зверушки пролезли в список видений о маме, раскумекиваю задним числом так: они тоже «приучили» меня к самой эффективной и малозатратной форме выражения, без всяких описаний природы и других необходимок прозы – к диалогам! А сплошь одни диалоги – это и есть пьеса. Именно пьесками потом через двадцать пять лет и сходил с ума от нечего делать. Клепаешь потихоньку себе разговорчики – и всё без занудных описаний ясно. Только у одного Валентина Распутина в «Живи и помни» по сто раз перечитывал именно описания природы! Но это… только он смог такое сотворить. Это вершина невозможного! Пушкин в прозе даже не очень и касался таких вещей, а у других дальше двух оборотов не мог осилить. Понятно, виноват мой определённый склад тупости. Каюсь, всю природу у Толстого пропускал начисто, только раз лет в тридцать заставил себя прочитать «Войну и мир» без пропусков. Ничего моей курчавой кашеварке не добавилось: то ли ещё рано, то ли уже поздно… А для пальчиковых артистов мои мозги как раз в пору пришлись! Они ненавязчиво и самозабвенно возились со мной, мои маленькие матерчатые учителя диалогов! А как мне повезло, что мне не надо было сдавать им экзамен!.. Прочитай они мои опусы, не уверен, что ни огорчил бы их. И тут тоже, и как всегда, я оказался вечным счастливчиком!
24. ТУТАНХАМОН!
Вот тут, точно, если слямзить у Маяковского: я говорю мама, подразумеваю – Тутанхамон, я говорю Тутанхамон, подразумеваю – мама. Мама страстно обожала историю древнего Египта, историю фараонов, зачитывалась старыми египтологами. И не это бы её хобби, как бы я поздоровался напрямую со знаменитым золотым фараоном? А на машину времени в первые цивилизации стояли такие очереди к музею им. Пушкина в 74-м году, что мне, природному ленивцу, и не стучалось попасть в любимое мамино прошлое. Каким чудом мама оказалась в первых рядах, а мне оставалось только привычно и радостно взяться за мамину ручку – одному Тутанхамону известно. Но мама – Скорпион! Только Скорпионам под силу невозможное в самой невозможной ситуации! Но, думаю, и самому Тутанхамону хотелось повидать маму!
Бог с ними, а вернее, Тутанхамон с ними, и со старыми, и с новыми египтологами. Математика, звёзды и генетика когда-то разрешат их споры. Но стоять против золотой маски, впритык с таким упрямым предметным фактом существования Исторического Человеческого Времени – начинаешь невольно глядеть под ноги: не провалюсь? это ж какая глубина подо мной! Все кишки со всеми ДНК просто в переполохе: справятся ли мои мозги? не повредятся ли от раскрывшейся им тайны? А тайна – сознанием не объять! Этот Тутанхамон – он же и во мне!.. Кто ж я такой?! Как так получилось, что я о себе не знаю главного? Это ж чего я могу вдруг натворить, если во мне проснуться давно уснувшие желания этих глаз, смотрящих сквозь меня в вечность? Бр-р-р! Лично мне было страшновато, но и отвести глаз было невозможно. Кому уютно перед вечностью? И всё же мне повезло, что попал на мамин урок истории: первый физический удар вечностью – и я остался жив, иммунитет справился! И от пронизывающего космос взгляда Тутанхамона какой-то лучик теперь работает на меня: чувствую, что я уже по-другому сканирую быт и бытиё вокруг! На три молекулы – но по-другому! Да так и должно быть: мы все – всё же далёкие его родственники!
25. ОГОРОД БЕЗ БУРЬЯНА
И здесь, в Бабенках, в деревне, а триммером косят траву под ноль… И там, в детстве, в Городке, наш садовый участок держался в строгом ботаническом порядке, как на ВДНХ. Да что с людьми такое? А я люблю, когда трава колосится и цветочки на свободе! И как было! – приходим в сад, а трава – выше пояса! Но это недолго было. Джунгли отступили под напором человеческой целесообразности. Понимаю, из бурьяна клубничкой не полакомиться, но если эту клубничку – и вёдрами! вёдрами! – то и результат получился неожиданный. Глядел я, глядел на этот мой агрономический апокалипсис – и смотался подальше, в Москву, на ледники, в геодезические поля, и там моя дикорастущая душа успокоилась. Лет сорок я безмятежно цвёл и пахнул в лесах, на асфальтах, балконах, в метро, за рулём и в звёздных каталогах! Но покой нам только снится. Всё равно приходит время очередной раз перевернуться: не так то просто сохранить свою экзистенцию, как и равновесие!
Ванька, мамин внучок и мой сынок уже в школу пошёл, наверно, и, значит, маме уже точно было за семьдесят пять. Мы приехали к ней в гости и мама сводила нас на свой садовый участок. Господи, как я со своей экзистенцией только жив остался? «Плантация» – ого-го! – деревья, грядки и домик – и ни сорнячка, ни лишней травинки! Я в свои шестьдесят четыре уже пять лет не дрыгаю ногами, и спинку наклоняю только за большие деньги, а тут опять ВДНХ! У Ваниной мамы тоже ни одна травинка на участке не проклюнется без паспорта. Но разность возрастов моей мамы и Ваниной – тридцать да пять годочков. И, зная мою антимичуринскую подноготную, жена меня не трогает и я спокойно выращиваю свой любимый бурьян – трёхметровые подсолнухи! Ничего не надо делать, они сами растут, да ещё спасают мои глаза: от подсолнушков мне не оторваться – и что творится в агрокультурном секторе, за спиной, мне не видно.
Ветер в поле – это класс! Свободолюбивые коты – прима класс! А с собаками не сдружился – они, точно, не свободны. Американские джунгли подсолнухов – это и моя генетическая родина. В лучших своих снах я – индеец. Грядки и коты – два пунктика, где я на данный момент не в маму. Но котов полюбил только под полтинник – вполне возможно, что это мой возрастной сбой. Но растения я же люблю? Но никак не свыкнусь, когда они подчиняются воле человека. Тоже мой возрастной сбой: не включилась какая-то инстинктивная врождённая программка земледельцев, а она развита совершенно только у 15% человечества. Сравните число жителей в городах и на земле – и я оправдан судом лентяев и статистиков! А что «в семье не без урода» – так, я и не брыкаюсь. Никто не рождается цацой и «ничто человеческое мне не чуждо», даже лень. Если бы ни лень и ни великая неохота гнуть спину до полусмерти, не придумали бы трактора замест лошадки. Ленивый и свободный ум придумал моторчик – и сидя, кнопочкой открывает форточку! Или я не прав? Но генам не прикажешь – и «висячие сады Семирамиды» у мамы и жены вызывают моё инстинктивное восхищение и напоминают о моём «потерянном рае» на уровне хитро закрученных не в ту сторону молекул.
26. РЫЖИЙ КОТ, ДВЕРИ НА ВЕРЁВКАХ
Не зря же мамины коты мелькнули из подсознания сразу же за маминым садом. А та рыжая и жирная зверюга свихнула мне мозги, ещё когда носил короткие штанишки. Где мама взяла на прокат неукротимую хвостатую заразу, не помню. Но не с улицы, а у кого-то из знакомых. Кухню облюбовали мышки и мама заперла приглашённого пирата разобраться с обнаглевшей мафией. Мама на сто морских узлов загерметизировала кухню, чтоб кот не отвлекался, и мы ушли, чтобы ему не мешать. Приходим, а дома погром – слон до такого не додумается! Верёвка развязана котищем с… обратной стороны двери! Мама спрятала рыбу в железный сейф из тазика с крышкой – бандит оставил одни хвосты! Форточка открыта – и от разбойника след простыл! А у нас второй этаж. Я и тогда держался версии, что нам подсунули карликового летающего тигра. Он ещё и уголь разбросал в коридоре, видать, лоток себе мастерил. Когда я воззрел на следы борьбы за кошачью свободу, на мамино растерянное лицо, я уже не мог потом спокойно смотреть на котячий хвост без привязанной консервной банки.
Мамин дом и сегодня коты держат в осаде и на ковриках у двери тайком оставляют свои «чёрные метки». Мама их чем-то «угощает», я тоже покупал антикошачье спецсредство, а кольцо блокады не снять! Минёры заправские и злопамятные! А у меня – бац! – и сбой в ДНК: уже пятнадцать лет не могу жить без моих глазастых мявок! Стешка, Прошка, Глашка, Палашка, Баста Аида Морфиус или Дуська по-нашему… А чёрная кошка Баста у египтян – богиня радости, любви и женской красоты. Не, мне без них – крышка! И какое своеволье! Я люблю их за их свободолюбие! за то, что в одиночку они справляются со всеми своими обязанностями, не уступив и не променяв ни пунктика из своих прав!
Фараоны и жрецы знали толк в котярах. И размещали в философии космоса их выше себя – в сонме богов. Мне тоже интересна история любимого маминого Древнего Египта, но раздел «Боги-кошки» я хоть логически понимаю. А это уже этология: почему на генетическом уровне человека для него главные боги – это кошки, змеи и птицы. «Смесь инстинктов – страха и восхищения – питательная среда для обожествления. А для подсознания примата «сильнее кошки зверя нет». Бог солнца Ра, изображаемый в виде хищной птицы сокола, чтобы победить могучего змея Ими-Ухенеф, претендовавшего на полмира, обернулся котом», – это пишет наш этолог Виктор Дольник, мой любимый автор из журнала «Знание – Сила» 70-х годов. И на мою Басту я, конечно же, как генетический родственник приматов, гляжу с великим почтением к её божественным изгибам, к смертельному гипнозу её желтых глаз, к её абсолютной независимости, как бы я ни подлизывался. Богиня! – что тут поделаешь? И гимны сами поются моим богиням.
И всё же мы с мамочкой в вопросе кошек остались на одном полушарии, в одной точке: в Африке, под пальмами Нила. Там, жмурясь на золото маминых фараонов, я глажу и глажу в исступлённом трансе мою чёрную Басту! Она великая попрошайка насчёт моих утренних бутербродов с колбаской, но свою свободу поменяет только на смерть. Мама рассказывала, что первого, чёрного котёнка в моей жизни я учил слову «электричество». Всем было смешно, а я, наверно, читал в его глазах что-то такое, что выше меня. И сейчас верю: уж выучить это «электричество» ему ничего не стоило, когда бы только оно ему самому надобно было.
27. КОНСПЕКТ КАРАМЗИНА
Своим пришибленным сознанием я сразу облокотился и пал на пол, когда мама показала конспект «Истории государства Российского» Николая Михайловича Карамзина своим чётким каллиграфическим почерком. Мамин почерк – он всегда меня брал за жабры и рождал восхищённую зависть. Но к этому чуду я адаптировался и забыл соревноваться здесь с мамой – эту блажь я уже давно вычеркнул из списка моих розовых мечтаний. Но конспектировать! И «Историю» Карамзина?! – это было обвально ново и я на минуту потерял дар речи. «Зачем? в 80 лет!!!» – летели в бездну мои мозги, но всё же я понял, что это продолжение страсти к истории. Тут я поглядел в чёрное ночное окно, чтобы мама не прочитала в моих глазах животный страх: «А я так в 80 смогу? и буду ли я вообще?» Но промелькнувший кусочек подсознания уже не возился с вопросами бренности, а сразу ткнул в главное: «Как же ты, старая бородатая балда, не заметил сразу, что лежало на блюдечке с голубой каёмочкой? Ведь и ты теперь можешь конспектировать – и со свистом! Забыл про свою «секретаршу»? У тебя же теперь компьютер с интернетом!»
Что поделать, моё обалдевшее сознание умудрилось прослушать, что ему трещало и пикало из-под его корки. Ведь его одновременно заглушал ещё один инстинктивный животный сигнал страха, как помните: «Братан, 80 лет – это тебе не малина с сахаром! Какой Карамзин? Вороны на твоём кресте уже гнездо совьют…» Но, бог с ними, со страхами. Этология с ними быстро расправляется: ничто живое со страхами долго не возится, а быстренько аккумулирует их в действие. И я восстал из пепла и вот весело чирикаю: я тоже начал конспектировать, как мама, но уже на облегчённом уровне, на компьютере. И не надо мучить бумагу ручкой и книжку закладками. Скачиваешь книжку из интернета на экран, шаг за шагом «вырезаешь» из текста лишнюю водичку – и толстенные исторические и этологические «брокгаузы и ефроны» все, как на ладошке. И эти конспекты потом распечатываю уже на принтере. Спасибо маме: воодушевила сыночка-старца, надоумила меня на нужное занятие, которое мне вручную, как конспектировала она, было не по моим ленивым силам. Николаю Михайловичу Карамзину тоже моё отдельное воодушевлённое спасибо.
28. ПЕРВЫЙ ЛИМОНАД
Ванечка иногда бегает в магазин, покупает себе лимонад, и иногда приносит лимонад-ретро, какой был у нас, когда сопли были большие. Шоколада мы тогда ещё не знали, а лимонад уже продавался. В тот знаменитый день мы убивали безделье на улице – кажется, с братьями Клишинятами. Подходит время прихода родителей с работы и мы подались в свои восвояси. Мы знали, что в магазин привезли новую вкуснятину – лимонад, и, конечно, я уже второй раз торчал у прилавков. Облизываюсь на полки, расстраиваю мою эндокринную систему. И – опа! – а у весов стоит мама, что-то покупает. И прямо перед ней за продавщицей горит звездой первой величины этот самый «заморский» лимонад. Не помню, что бы я в магазинах выклянчивал у предков вкусненькое. А мои детки, так, точно, никогда ничего в магазинах не просили: странное и подозрительное детство… А мама, ещё не видя меня за спиной, как третьим глазом вычислила, что молча умирающий попрошайка уже был на непоправимом краю. И… берёт нам с сестрой Галкой первый наш лимонад!
Когда мои кошаки гипнотизируют меня за бутербродами с колбаской, так хочется им дать валенка, да рот сам открывается: «Кыс-кыс! родненькие!» – и моя рука сама отнимает у меня колбаску. А это не просто – выпросить у меня даже колбасные обрезки. С моей природной жадностью ни одному Кашпировскому не справиться. Наверно, тогда в меня вселился кошачий Вольф Мессинг и я так сфокусировал луч попрошайничного гипноза, что мама и сама не понимала, что делает, и ей только казалось, что она сама решила купить нам лимонад.
А вот, как пил лимонад, ничегошеньки не помню. В глазах одно: мама разговаривает с продавщицей, обрывается на полуслове и как-будто уже другим голосом вскидывается: «Ой, лимонад же вам привезли! Вон, вижу… Да-да, беру!..» Тут она оборачивается, выходит из моего гипноза и снова вскидывается: «Ты что эт притаился? Вот лимонад купила, будете?…»
На этом месте мои последние детские слюнки попрощались со мной, а с ними испарился и мой дар гипноза. Жаль, так удобно было попрошайничать! Только захотел – и синяя птица счастья в твоих руках!..
29. НЕ ТАК ПРЯЧУ ДЕНЬГИ
Уже с бородой, это было два года назад – какие там гипнозы, когда уже даже своей ногой не могу командовать! – мы приехали в гости к маме. И мама, как всегда… только не гневайся на меня, Господи!.. передаёт денежку: и нам, т. е. деткам с трёхлетним пенсионным стажем, и всем внучатам. Отказываться и ругаться бесполезно, да и не мог я в жизни ругаться с мамой и не ругался. И… не отказывался… Господи, за что Ты так меня испытываешь!.. И всё же закрадываются страшные мысли: «Наваждение какое-то! А, может, мой гиперболоид гипноза не выключился, так с детства потихонечку и жужжит, попрошайничает, хоть батарейки и подсели уже? И опять моя бедная мамочка ведётся под прицелом моих кошачьих глаз, выпрашивающих уже не лимонад?..»
Вот мама передаёт мне денежки и я их прячу в застёгивающийся карман рубашки, правой рукой в левый карман, у сердца. «Стоп!» – это мама смотрела, смотрела на мои пассы с денюжкой, и они её не успокоили. Мой вид ей показался недостаточно сосредоточенным на самом процессе: я в это время разговаривал и не смотрел, куда засовываю мамины дары. Смешно получается, но мама не ведает, что, когда я в такой же роли, как она, то тоже контролирую такой процесс дотошно и неотступно. Могу и порычать, если нет должного внимания. И списки предстоящих намеченных дел веду такие же, как у мамы. Мама их не видела, а я её списки видел. В общем, всё на контроле, как у мамы. Раньше меня забавляло мамино расписание всего и вся. А теперь, когда прихожу из магазина и что-то нужное не купил, у меня один законный ответ: «Вы, милые, внесли это в мой список? – нет! Ну, и до свидания!»
Я тоже не люблю держать в мозгах ненужное. Положил листочек – и как пришло в голову что-то важное, зафиксировал. Жена собирает меня в поездки без списков. И переворачивается от моих «летописных свитков». А что прикажете мне делать, если мы с мамой похожи?
30. Д. И., РИСОВАНИЕ
Ещё в школе учился. Рисую горы на веранде. Строю из себя Гогена. Горы – и на веранде? Но горы были. В отцовском журнале «Турист» была подборка картин маслом Александра Малеинова. И я пробовал копировать понравившуюся мне картину с пиком на закате. Правда, копировал акварелью, до масла так и не добрались мои художественные таланты. Пока косил под Гогена, в творческом полёте пропустил, когда зашёл к нам Дмитрий Иванович, друг отца. Мама была в саду и перехватила отцовского друга. Наверно, они подошли поближе и я невольно подслушал их разговор. Дядя Митя подкидывал что-то в том роде, что, мол, да ерунда всё это – рисование, лучше бы по огороду руку набивал. Я затаился, а что мама на это скажет? А мама как «зарычит» – я знаю её возбуждённые нотки – бедный мой любимый дядя Митя и не рад был, что случайно зацепился за мой Гогеновский берет с маминой подачи. Вот, ту фразу дословно почти помню: «Нет уж, пусть он лучше рисует, я его на свет родила, чтобы он радовался. Ему нравится рисовать, и пусть рисует! Вы на огородах руки набили – и много ваших огородов вам счастья навалили?» Я замер. Понимал, что камешек брошен и в огород его друга, отца. Через тридцать пять лет маму не выгнать было с её садика. Но – её садика! И мама с радостью набивала руку на нём в 75 лет! А на тех огородах она не командовала. Там бабушка и отец рулили. Вот вам и материализм плюс этология: гены земледельца включаются только на своём поле, где ты хозяин. Теперь понимаю: хотя мама защищала мои ватманы и кисточки, ведь и сама она неплохо рисовала, но озвучила официальную информацию своего сознания. А на инстинктивном уровне спящий в ней земледелец спорил не с дядей Митей и не за моё рисование, а спорил сам с собой: «На этой неподвластной и непослушной мне земле на кой чёрт набивать руки? Лучше мои гены пусть рисуют!»
У меня, йес оф коз, половина хромосом мамины, так что половина мамы ещё несколько лет баловалась в Ренуаров. В армии фломастером набело копировал автопортреты Ренуара и божественные формы его обнажённых натурщиц. Правда, старшенькая дочка Наталья – а она профессиональный художник – поставила на мне то ли точку, то ли запятую: «Ничего ты не понимаешь в живописи!» Я и не сопротивлялся, но я-то все картины импрессионистов в музее им. Пушкина когда-то наизусть знал… Но мне это очков не добавило. И всё же свою «нобелевку» за рисование она вручила: «А я так не смогу нарисовать…» – это она так про свой портрет определилась. Я и сам так теперь не смогу повторить. Это мы друг друга подбили в полёте: она после этого портрета не смогла изобразить себя – и я после портрета её сестрички Насти, нарисованного Наталькой, не смог нарисовать мою младшенькую. Наверно, у друг друга своровали какую-то энергию. Но, странно, портретов мамы не рисовал, вроде? Может, ей было трудно позировать? А отец вытерпел – и получилось в точку! Через лет двадцать в отпуске в доме отца спрашиваю его, мол, кто это тебя так здорово намалевал пером и тушью? Батя подколол, что в Ессентуках заказывал. Я и забыл, что это творенье моих муз. А я по лестнице туда-сюда сто раз в день мимо ходил и всё завидовал, что, надо же, как точно «поймали» батю!
Не зря мама тогда спорила с дядей Митей: я и себя потом потешил художествами, и дочкиными нарадовался. И мама тоже в этом споре услышала своё подсознательное, и при первом удобном случае превратилась в завзятого земледельца со всеми вытекающими и радостными последствиями, когда сама хозяйка.
31. ФИЛЬМ, ФАБРИКА ИГРУШЕК
Ветерок из детства… когда залетает в сны, оставляет что-то мохнатенькое, тёплое: как котёнок, или как печка. Мне дотащил даже саму печку, поставил у печки папу и маму – и я догадался, откуда они взялись: мы всей семьёй ходили на цветной фильм про фабрику игрушек. Ну, для родителей это был фильм про другое: про любовь и всякую ерунду. Там влюблённые работали на игрушечной фабрике и всё больше и больше влюблялись в друг друга, а нам всё меньше и меньше показывали волшебную фабрику. И вот мы, все взбудораженные, уже дома, папа и мама стоят спиной к растопленной печке, греются, «чирикают и мяукают», а мы с сестрой Галкой не знаем, на какой стул сесть от «игрушечного» волнения. А, может, весь потолок был в наших следах – никто бы и не удивился в тот момент: все были «перевёрнутые» фильмом.
Нам родители отвечали что-то, но не понимали наших вопросов. Объясняли, что дядя и тётя в фильме нравятся друг другу и так далее, про что и так было ясно. Спрашиваешь: «А почему они ссорятся?», и нам разъясняли: «Потому что они же любят, им небезразлично, и бывает, что не поняли друг друга». Да это всем понятно! Мы же спрашиваем, почему они ссорятся, когда вокруг столько игрушек? В таком царстве – кому нормальному придёт в голову ссориться? Короче, родители не совсем поняли фильм, мы тоже с кучей открытых вопросов, типа: «А сколько ждать, когда к нам в магазин привезут такие игрушки?» – и предки снова не врубаются, что вопрос, не о том, когда эти игрушки привезут в наш магазин, который под нами через этаж, а сколько ж ещё ждать, когда закончат тётя и дядя свои ссоры и начнут, наконец, нормально работать: им же ещё столько игрушек надо раскрасить!
Короче, «Отцы и дети» мы ещё в садике прошли. Мы с Галкой всё равно были рады, что где-то для нас делают такие красивые игрушки, а мама с папой, наверно, радовались за нас и грелись у печки своей радостью, что посмотрели интересный фильм про хороших тётю и дядю, у которых не всё ладится в их чокнутой любви, но наладится обязательно. Взрослые обожают переживать на ровном месте. Это хорошее кино собрало нас всех в счастливую кучку. Папа довольный улыбался, у мамы светились глаза и мне захотелось сделать для них что-то очень приятное, скажем, с завтрашнего дня начать вести себя только хорошо. До Нового Года! Нет, до… я был согласен тогда и на вечность.
32. МИЛОСТЫНЯ НА ВОКЗАЛЕ
Это последнее моё видение из эксперимента, потому что после него ручка остановилась – и, значит, дальше мои представления не считаются видениями, хоть и призадумался на одно мгновение. По моему условию такая заминка принималась за знак того, что я начал вспоминать, а не само представилось.
Итак, на автостанции – в Зеленчуке, наверно, судя по церкви – иду с мамой по площади и натыкаемся на старушку, которая стоя просит милостыню. Мама остановилась и подала бабушке денюжку. А я… Правду сказать? А я и не почесался… Не потому, что был молодой, а... я и сам до сих пор толком не знаю, почему. Вот сейчас и разберусь с собой в этом вопросе, пользуясь этим видением. У меня зрительная память, а на слух и дважды два не выучу. Только видя формулы или текст на бумаге, могу логически пробираться в лесу обиженных богом моих извилин.
Продолжаю расшифровку вкупе с разборкой. Короче, та бабулька выглядела сносно, была хорошо обута, одета и я с высокомерным недоумением спрашиваю маму, мол, зачем ты ей подаёшь, она ж совсем не похожа на нищую? Мама никогда не читала мне нотаций, и тут не качала головой и не намекала глазами на моё жестокосердие, а просто объяснила молодому оленю, что, кто знает, а, может, её выгоняют из дома и заставляют просить милостыню? и, может, такие обстоятельства со здоровьем и родственниками, что человеку пришлось одеться в лучшее для унизительной просьбы, чтоб не отталкивать подающих? – и таких тысячи причин.
Ой, да мы проходили великую гуманистическую русскую литературу, но толку? Я тогда и представить не мог перечисленные мамой житейские невзгоды. А литература в школе – она в параллельном мире, в мире сочинений и диктантов. И встретишься лоб в лоб с таким горьким героем из книг – и не узнаешь. А церкви? – а церкви тогда для меня были как другие галактики. Конечно, потом я слышал добрый совет сердечных людей, что наше дело – подать, а тонуть в тонкостях ситуации – не нашего ума дело в этот момент. Умом согласен. Но я всегда чувствую неуютность в таких ситуациях, раздирающую меня вдрызг изнутри.
Вот дать копеечку развлекающим нас в переходах весёлым приколистам с аккордеоном и печально мятежным скрипачам – это никогда не рождало внутренних ступоров у меня. А просящему нищему – мне тяжело. Нет, ни денег жалко. Почему-то в мыслях одно, что как будто бы я ставлю себя выше просящего и унижаю его, бросая чуть ли ни в душу ему свой «благородный», а на самом деле грязный пятак. А кто мне дал права судить: выше или ниже я просящего? С другой стороны, работая за рулём, я закрывал двери автобуса – и по газам! и не ждал ни одной хоть трижды убогой старушки, когда она бежала – бежала! – к остановке спиной к церкви, то есть спиной к своему Богу. А не спеша идущих обязательно дожидался. Выходит, на автобусе я сразу определялся и сам судил – судил! сам! рядом с храмом! – судил немощных и покинутых, пришедших в храм тоже просить. И вот: там боюсь судить – тут сужу, весь из себя праведный. Каша какая-то!
Этология всё ставит по местам, конечно. Генетические программы не надуешь. Сколько этих тестов с моральными ловушками: пожертвовали бы Вы одним человеком, спасая пятерых людей? Логически ситуации одинаковы, а для врождённых программ человека они разные – и люди подсознательно дают разные ответы. Для одних наших генетических программ подать нищему – это бросить кровно заработанное в бесполезную бездну. Для других программ – это поднять потерянное другими, вдруг пригодится тебе или родичу. То есть подними человека, помоги, чем можешь, подай: всё может быть – может быть он когда поможет тебе или другим. Да их мильон этих программ. Но этот суп из программ у всех неравносильный относительно действия с подаянием. И я, даже приготовившись подать, могу пройти мимо, если что-то в просящем не состыкуется с моим личным набором программ. А то, что потом самому себе в харю плюнуть хочется, то это работает тоже хитрая программка: на самом деле так мы себя «облагораживаем» – смещаем вопрос «подать или не подать?» в плоскость «раз я не в ладах с совестью, значит, совесть для меня ещё что-то значит» и успокаиваемся до следующего раза.
У мамы гармоничный суп из этих врождённых программ для помощи ближнему и дальнему. Уж она, приготовив пятак, не пройдёт мимо. И Галка сестра, и Галка жена не заморачиваются. Видят нищего – подали и пошли дальше. А я… каждый раз на распутье! Ведь своим фактом подаяния я шлю чёткий сигнал подтверждения при всех о просящем, что он ниже меня на иерархической лестнице, и даже на её самом дне. Я сужу его и моим пятаком приговариваю его к позорному месту в обществе. То есть это самосуд.
Да, я и сам попрошайка: мы все пишем письма и заявления о матпомощи во властные структуры, в соцорганы т. д. и т. п. Но просим не с самого дна, а работая на себя и на государство, и просим у этого государства, созданного нами же для решения и таких проблем. Попрошайничество – одна из природных врождённых программ нашего выживания. Перед природой попрошайничество законно и ничего зазорного в нём нет. Куча народа создана своей ушлой генетикой для талантливого попрошайничества. Мимо этих уж никто не пройдёт. Но не о гениальных жуликах в этом вопросе и не о цыганах веду речь.
Поставь передо мной стопроцентно настоящего нищего – я ж при всей готовности подать, сам не знаю почему, пройду мимо. А умом понимаю, что этому нищему, раз он уже за красной чертой и просит, уже некуда больше податься. Ну, и что на выходе? Получается: куча жизненных ситуаций – и борьба программ в нас с разумом. Если бы я был уверен, что нищий принимает мой самосуд, меня бы ничто подсознательно не тормозило. Но закон есть закон, хоть и этологический: стоящие на разных ступенях иерархической лестницы друг друга взаимно инстинктивно презирают. Даже если пресмыкаются перед выше стоящими. Даже если водятся с ниже стоящими. Но это никак не мешает создавать людям государства и цивилизации. Вывод: а, может, не нужно уж так сильно зацикливаться на смеси врожденного презрения с необходимостью благодарить за мой самосуд? Ведь в самой крайней зависимости человек глушит презрение к подающему – ведь надо выжить! Но… а может, вдруг вообще нет такой смеси? Может, всё по-другому разруливается? Может, нищий сглаживает презрение тем, что в подающем он не видит личности, а видит посланца общества? И благодарен он не подающему, хоть благодарит его, а случаю, что кто-то один из сотни проходящих мимо людей, предназначенный по каким-то законам именно ему, всё же подал из своего кошелька пятак? И пятак этот… получается, не принадлежит по этим законам подающему? Вот!!! Получается, что подающий возвращает от всего общества нищему его же пятак, как компенсацию за неизбежную дисгармонию в обществе. Это неплохое этологическое и математическое содержание выражения «Бог послал». Т.е. случай послал. Т.е. просящий неизбежно получил пятак по законам случая. Т.е. по законам. Т.е. по закону! По закону!!! Конечно, никто из нас не желает, чтоб конкретный нищий помер. Правда, никто и не мечтает с ним встретиться. Но нас много и генетический аппарат, слава богу, рождает нас разными. И обязательно, т.е. предназначенно, найдётся человек, который от всего общества подаст падшему, т.е. возвратит ему отнятый несуразностями жизни огромного государства его же пятак. Понятно, что под несуразностями жизни я имею в виду независящие от воли человека обстоятельства, когда при всём его старании ему невозможно выжить без попрошайничества. И не трогаю ситуации, когда мы своим подаянием расширяем бесчеловечный бизнес подонков, физически калечащих людей ради своей наживы.
И если всё это так, что нищий выражает благодарность не мне лично, а благодарит через меня случай или благодарит Бога за случай, то я бы спокойно давал милостыню, т.е. возвращал бы ему его пятак из моего кармана, который для нищего является малюсенькой частью государственной казны. И я тогда не терзался бы и не переворачивался бы в кульбитах распотрошённой совести: ведь меня выбрали законы случая как предназначенного конкретно для него. Не я милостивый, а тот неощутимый закон, вернувший моей рукой к шапке падшего его же пятак. Так что добрые люди были правы: просят – подай, если тебе ничего не претит. Не смог подать этому нищему – ничего, подашь другому когда-то. Не зацикливайся в этот момент на вопросах божественной и государственной справедливости и не думай о себе, и не думай даже о нищем. Помни, в момент возвращения пятака вы с нищим не представляете личности, а представляете две стороны: неизбежно дисгармоничную иерархическую пирамиду государства – и самое дно этой пирамиды, доведённое до крайности законами иерархии.
Короче, старая песня: моим перекрученным мозгам ничто не доходит без математических и этологических доказательств. Вынь да положь мне логику даже внелогического церковного догмата! Покажь все скрытые пружины даже проверенного народом поклона и проговора «Дай Бог!» или «Дай Бог тебе здоровьечка!» из уст просящего! Господи, Ты видел, как я долго разбирался со своей жадностью? «Житие мое… Паки, паки, иже херувимы…» Спасибо людям, подающим от чистого сердца, не ждущего за это награды, подающих безо всяких себе крючкотворных доказательств. Это они организовывают для падших условия передышки от нищеты, и не разоряют их убогие пристанища.
Худо-бедно, но хоть что-то встало на свои места в моей коробке с барахлящим мозжечком: оказывается, никто на самом деле и не требовал от меня так уж и напрягаться, когда мне попадался просящий милостыню. Моя мама мудрая, она не напрягалась вовсе, подавала милостыню – и забывала. А ведь был со мной случай, лет двадцать пять назад, но я не докумекал тогда, что невидящий и неслышащий нищий математически равен непризерающему и неблагодарящему нищему, и потому тогда меня не мучили вовсе мильон моих терзаний.
Конец перестройки. Я шлёпаю на автобусе по 144-му маршруту. Подъезжаю к остановке на метро Профсоюзная, где десять лет назад до этого работал в нашем министерстве геодезии, в ГУГКе, в Главном Управлении Геодезии и Картографии в техническом отделе старшим инженером. Как видите, тоже свалился вниз по иерархической лестнице. Но, короче: народ завалил в автобус, а на лавочке осталась огромная пожилая спящая бомжиха, что никаких чудес для того времени не представляло. Через два часа вторым кругом подъезжаю к этой остановке – бомжиха уже сползла с лавочки, всё спит. Пьяная, наверно, ну, и бог с ней. На третьем круге – тётка уже двумя ногами на проезжей части валяется. И никому нет до неё дела, что её могут задавить. «Понял» я, что она мне «предназначена», впрочем, как и я ей «предназначен». Вышел из-за руля и еле-еле взгромоздил её на лавку обратно. А бомжиха тяжёлая, вонючая. Кабина от её лохмотьев вся провоняла, как и мой прикид тоже. И ничего! – потому что мне легко было в смысле выбора: милостыню, то есть помощь в крайних обстоятельствах для жизни на дороге, она просила без слов из-за полной отключки, а презирать и благодарить, слава богу, в таком виде не могла. Предназначенные встретились – и молча разошлись по своим дорогам: я уехал – она осталась жить и высыпаться. Всё было по закону милостыни.
Теперь, думаю, мне не приспичит сжиматься в старых страхах борьбы между моими врождёнными программами и житейскими вывертами общества, 90% которого на 90% лично не виновато в его вывертах. Но практика покажет, дорос я до мудрости мамы или ещё маленький?
32 СЕКУНДЫ
Вот, целых 32 секунды моё сознание выманивало на свет божий моё голенькое подсознание. Знамо, конечно, мы эту хитрюгу: ага, так моё подсознание и повелось на листик с ручкой! Но спасибо этим секундам: теперь и я знаю о себе больше. А самое главное: эти 32 секунды подарили мне уйму приятнейшего времени! Я вспоминал, я думал о маме! Было и смешно, и грустно, но я три дня жил в своё удовольствие! Я сам к себе явился и сам себе завидовал! И бесился: до сих пор не могу правильно пришить свои тире и запятые к моей непослушной стилистике. Вот, два дня занимался корректурой, а по опыту знаю, что ещё осталось море ошибок. Святому Петру у Великого Входа будет до лампочки моя стилистика, но в нашем безмолвном диалоге с ним он не сможет не распознать во мне вечного счастливчика! И не зря вчера во сне – а, может, не во сне? уж больно всё было в запахах и явно – я оказался в прошлом: маленькая сестрёнка Галка в детском сером пальтишке, в шапочке с ушками и с белой оторочкой растерянно держит в руках воробышка. Галка – и растерянна?! Проснулся и… вдруг слышу в себе ответ святого Петра: «Вижу, вижу, что пришёл, и вижу, с чем ты, милок, явился. Но отсюда начинается новая вечность. Вижу: ты уже был в раю на земле. Чего тебе будет интересного и нового в раю на небе?..» Растерялся я, как Галка с воробышком!.. и проснулся окончательно. Знаю, что апостолы тоже юмор любили, ведь времена были тяжёлые. Но… ничего себе шуточки с намёком! – «Чего ты там ещё не видел в раю? Милости просим в ад! А вдруг тебе понравится?"… Про Галку и воробышка я потом понял: это я сам – со своей синей птицей счастья такой растерянный. И днём я уже смеялся над моим вечным «зайчиком» во мне: «Деда Мороза боялся – и сейчас своей счастливой радости испугался. Что, так никогда и не вырасту из «зайчика», мам?»
5.08.2019